Я ненавижу тебя, хён
Я жажду вернуться назад,
Поэтому закрываю свои глаза и кричу,
Однако ничего не меняется, такова уж реальность...
© BTS — Jump
***
В комнате царил беспорядок: бутылки из-под соджу стояли под небольшим столиком и напоминали о том, что вчера здесь было выпито немаленькое количество алкоголя. Лучи солнца, что проникали в помещение через приоткрытую занавеску, слегка освещали комнату. На вещах лежал видимый слой пыли. В гостиной стоял неприятный запах, хотя благодаря приоткрытому окну от вчерашней вони здесь почти ничего не осталось. Каждая вещь в этом помещении была полна скорби и печали: часы медленно тикали, чем-то напоминая сердцебиение, которое вот-вот остановится, несмотря на яркость красок, всё казалось серым.
Внезапно лежащий на диване человек резко открыл глаза и рывком принял сидячее положение. Он стал мотать головой в поисках чего-то, но ничего не нашёл и успокоился.
— Приснится же...
Хозяин квартиры вздохнул и, потирая затылок, посмотрел на небольшой столик, где давно догорели поминальные свечи. Он бросил взгляд на фотографию, на которой был изображен ярко улыбающийся парень в чёрном костюме. Его тёмные волосы казались идеальными. Он подпирал рукой подбородок и смотрел прямо, словно в самую душу. Только теперь, когда его не стало, Чимин начал замечать грусть во взгляде всегда веселившего всех парня. Он снова опустился на спину и устремил пустой взгляд в потолок, такой же тусклый, как и всё остальное. Лежащий смотрел в одном направлении и не видел ничего, словно провалился куда-то глубоко в себя и не желал возвращаться. Ему было всё равно, что происходит вокруг, как выглядит он сам, как живут те, кого он когда-то знал, даже то, дышит ли в этот момент, ведь внутри давно уже был мёртв. Его рука безвольно свисала с дивана и успела онеметь, это покалывание отдаленно давало понять, что он всё ещё жив снаружи, что его тело ещё может выполнять жизненно важные функции. Живая оболочка без души. Присмотревшись, можно было заметить, что он не моргает, дыхание было настолько слабым, почти незаметным, и только прислушавшись, можно было разобрать тихое, почти беззвучное биение сердца. Чимин был погружён в мысли, в воспоминания о том, как был счастлив и ни в чём не нуждался, где все, кто был нужен, рядом. Он встрепенулся, как будто до этого был где-то в другом месте и сейчас вернулся в своё тело.
— Хён, не представляешь, что мне приснилось, — он грустно улыбнулся, его голос звучал хрипло и глухо. Чимин с трудом встал с дивана и, надев тапочки, поплелся на кухню, шаркая ногами по полу. Можно было подумать, что ему тяжело передвигать собственное тело.
Со смерти его старшего хёна прошло уже два года, но Чимин всё никак не мог привыкнуть к тому, что его больше нет. Он слишком любил хёна, слишком привязался к нему. В трудные моменты Джин поддерживал его и не позволял терять надежды, всегда готов был прийти на помощь. Всегда. А он так и не смог ему помочь. Чимин винил себя в том, что хён мертв, в том, что он ничего не сделал кроме того, как всё испортил.
Как только старший покинул их, дела группы стремительным потоком понеслись вниз. Им стали приходить письма с обвинениями в убийстве, пожеланиями смерти и угрозами. Чимин всё ещё помнил тексты тех писем слово в слово и со многими из них был согласен. Вокруг группы всё время ходили слухи и не давали спокойно прожить и дня. На каждой фан-встрече находились люди, желающие задеть эту тему, надавить на больное и высыпать мешок соли на так и не затянувшуюся рану. Часть публики отвернулась от них, но это было лишь начало. Дальше начались разлады внутри группы, и это было намного страшнее, чем потеря фанатов. Частые ссоры, недопонимания, вместо того, чтобы держаться вместе, мемберы стали отдаляться друг от друга. Работать стало невозможно. Они не могли находится в одной комнате дольше пяти минут, по истечении которых начинались споры и драки. Чимин как-то спросил у Хоупа: «Хён, как думаешь, всё ещё наладится?». Ответ чётко сохранился в его памяти, и уже никуда не денется из головы: «Нет, Чимин, думаю — это конец.» Трудно верить в лучшее, когда такой жизнерадостный человек говорит подобные вещи, начинаешь против воли задумываться об этом, а ведь правда, ничего уже не будет хорошо. Начальство больше не могло выносить подобного поведения, поэтому было решено в срочном порядке распустить группу.
Чимин переносил смерть одного из них тяжелее всех, он как никто другой нуждался в поддержке, но так и не получил её. Единственным, кто пытался поддержать его — был Чон Хосок, но и он со временем отдалился. Чимин не был против, поскольку понимал, что другу необходимо двигаться дальше. Как только группа была распущена, вокалист снял дешёвую квартиру и заперся в ней, как в собственной раковине. На улицу он выходил только ночью и лишь в крайних случаях. Связь с внешним миром была потеряна. Он закрылся ото всех и погрузился в свой мир — мир его персонального ада. Депрессия съедала изнутри: Пак мог днями напролет лежать и смотреть в потолок, он забросил музыку, танцы и всё, что раньше интересовало его, просто проваливался в себя и не замечал, как летят дни и ночи, он терялся во времени, днях, неделях, числах. Только Хосок-хён пытался помочь ему. Он посылал к нему психологов, но, когда те приходили, Чимин просто молча лежал на диване и ничего не говорил, да и не слушал, в итоге они просто отказывались работать с человеком, который не замечает ничего вокруг. Психологи выписывали одни и те же антидепрессанты, извинялись и больше не появлялись.
Удивительно, что именно вчера, в день годовщины смерти Сокджина ему приснился этот странный сон: к нему пожаловал журналист, желающий задать пару вопросов, а позже оказался его умершим хёном. Сейчас, допивая второй стакан ледяной воды, он думал о том, что лучше завязать с алкоголем, потому что сон был слишком уж реалистичным. В какой-то момент Чимин поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы это был не сон.
— Слишком многого хочу, — фыркнул он и, шаркая тапочками, поплёлся в ванную комнату. — Сколько я уже не умывался? Неделю?
Он подошёл к ванной комнате и замер. Оттуда доносился шум включенной воды. Либо забыл выключить вчера, либо кто-то пробрался в дом... Сердце ухнуло в пятки, от страха перехватило дыхание. Он схватил первое, что попалось под руку — швабра, как удачно. Его худые руки обхватили рукоять и с трудом подняли швабру в воздух, словно она весила не меньше, чем автобус, а то и грузовая машина. Он легонько пнул дверь ногой и осторожно заглянул в ванную комнату. Было пусто, никого. Значит всё-таки забыл выключить воду. Он поставил швабру в угол у стиральной машинки и подошёл к раковине. Опустил руки под холодную струю и посмотрел в зеркало, висящее над раковиной. Его наполнило отвращение при взгляде на собственное отражение. Из зеркала на него смотрел живой труп: бледное худое лицо — просто кости, обтянутые кожей не лучшего качества — чёрные мешки под глазами, безэмоциональный взгляд, серые, бесцветные губы, спутанные чёрные волосы маслянились от грязи — он давно не подстригался, поэтому они даже отросли — растительность на лице, сильно выпирающие ключицы, которые вот-вот должны были разорвать кожу, опущенные плечи.
— Чимин, в кого ты превратился...
Да, именно так бы и сказал хён, если бы сейчас увидел его. Он был бы расстроен и разочарован, что Чимин так легко сдался и опустил руки. Ему показалось, что он только что слышал его голос, который был полон грусти и сожаления. Парень качнул головой и, склонившись над раковиной, умылся ледяной водой. Она немного освежала.
— Эта депрессия уже до безумия доводит, — вздохнул он и, выпрямившись, снова посмотрел в зеркало. Его отражение в момент побледнело, хотя до этого казалось, что дальше уже некуда. В зеркале, прямо за его спиной стоял Сокджин: его волосы цвета вороного крыла были всё так же идеальны, он был слегка бледноват, нахмуренные брови и поджатые губы говорили о том, что он чувствует себя не лучше самого Чимина. На нём была та самая чёрная толстовка и джинсы, в которых Чимин видел его в последний раз.
— Давно не виделись, Чимин-и, — голос его заметно дрогнул и пропал. Их взгляды в зеркале встретились, и его сердце защемило.
В Чимине вдруг проснулись чувства — непозволительная роскошь, которую он не позволял себе уже давно. Эмоций было так много, что они стали ощутимы физически. Такие противоречивые: страх, радость, недоверие, сомнение, вина — всё это смешалось в одно. Всё внутри словно сошло с ума, ломило, болело, крутило, тошнота подобралась к горлу. Он подумал, что сошёл с ума, поэтому закричал, что есть сил.
Приведение Сокджина взволнованно моргнуло пару раз, затем ещё и ещё.
— Ты чего вопишь?
— АААааааААаАа, — не прекращая ни на минуту, Чимин пробрался к швабре, схватил её и с неожиданной резвостью стал размахивать импровизированным оружием, пытаясь треснуть видение его поврежденной психики.
— Ай, больно! Ты совсем с катушек слетел?! — вопил Сокджин, отбивая удары швабры и пытаясь поскорее выбраться из этой маленькой комнаты. Ему прилетало довольно-таки часто.
— Да! — кричал Чимин, не думая о том, почему плод безумия чувствует боль, может касаться швабры и прочее. — Ты плод моего сумасшествия!
Декорации сменились с ванной на гостиную, но действия остались прежними: призрак старшего хёна всё так же пытался скрыться за диваном, телевизором, занавесками, да где угодно, но проворные ручонки, орудующие шваброй, настигали его повсюду.
— Чимин, да я это, я! Твой хён! — он улыбнулся и попытался сделать шаг к Чимину.
— Не смей подходить. Стой на месте, — угрожающе прошипел он. — Не ври мне! Ты умер! Тебя давно нет! Какого чёрта ты тревожишь меня?! — перешёл на разрывающий горло крик. — Просто бросил и исчез, а теперь пришёл довести меня в виде моей же шизофрении!
— Ты меня сейчас... шизофренией назвал? — вкрадчиво спросил Джин, чувствуя, как начинает закипать.
— Заткнись... заткнисьзаткнисьзаткнись, — его трясло. — ЗАКРОЙ СВОЙ ЧЁРТОВ РОТ! — крик заполнил всю комнату, нет, он заполнил всё. — Ты не имеешь права злиться на меня, гребаный призрак прошлого. Ты ни на что не имеешь права, после того, как умер! Всё, что ты можешь, это смотреть, как рушатся наши жизни, и всё это из-за тебя! — он злобно ткнул пальцем в хёна, к которому никогда не смел относиться ПОДОБНЫМ образом.
— Посмотри, не отводи взгляд, смотри на меня! Твою мать, я сказал смотри, что сделал со мной!!! Ты и представить не можешь, через что мы прошли, через что Я прошёл, пока ты нежился в своём уютном гробу. Но нееееет, тебе этого мало, ты решил доконать меня и поэтому явился сюда. Что, одиноко на том свете, да? — он злобно усмехнулся, прыснув ядом.
Джин понимал, что всё это лишь истерика, ведь сложно поверить в то, что происходит, но тем не менее внутри него шевельнулся гадкий зверь злобы. Эти слова, слова дорогого тонсена, слишком цепляли за живое. Было до боли обидно. Не на такой приём он рассчитывал. Чтобы не испортить всё окончательно, старший сжал кулаки с такой силой, что ногти проткнули внутреннюю часть ладони и на пол закапали алые капли крови. Он не задумывался о том, как ему больно, ведь внутри было больнее, не думал о том, что он чувствует боль, словно живой, и что его наполняет кровь. Не думал об этом.
— Почему ты молчишь? Нечего сказать, — с насмешкой продолжал младший. — Раз ты тут, хён, — обращение к старшему он выплюнул с особым отвращением, — хочу, чтобы знал, как я тебя ненавижу. Да-да, больше всего на свете ненавижу тебя, — он снова тыкал в хёна пальцем, и с каждым этим тычком внутри Джина словно что-то обрывалось.
— Ненавижу тебя и, знаешь, я даже рад... рад тому, что ты сдох.
Это добило его. То, что меньше всего хочешь услышать от близкого человека, это он сейчас услышал. Он медленно двинулся вперёд, постепенно ускоряя шаг. Чимин испуганно дёрнулся и зажмурился, сам не понимая, чего боится, но Джин прошёл мимо, осторожно обойдя тонсена и лишь слегка задев плечом, как ему показалось. Младший тут же открыл глаза и посмотрел в спину уходящему, который, как показалось, находясь у двери, словно растворился в воздухе. Квартира опустела.
— Ну и вали! Ты только и умеешь, что бросать всё и уходить! — обиженно бросил в спину младший и обессиленным мешком рухнул на пол. Его всё ещё слегка трясло, но, как ни стыдно осознавать, ему полегчало. Словно груз сорвался с плеч. Сорвался, и он наконец смог заплакать. Тихие всхлипы наполняли комнату и отдавались эхом, эхом облегчения. Так легко ему уже давно не было. Пусть это и был плод его сумасшествия, он был благодарен ему за то, что мог высказаться, хотя в тот момент ещё не понимал, что пожалеет о сказанном в пылу нахлынувших эмоций.
***
Он открыл глаза, когда было уже далеко за полночь. В комнату проникали слабые лучи лунного света, освещали предметы, и те, в свою очередь, отбрасывали затейливые тени. Тело ломило, видно, от того, что спал в неудобной позе, к тому же ещё и на полу. Он не заметил, как отключился, словно неожиданно для себя самого нашёл кнопку «выключателя» где-то внутри. Давно так не спал. С трудом принял сидячее положение, прилагая огромные усилия. Затуманенным со сна взглядом окинул комнату, но не обнаружил ничего необычного. Он горько усмехнулся и запустил руку в волосы, понимая тот факт, что окончательно сошёл с ума, но не принимая его. Сколько же он выпил тогда, что всё это ему привиделось? Чимин сжал руку, тем самым потянув себя за волосы и стиснул зубы. Его наполняло неприятное чувство: где-то в груди неопределённо болело.
В памяти внезапно всплыло всё то, что он наговорил призраку хёна, тому явно было неприятно. В какой-то момент Чимину даже стало стыдно перед старшим, за то, как он себя ведёт, что говорит, но, даже будучи плодом его воображения, друг не вспылил и не стал ругаться с ним. Он никогда не говорил о том, что его волнует, переживал всё внутри, умирал внутри и никому не хотел докучать своими переживаниями. Заботился о покое остальных, а он так эгоистичен в своих суждениях, обвинил его во всех грехах, ужасно оскорбил, вместо того, чтобы обрадоваться. Из его горла вырвался сдавленный стон отчаяния. Он не знал, что делать, и не понимал, что делает.
— Был бы хён сейчас здесь, рядом... Я бы извинился перед ним, — тихо сказал, смотря в пол пустым взглядом.
Он поддался чувствам и злился на себя за это. «Чего я только не наговорил ему! — с ужасом думал он, вспоминая каждое своё слово. — Вдруг хён больше не возникнет в моей голове таким реальным и я не смогу извиниться перед ним? Неужели... это были мои последние слова ему?» Эти мысли ужасным грузом опустились на него, заставляя согнуться. Он замер, пытаясь слиться с темнотой ночи и не желая видеть свет.
Вдруг в прихожей что-то скрипнуло, разрывая тишину ночи, но потом все звуки стихли.
— Сквозняк? — хриплым голосом произнес Чимин и его же и испугался. Он оглянулся на окно, но то было закрыто. — Странно.
Едва повернулся обратно, как в проходе наткнулся взглядом на всё того же хёна. Сейчас, при взгляде на него снизу вверх, он казался необычайно высоким. Такой худой, мрачный. Бледноватая кожа, силуэт, слегка освещаемый лунным светом и тени, ложащиеся на его лицо. Он казался грустным и замученным. Вечно смеющийся хён... Чимин никогда не видел его таким. Внутри него всё сжалось, но в этот раз он не испугался, не разозлился, просто приятная грусть разошлась по нему. Он печально улыбнулся, готовый принять своё сумасшествие, благодаря которому теперь может видеть его.
— Ты снова пришёл, — он грустно улыбнулся.
— Что, успокоился? Больше не будешь драться и кричать? — ответом ему послужило лёгкое покачивание головой. — Я рад, — он выдохнул и опустился на пол прямо напротив Чимина. — Как ты? Почему продолжаешь лыбиться, как блаженный?
— Да так, просто рад тебя видеть, пусть и таким образом, — младший продолжал улыбаться и рассматривать хёна. — Ты сердишься на меня?
— Нет. Я всё понимаю, — ответил он, снова забывая о себе и своих чувствах, потому что не хотел приносить боль младшим. Не сказал о том, что внутри всё ещё обижен на те слова, что услышал совсем недавно и из-за которых захотел снова умереть, не успев пожить заново. — Подожди, — он насторожился, — каким это «таким образом»? — Джин прищурился, сверля тонсена взглядом.
— Таким, в виде моего сумасшествия, — пожал плечами Чимин. Он был расслаблен и ощущал лёгкость.
— Ты дурак?
— Почему?
— Думаешь, я твой персональный галюн? — выгнул бровь старший.
— А разве не так?
— Много чести, — он фыркнул и скрестил руки на груди. — Я — это я, настоящий и совсем не глюк.
— Что? Ты серьёзно? — внутри зашевелились сомнения, улыбка сползла с лица и гримаса сменилась на озадаченность, смешанную с напряжением.
— Абсолютно, я же говорил, что твой хён. Не веришь? — он протянул руку вперёд и позволил тонсену потрогать себя. — Ну?
— Быть не может... — завороженно выдохнул Чимин и поднял пораженный взгляд на хёна, рука которого была не только вполне осязаемой, но и мягкой и тёплой. — Это правда?
— Нет, я просто качественный галюн, — невесело усмехнулся Джин. — Правда.
Чимин заторможено кивнул и вдруг понял, что сильно устал, несмотря на то, что только что проснулся, его клонило в сон. Усталость... теперь понятно, почему он снова видит хёна.
— Вымотался? Ложись, поспи, — Джин помог ему подняться и устроил на диване, дальше Чимина ноги не унесли бы.
Он собирался выйти из гостиной, как почувствовал, что что-то держит его за рукав. Это была тощая, слабая рука Чимина. Он поднял на засыпающего взгляд.
— Хён, не уходи... даже если это просто сон, останься здесь...
Всем своим видом он кричал о том, что сломлен. Потухший затуманенный взгляд был устремлён куда-то в сторону и смотрел сквозь. Бесконечные пьянки и недавние крики сказались на нём. Глаза покраснели, голос хрипел и почти пропал. Он казался беспомощным и словно просил: «Подай мне руку. Придай мне сил, иначе это конец». Было видно, что этот человек уже ни за что не держится в жизни и готов спокойно оставить её.
И он уснул.
По щеке старшего скатилась одинокая холодная слеза, оставляя после себя дорожку. Во что же превратился тот весёлый парень, которого он знал? Вот, значит, как выглядят сломленные люди... Для себя он решил, что больше не хочет видеть подобное. Он не заметил, как сжал кулаки.
— Я не уйду, Чимин. Больше не оставлю тебя.