Томас.
Она была прекрасной художницей. Таких талантливых людей, как она, я еще не встречал. Любая ее работа отражала буквально каждую частичку ее души. Многие люди удивлялись ее таланту к живым образам. Они и представить не могли, что кроется под маской этих произведений искусства. Я видел ее слезы, засохшие на старой потертой палитре краски, десятки поломанных кисточек и кучи разорванных и грязных холстов. Я знал, что она ненавидит рисовать, и что с раннего дества мечтала совсем о другом. Но тогда почему же она вкладывала всю себя без остатка, не жалея ни сил, ни времени? Я видел, как она страдает, когда пишет картины. Я видел все буйство красок ее эмоций. Ее лицо выражало то гнев, то печаль. То растерянность, то отвращение. Она была совершенно разной. Но тогда почему же при всем этом она продолжает писать картины? Почему пишет их, хотя убивается каждую ночь со слезами на глазах? Почему рыдает и кричит, что ненавидит свою жизнь больше всего на свете, но продолжает писать картины? Столько вопросов крутилось у меня в голове.. Но я не решался. Не решался подойти наконец и поговорить. Боялся ли я? О да, я боялся. Боялся, что меня отвергнут, назовут уродом, что не знает границ допустимого. Но больше всего я боялся, что тем, кто меня отвергнет, будет она. Что я больше не смогу видеть настоящее искусство картин - эмоции. Эти мысли угнетали меня. Давили и желали уничтожить. Они окутывали мое сознание. Я терялся в непонятной пелене сомнений и страхов. Я сходил с ума. И то ли это было от любви, то ли от горечи мыслей, мне было уже все равно. Я не выдерживал и едва ли сводил концы с концами. Я верил, я надеялся: "все будет хорошо". Но "хорошо" не наступало. И вот, 24 сентября 1879 года, ранним, теплым, осенним утром я на удивление проснулся очень рано и легко, заварил себе самого крепкого кофе, который только мог найти в всем своем городе, прогулялся по улице, насладившись нежными лучами солнца, покормил уличных голодных птиц в парке и поздоровался с каждым прохожим на улице желая ему удачного дня. Вернувшись домой, из ящика прикроватного комода я взял уже подготовленную веревку и закрепив ее на высокой люстре затянул петлю вокруг шеи. В последние мгновения жизни я думал, как же это все глупо. История отца повторяется с его сыном. Та же комната, та же люстра и все те же обстоятельства. Но мне не было страшно, и я не думал о том, что будет после. Наоборот, я был совершенно спокоен и придельно ясно осознавал свои действия. И вот отсчет пошел: 3.... 2.. 1!.. Белый свет. Ощущение легкости. Покоя. Больше ничего меня не тревожит. Больше нет никаких сомнений, никакой печали и разочарований. Наконец -то, я смог себе сказать, что все хорошо.