Глава 14. На грани
Лето становилось всё жарче, дни длиннее, а школьный двор — шумнее. Солнечный свет обжигал глаза, ветер колыхал листья деревьев, а смех и разговоры учеников звучали как далекий, чужой мир для Дани. Он сидел на своей привычной скамейке, на коленях котёнок, наушники в ушах. Музыка обволакивала его, но тревога внутри росла, как тихий, но непрекращающийся поток.
Он наблюдал за Алексем и Катей. Алексей смеялся, обнимал её, разговаривал с друзьями. Каждое движение, каждое прикосновение, каждый взгляд — словно лёгкие иглы, впивающиеся в его сердце. Даня знал, что не может вмешаться, что не может попросить о поддержке. Он делал вид, что всё нормально, но внутри тревога нарастала.
— Почему они... так легко смеются? — думал он, сжимая кота на коленях. — Почему я не могу быть таким? Почему я всегда один?
Пальцы Дани снова дрожали, он хрустел ими, пытаясь хоть как-то успокоить нервную систему. Сердце стучало быстро, дыхание стало прерывистым. Он пытался сосредоточиться на музыке, на шерсти кота, на лёгком урчании, но всё казалось слишком слабым против нарастающей тревоги.
Алексей подошёл, сел рядом, но Дани не искал его поддержки. Он просто позволял ему быть рядом. Не доверял, не открывался, не просил помощи. Он позволял присутствию Алексея быть тихим якорем, даже если это не снимало тревогу полностью.
— Даня, хочешь идти с нами? — тихо спросил Алексей.
— Нет... — ответил он тихо, почти шепотом, не поднимая головы. — Я... останусь здесь.
Внутри тревога росла, словно невидимый узел, который сжимал грудь и горло. Казалось, каждый звук, каждый смех, каждый шаг других людей усиливает давление. Пальцы дрожали сильнее, руки подрагивали, дыхание сбивалось, а сердце стучало так, будто хочет вырваться наружу.
Он вспомнил, как дома его часто били родители, как кричали, как он чувствовал себя ненужным, слабым, никому не нужным. Все эти воспоминания накладывались на нынешние ощущения, и тревога достигала предела. Казалось, что мир вокруг слишком громкий, слишком яркий, слишком чужой.
Даня снова уткнулся лицом в кота, гладя его, пытаясь найти хоть немного спокойствия. Но тревога продолжала нарастать, и ему стало тяжело сидеть на месте. Он чувствовал, как внутри всё клокочет, как будто шторм вот-вот вырвется наружу.
Алексей тихо наблюдал за ним, не вмешиваясь. Он понимал, что Дани нужен контроль над ситуацией, и что давление внешнего мира сейчас слишком сильно. Его присутствие было тихим и ненавязчивым, словно мягкий берег, к которому можно слегка прижаться, но не утонуть.
Прошло несколько минут. Даня пытался дышать глубоко, сосредотачиваясь на мягкой шерсти кота, на урчании, на музыке в наушниках. Но тревога всё ещё сидела внутри, не позволяя расслабиться. Он понимал: он на грани. На грани того, чтобы сломаться, на грани того, чтобы потерять контроль.
Он снова посмотрел на Алексей. Тот сидел рядом, тихо, спокойно, словно говорил без слов: «Я здесь. Я рядом. Не бойся». Но Дани не мог доверять ещё. Он не был готов открыться полностью. Он просто позволял присутствию Алексея быть рядом, молча, тихо, без давления.
Солнечный свет играл на листьях, музыка тихо обволакивала, кот мурлыкал. Но внутри всё ещё бушевал шторм, тихий, но непрекращающийся. Даня понимал, что это ощущение не уйдёт само. Он знал, что придётся пережить его, терпеть, жить с ним.
Он снова закрыл глаза, сжал кота сильнее, глубоко вдохнул и понял: даже на грани, даже когда тревога почти парализует, он может позволить себе быть здесь. Просто быть рядом, просто наблюдать, просто дышать.
И в этом тихом, но напряжённом присутствии был маленький свет. Свет того, что кто-то может быть рядом, даже если доверия ещё нет. Даже если паника и тревога ещё будут возвращаться. Свет, который держит на плаву, когда шторм внутри слишком силён, чтобы бороться с ним в одиночку.