Часть 3
Кухню озаряет утренний свет, яркий и свежий, воздух до щемления в груди чистый, а в центре всего этого стоит такой домашний Володя, пахнущий яичницей и кофе.
Юрка пытается позвать его, но сам понимает, что не получается. Скорее всего, он просто бормочет что-то невнятное.
— Воодья.
Володя замирает. Понимает ли он, что произошло? Судя по встревоженному взгляду — да.
Юра видит лишь быстрые движения губ, но никак не может разобрать слова.
Словно в замедленной съемке — руки, губы. Нежные, ласковые поглаживания. Скорее всего звучат и теплые, обнадёживающие слова, но сейчас они его не утешат.
Сколько они так стояли, никто не считал. Да и зачем, когда в кольце теплых рук так хорошо, так уютно? Когда запах, цвет и ощущения перевешивают любые слова?
Юрка пытался что-то сказать, догадываясь, впрочем, что изо рта вырывается лишь нечленораздельное мычание. Наверняка звучит смешно, но Володя никогда не посмеется над этим. Потому что сейчас он весь дрожит, как осиновый лист. Юра не слышит всхлипы, не знает, действительно ли он плачет. Может это и к лучшему, что не знает.
У него самого слез не было. Он выпустит всю свою боль потом. А сейчас нельзя дать понять Володе, что расклеился.
Сегодня эта кухня впитает слишком много боли, меняя свое счастливое солнце на печальный лунный свет, кристально чистый воздух на сигаретный дым, а яичницу на таблетки.