Глава 11.
— Этот город... — он замер, будто подбирая слова. — Очень плохо встретил меня. Он стал для меня совсем чужим, — в его голосе звучала печаль.
Каждое его слово отзывалось болью в моем сердце.
Почему?
Кто он мне?
— Но ты... ты очень приятный сюрприз. — Отпустив меня из объятий, он наконец посмотрел мне в глаза.
Я видела, как он будто вынырнул из глубины воспоминаний. Поцеловав мою руку в знак благодарности, он продолжил:
— Я думал, что уже пережил это... — он глубоко вдохнул. — Нет, скорее всего, просто избегал. И, признаюсь, довольно успешно, — он усмехнулся. — Пока не увидел этот ливень... и тебя рядом с машиной.
— Я, ливень, машина?.. — осторожно переспросила я. На самом деле мне было нечего сказать. Сердце кололо с каждым ударом.
— Да, ты. Мне кажется, что я не должен тебя потерять, — он снова заглянул в мои глаза, словно в самую душу. — Но я слишком... — он вдруг замолчал.
Повисла тишина.
После его слов внутри меня вспыхнуло пламя, жгучее и тревожное.
Через несколько минут он вновь обнял меня, и я снова стала водить круги по его спине.
Когда он, наконец, успокоился, спросил:
— Расскажи мне о себе.
— Ну... Меня зовут Вивиан Рейенвуд, мне 25 лет. У меня свой бизнес, маленькая сеть ресторанов "Степ". Возможно, ты слышал о ней. Ещё... — я вдруг почувствовала, как неловкость сковывает меня. — На самом деле, это как-то даже...
— Вив, я знаю это всё. Лучше расскажи мне о своём детстве.
Опять этот взгляд.
— Моё детство... — я замолчала, пытаясь собрать мысли. Но он не сводил с меня глаз, и это всё больше сбивало меня с толку. — Мои родители... хорошие. — Почему-то захотелось сказать правду. — Точнее, отчим и мать. Мой биологический отец был эгоистом, преступником без срока. Он применял насилие — и физическое, и моральное. Всё детство мы с братом защищали маму. Мы всегда были между ними, словно...
Я замялась, подбирая слова.
— Словно подушки безопасности? — тихо подсказал он.
Я кивнула и продолжила:
— В детстве я боялась показывать страх. Например, собак. Панически их боялась, но делала вид, что люблю. Или... банально боялась зубного врача. Когда мы с братом и мамой сидели в зале ожидания, у меня внутри всё переворачивалось, — я замолчала, вспоминая то чувство.
Посмотрела на Грейсона и слабо улыбнулась.
— Ты ужасный. Заставляешь меня рассказывать всё о себе.
Он улыбнулся и снова обнял меня.
— У тебя с детства был самоконтроль на высшем уровне. Неудивительно, что у тебя собственный бизнес.
— Но повзрослев, к двадцати годам, я будто потеряла эту способность.
Он не удивился. Наоборот, продолжил:
— Ты боишься... и стоматологов, и собак, и даже насекомых.
— В те времена я боялась ещё и ходить по ночам.
— Но те времена прошли, правильно? — в его голосе прозвучало беспокойство.
— Ну да. — Вру. — Так... что ещё рассказать? — спросила я, стараясь сменить тему.
— О! Я же когда учился в старшей школе, приезжал к вам домой. Ты помнишь?
— Слабо. Но... есть какие-то черты в твоём лице.
— Хааа... — он фыркнул, делая вид, что обиделся. — Значит, слабо. А я вот помню даже... какие у тебя тогда были носки.
— Носки? — я прищурилась.
— Красные. С жёлтыми пчёлками. — Он широко улыбнулся. — Ты всё время мелькала в них, прыгала вокруг, просилась поиграть. Мы с твоим братом по дороге решали, во что будем играть и что хотим на обед. А когда я увидел тебя — всё забыл. Ты была слишком... настоящая.
Я тихо засмеялась:
— Это ты сейчас о чём? О моей гиперактивности?
— О твоей энергии. Ты заполняла собой всё пространство. А я просто смотрел. Стеснялся. И, конечно, проиграл твоему брату, потому что не мог сосредоточиться, — он усмехнулся.
Я слушала, то смеялась, то удивлялась. Он помнил такие мелочи...
— Ты была очень милой, — сказал он в конце, и в этих словах было нечто большее, чем просто комплимент.
— А значит, сейчас я совсем не милая, да? — дразняще прищурилась я. Ох уж эта моя черта — превращать уязвимость в шутку.
— Н-нет. Ты повзрослела, — он вдруг стал серьёзным. — Харизматичная. Сильная. Красивая. Но милая — всё ещё. Особенно, когда твои черти спят в омуте, — подмигнул он, напоминая сцену с битой.
Вот же... что за мужчина.
— Очень смешно, — рявкнула я с долей сарказма, но не смогла сдержать улыбку.
Он это заметил. И вдруг стал совсем серьёзным:
— Я не шучу, Вивиан Рейнвуд.
— Знаешь, — наконец заговорил он, — сейчас я подумал: может, всё, что со мной случилось, было нужно только для того, чтобы привести меня в этот вечер. В эту ночь. К тебе.
Я не ответила. Просто смотрела.
Он тоже.
И в этой тишине было больше, чем в любых словах.
— Тебе часто приходилось терять? — спросила я тихо.
Он выдохнул. Глухо. Словно этот вопрос ударил прямо в уязвимое место.
— Не часто. Но слишком рано. — Он опустил глаза. — Я был не готов. Да и кто вообще готов?
— Кто-то уехал?
— Кто-то умер. Кто-то исчез. Кто-то стал чужим. А кто-то всегда был чужим... просто я не хотел это признавать.
Я сжала его руку. Легко. Просто чтобы он знал — я здесь.
— Ты не обязан рассказывать мне. — Я наклонилась чуть ближе. — Я даже не знаю, почему ты всё это мне говоришь.
Он слегка усмехнулся, без иронии — с грустью.
— Потому что, когда я смотрю на тебя, хочется говорить. — Он замолчал, потом добавил тише: — И больше не хочется молчать.
Он снова посмотрел на меня.
Не как мужчина на женщину.
А как человек, который вдруг понял — он не один.
— Этот город стал другим. Или я. Я вернулся и не узнал его. Всё кажется знакомым... и одновременно чужим.
Я кивнула.
— Знакомо.
— Правда?
— Да. Я тоже когда-то вернулась. После школы. Всё вроде бы то же, но как будто выцвело. А может, это мы просто выросли.
Он чуть опустил голову и усмехнулся.
— Возможно. А может, мы просто не вписываемся. Я пытался быть "правильным". Полезным. Нужным. Таким, каким "надо".
— Удобным? — подсказала я.
Он поднял взгляд и впервые посмотрел как-то по-особенному.
— Да, — почти шепнул он. — Именно.
— А потом?
— Потом я стал молчать. Отдаляться. Уезжать. Иногда буквально, иногда — просто от всего.
— И что ты нашёл в этом здании?
Он провёл ладонью по полу.
— Тишину. Молчание, которое не давит. Стены, которые не осуждают. И... воспоминания, которые не убивают.
Мы снова замолчали.
Но уже в спокойной тишине.
— Ты всё ещё прячешься здесь? — спросила я.
— Уже нет, — ответил он сразу. — Сегодня — нет.
Я почувствовала, как внутри что-то мягко сжалось.
Что-то похожее на доверие.
Он откинулся на стену, закрыл глаза, выдохнул.
Я наблюдала — и впервые поняла, насколько он устал.
— Можешь остаться, если хочешь, — прошептала я.
Он не открыл глаза. Просто кивнул.
Я придвинулась чуть ближе. Он не отстранился.
Тишина была полной.
Но, может быть, именно в таких тишинах и рождаются чувства?
Я не знаю, сколько мы так сидели.
Может, десять минут. Может, час.
Дождь за окном не прекращался.
Будто мир решил: «Дайте им паузу».
Грейсон дышал ровно. Пальцы его руки едва касались моей ладони.
Я не убрала руку.
Пусть будет. Пусть останется.
Мне показалось, что он уснул.
Но вдруг он прошептал, почти не шевеля губами:
— Знаешь, я ведь даже не понял, как сильно устал, пока ты не пришла.
Я посмотрела на него. Он всё ещё был с закрытыми глазами.
Я не знала, что ответить. Потому что чувствовала то же самое.
Иногда мы держим всё внутри... потому что некуда отдать.
А потом кто-то приходит — и ты отпускаешь.
Я встала. Нашла в машине тонкий плед — для пикников, но сейчас он подошёл идеально.
Вернулась. Села рядом. Осторожно накрыла нас.
Грейсон приоткрыл глаза, посмотрел на меня с лёгким удивлением.
— Я просто... — начала я.
— Спасибо, — кивнул он.
Он не отстранился. И я не отстранилась.
Когда его голова опустилась мне на плечо, я просто положила свою на его.
Закрыла глаза. Вдох. Выдох.
...В этом полупустом здании, которое я собираюсь превратить в новую жизнь, под гул дождя и без света, мы заснули.
Не как влюблённые.
Не как друзья.
А как двое, кому просто стало спокойно рядом.
И, может быть, именно в таких ночах —
в шепоте дождя, в молчании между словами,
в лёгком касании чужого плеча —
и начинается что-то настоящее.