ВОЛХВЫ
После подземного царства мир кажется слиш-
ком ярким. Слишком много света, много людей,
много звуков: дети кричат на детской площадке,
играя в снежки, и глаза у них сияют, и у мамочек
сияют, и у папочек, и у пьяных дяденек, которые
рядом пристроились и на надувном колесе ката-
ются. Все это очень ярко после подземных царств.
Даже слишком, как будто волнами накрывает,
только не солеными и теплыми, а светлыми, звуч-
ными, немного пьяными, немного сладковато-
цветочными от женских едва уловимых запа-
хов — шампунь, что ли, цветочный или духи, —
и ты идешь сквозь тихо падающий снег, который
настолько воздушен, что движется вверх и вниз
в почти недвижимом воздухе. И в окнах кирпич-
ных бело-красных домов загораются оранжевые
теплые огни, и ты понимаешь, что наступает ве-
чер, и приходит ночь, полная запахов талого сне-
га и свежести. Сосновые леса подступают к до-
мам почти вплотную, стучась косматыми ветвя-
ми в окна, и березовые леса стоят прозрачные на
просвет, и между белых стволов загораются пер-
вые звезды, или это снежинки блестят в свете фо-
нарей? Ты смотришь по сторонам и видишь снег,
и темное-синее небо по краям горизонта, и тем-
но-серый клубящийся ворох облаков над голо-
вой. Ты стоишь, закрыв глаза, посреди улицы.
Фонари разгораются все ярче, и ты попадаешь
в круговорот пространства, в кружение звезд,
в завихрения воздушных потоков, видений и вос-
поминаний. Ты видишь с закрытыми глазами,
как под сводами старой полуразрушенной церк-
ви кружатся ангелы — так же тихо, как падает
снег. А вокруг церкви горят огни, и машины ез-
дят по дороге, и сосновый лес волнуется немного,
и деревья чувствуют кружение ангелов под сво-
дами, так же как они, деревья эти, чувствовали
кружение мотыльков над соцветиями лесной ан-
гелики. И ты думаешь, что разные всякие люди
всю последнюю тысячу лет возвращались из под-
земных царств, и им было слишком ярко под сол-
нцем, и вечером под сводами храма для них кру-
жились ангелы, и не важно даже, когда это про-
исходило. Просто раз за разом открывались
какие-то внутренние шлюзы то у одного челове-
ка, то у другого, и ангелы пели, и об этом стара-
лись рассказать, чтобы опыт не пропал. И вот, ты
думаешь, что надо бы все-таки рассказать, пусть
и сумбур какой-то получается, но хоть как-нибудь
попробовать. Дверь в квартиру открываешь,
а там настольная лампа горит — забыл выклю-
чить — и пахнет как будто пряностями и кофе,
и ты садишься за стол, поближе к лампе, чтобы
быть в желтом круге света, и начинаешь писать,
а точнее, волхвовать. Думаешь сразу, что «волх-
вовать» — это от слова «волхвы», а волхвы — это
очень странный перевод слова magi, а маги — это
зороастрийские жрецы, и одним из магов был Да-
ня Нараян.
Это произошло в декабре. Возможно, звезды
и календари за тысячи лет сместились, но в этот
день солнце, истекая кровью, так и не вырвалось
из цепких рук покойников Миктлана. Или нет.
Сейчас говорят по-другому: вокруг беспокойной
звезды со всякими там огненными протуберанца-
ми летела по эллипсу планета. Но это вообще-то
нам не так важно, потому что кое-где на Земле во-
обще нет зимы и про Рождество не знают ничего,
а кое-где зима никогда не кончается. Или вообще
нет этих шаров энергии и живых планет, а есть
только Даня Нараян и его единственное солнце —
Лара Ратчадемноен, которая ему глазами блестит
при встрече, и для него она словно солнечный
свет, как это солнце вообще ни назови.
Так вот, когда-то давным-давно три мага уви-
дели звезду в самое темное время, когда солнце
все равно что не взошло, а иначе бы не увидели,
и у них было нечто вроде новогодних праздников,
после которых многих недосчитались, потому что
кто-то спился, кого-то посадили, а некоторые
с собой покончили под новогоднее обращение
президента, и вот в это мрачное время один уви-
дел звезду.
— Раньше такой не было! — говорит двум сво-
им приятелям, которые, так же как и первый, не
пьют, не курят, телевизор не смотрят, а только мо-
лятся.
Хотя, вообще-то нет. Иногда кальян курят и ви-
но выпивают. И молодые девушки в садах зимних
им подносят шербет, а днем ребята эти пробуют
бесплатный кофе из офисной кофемашины и ба-
ланс банковской карты проверяют. Зороастрийцы,
что с них взять...
Но один видит звезду, и это все меняет.
— Надо идти, — думает.
И друзей подговорил. А они взяли с собой це-
лый караван всяких штук, короны свои спрятали
(потому что еще и королями были) и пошли. Го-
ворят, что в своем трудном пути они не раз жале-
ли о девушках, чья кожа как шелк, которые шер-
бет им подносили, и о дворцах и террасах, а голо-
са им шептали, что все их путешествие — глупости.
Но короли-маги не сдавались, даже когда погон-
щики каравана разбегались пьяные или просто
выпить хотели, и женщин хотели, и караван вста-
вал иногда, и никак не мог царей этих до места
доставить, до звезды до этой. В оазисах люди по-
чему-то не очень радовались путешественникам,
и заламывали высокие цены за ночлег, и шлюх
приводили, и сами-то цари не покупали шлюх, но
караванщики покупали, и многих недосчитались
в итоге, а один даже триппером заразился. Вот
как тяжело было идти! И в пустыне иногда, в но-
чи, голоса звали путников к себе, приманивая со-
кровищами, золотыми идолами и кредитами под
низкие проценты. И здесь тоже многие из карава-
на остались, потому что думали, что сокрови-
ща — это главное. Но три короля-мага не оста-
навливались, и перед ними звезды над горизон-
том вставали, а позади за горизонт уходили, но
одна горела постоянно, не двигаясь, потому что
она была волшебная.
Первый город был пуст, там только какой-то
очередной обезьяний царь все к рукам прибрал —
говорил, что честный и о народе волнуется, но
вел себя как обезьяна, конечно же. Такие теорию
Дарвина еще в Древнем мире доказали на прак-
тике.
— Нет здесь никого, — говорит. — Вы ошиб-
лись, пыльные бродяги. Я здесь царь!
Но про себя перепугался, что кто-то захочет его
сместить, ввел цензуру, войну затеял, и его рей-
тинги взлетели. А волхвы дальше пошли. Уже на-
угад на самом деле, и решили они свои подарки
малоимущим раздарить.
Пастухи там какие-то, что ли, были, они-то
и говорят царям-скитальцам:
— В хлеву посмотрите, там, вообще-то, мадон-
на с младенцем, и он-то и есть настоящий царь.
— Вот это новость! — отвечают волхвы. — В на-
ше-то время постмодернизма как такое возможно?
Но заходят, а там спрятанный от всех младенец,
и он-то и есть настоящий царь, сразу всем это по-
нятно, и всем понятно, что его опять замучают, бе-
долагу.
Волхвы кланяются, оставляют в хлеву все свое
золото, ладан и смирну, думая, что младенец ста-
нет все-таки царем и святым, и сразу о бальзами-
ровании неплохо бы подумать, но идея для них
была совершенно разрушительной — не благода-
тью они наполнились, а жаль. Они, конечно, не-
много подготовили себя в скитаниях, но все равно
были сокрушены этим младенцем, как будто они
все это время зря жили, ерундой какой-то, непо-
нятно кем внушенной, — богатство там какое-то,
путешествия, царства призрачные, работа хоро-
шая, слава, наркотики, плотские утехи, молодые
девушки и внебрачные связи. И еще всякое такое,
когда людей используешь или как к рабам к ним
относишься и по праву сильного клюешь того, кто
снизу, а сверху тебя клюют, поэтому тебе вершина
пищевой пирамиды очень желанна, но она вооб-
ще-то много кому желанна, и там, наверху, бывает
очень страшно. А когда страшно, то о любви мож-
но сразу забыть. Но наши цари-волхвы уже не мог-
ли забыть, а куда в старом мире дальше идти — со-
вершенно не понятно. Им не хотелось думать, что
в животном царстве может и не найтись места для
любви — только для сплошного насилия и униже-
ния. Но это мы еще посмотрим.