Кошмар
Алине казалось, что Бетховен излил ей свою душу целиком, всю до капли. Он тоже так думал, но вдруг у него появился ещё кое-какой разговор к ней, но он даже не представлял, как подступиться к этой теме. Долго раздумывал. Решил сказать как есть — будь что будет.
— Я искал ту самую Бессмертную возлюбленную, думал, что потерял эту душу навсегда — но она оказалась ближе, чем я полагал.
Алина вопросительно посмотрела на маэстро.
— Алиночка, дорогая, это ты, я чувствую! Та душа, которую я почти не изведал в своё время, она переродилась в тебе! — в голосе призрака слышалась страсть, словно это живой человек, даже не зрелый и рассудительный, а пылкий юноша.
Повисла гробовая тишина. Алина очень хотела прервать эту тишину, но не знала чем. Что ответить на признание Бетховена — непонятно.
"Очень бы не хотелось обидеть его... — думала она, — но как я объясню людям, что буду ходить на свидания к призраку? Они же меня тут же в дурку определят!"
Алина почувствовала, как ей в спину потянуло холодом — призрак приблизился к ней почти вплотную. Она повернулась к нему лицом. Маэстро окутал её какой-то полупрозрачной сверкающей пеленой, в которой очень хотелось утонуть. Внутри призрачной сферы царила приятная прохлада. Алина прикрыла глаза от наслаждения, после чего почувствовала у себя на полураскрытых губах что-то холодное, но очень нежное — она почти сразу догадалась, что именно так ощущается поцелуй призрака. Все мысли оставили её, кроме одной — целовать, снова и снова вдыхать и пробовать на вкус эфемерный сверкающий млечный путь, в котором ей хотелось утопать всем телом; хотелось, чтобы эти ласки длились вечно. Она пыталась расположиться на призраке, как на самых мягких и манящих подушках, но получалось только погружать руки глубоко в эктоплазму.
Поцелуй как-то сам собой разорвался. Алина ещё долго не могла отдышаться и отчётливо слышала свой собственный пульс. Она осмотрелась вокруг себя: полумесяц зашёл за облако, в кабинете уже темно, во всём его мраке виден только призрак с такими знакомыми и почти родными чертами.
"Что? — тут же подумала Алина. — Я ощущаю родство с... с призраком? Какого?.. Пора бы выбираться отсюда..."
Она подошла к окну, так как в помещении ей показалось душно. Проверила одно окно, другое — их не открыть. Тут же побежала к двери, но что-то незримое её оттолкнуло. Алина съёжилась от охватившего её страха.
"Так, надо как-то успокоиться и подумать, — подумала она. — Хотя что толку думать сейчас, я же до этого мозг вообще отключила! Говорили мне, что не надо так делать... А может маэстро почувствовал, что я солгала о том, что моим родителям всё равно? Вдруг это моё наказание за ложь? Тогда надо просто принять это и перетерпеть. Но как можно перетерпеть такое? Вечность... Меня правда это ждёт? Или, может, есть какой-то выход..."
— Ну что, только сейчас поняла? — раздался с сильным эхом голос призрака.
— Ч-что? — пискнула Алина.
— Другие девочки не соглашались, когда я звал их на свидания, а ты не такая, как они. Ты наивнее остальных. Ты повелась на мою историю.
— То есть то, что Вы рассказали, неправда?
— Нет-нет, правда, просто никто не хотел это прочувствовать так, как ты. С этим я и запер тебя здесь.
— Надолго?
— А какая тебе разница... Джульетта? — маэстро как будто хитро улыбнулся.
— Нет, я отказываюсь! — вскрикнула Алина.
— Но-но-но, не кричи так, — сказал Бетховен, будто играясь с девочкой, как кошка с мышью. Он приблизился к ней, но она тут же в испуге отбежала в другой угол кабинета.
— Ты не сможешь вечно бегать от меня, у тебя есть только один выход — добровольно стать моей женой.
— Мне... мне сейчас послышалось?
— А что, что-то не нравится?
— Да вроде мне как-то рановато в мои четырнадцать выходить замуж...
— В той самой прошлой жизни тебе было шестнадцать на момент знакомства со мной, помнишь?
— Ничего я не помню!
— Молчать! — маэстро снова приблизился к Алине.
— Я не стану молчать! Вы сперва показали себя приятным и внимательным собеседником, а теперь... Я даже не нахожу слов!
— Ну и помолчи, раз не находишь. Да, признаюсь, я садист, возможно, что даже маньяк. Но не забывай: я призрак, и человеческие законы на меня не распространяются, мне за мои деяния всё равно ничего не будет. Зови кого хочешь, никто за тобой не придёт, мы с тобой тут одни. Хотя зачем тебе кого-то звать? Странно отказываться от вечности с родственной душой, не так ли, Джульетта, meine Unsterbliche Geliebte?
— Да хватит звать меня так! И вообще, как Вы из гуманного... эээ... создания превратились в такое?
— Ну, у меня были веские причины, — маэстро совершенно не повышал голос, и это особенно напрягало. — Ты тут со мной в полемику не вступай, ты даже слов сразу подобрать не можешь. У тебя только два выхода: либо ты сама соглашаешься стать моей женой, либо я тебя убиваю самым изощрённым способом, который придумаю, после смерти ты становишься призраком и выходишь замуж за меня.
— Сколько времени у меня есть на раздумья? — спросила Алина, из последних сил стараясь казаться спокойной.
— А зачем тебе раздумывать? Джульетта, мы с тобой предназначены друг другу самой Судьбой. Я знаю, что ты меня любишь и...
— Да как можно любить маньяка! — во весь голос крикнула Алина.
— ...и однозначно согласишься на свадьбу... Чего это ты мне перечишь?!
— Вы думаете, что Ваши чувства определяют мою судьбу? — спросила девочка уже заметно спокойнее. — Для меня Ваша "любовь" ничего не значат. Я Вас ненавижу!
— Ты просто не можешь принять свои собственные чувства, — сказал маэстро с приторной лаской, так, как объясняют что-то маленьким детям.
— Но позвольте! Как же мне принять то, чего нет? — Алина пыталась смеяться. — Если в прошлой жизни я — допустим, что я — предпочла Вам другого, то с какого перепугу в этой жизни у меня должны появиться какие-то чувства к Вам? Может, Вы всё-таки меня отпустите, чтобы я нашла кого-то поадекватнее? С Вами мне явно нельзя связывать свою жизнь.
— Глупенькая девочка. Ты неправа и прекрасно это знаешь...
— Хватит так со мной разговаривать!
— Джульетта, ты так и не повзрослела с прошлой жизни.
— Хватит меня так называть! И вообще, Вы... Вы... Мерзкий педофил! Вас же именно инфантильность притягивает!
— Разве возраст имеет значение для родственных душ? — спросил Бетховен со злостью в голосе; он уже не мог сдерживать себя. — Тебе четырнадцать лет, мне — двести пятьдесят, но разве нам это помешает?
Алина почувствовала, как что-то невидимое её душит. Картина перед глазами мутнеет и темнеет...