Часть 21
А еще я знаю, что Эллиот втайне мечтает поставить эту фотку себе на аватар. Таким счастливым, как на этом снимке, я его никогда не видела. Единственное, что огорчает моего друга – невозможность выражать свои чувства так, как хочется. Эллиот мечтает везде ходить, держась за руки, и летом целоваться на одеяле в парке. Правда, Алекс его мечты пока не очень разделяет.
– Не знаю, что сказать, Эллиот. Мне так жаль, что я тогда вас сфоткала, а фотку украли вместе с телефоном. У ЧистойПравды, кто бы это ни был, хватало времени перекинуть последнюю информацию с телефона, до того как я поменяла пароль и все такое. Как он вообще узнал об Алексе?
Мне тоже приходит на ум, что ЧистаяПравда – не просто какой-то спятивший фанат. Но велики ли шансы, что мой телефон мог свалиться под ноги именно тому, кто меня знает и имеет на меня зуб? Это же случайность.
Ломаю мозг в поисках того, кто бы это мог быть. Может, Меган? Не слишком ли вовремя она оказалась рядом, отыскала меня в толпе сразу после того, как пропал телефон? Она бы очень удивилась, увидев у меня фотку Алекса с Эллиотом. Ведь никто не знал, что они встречаются. Может, ее все еще злила наша стычка, и Меган завидовала мне с Ноем?
Да нет, быть не может. Не после того нашего вечернего разговора. Если это она, это было бы очень странно.
– Думал, ты понимаешь, Пенни. Такая фотка в первую очередь расстроила бы Алекса. – Ему явно неловко.
– Знаю. Прости, Эл. Ты же в курсе, что я люблю. Люблю фотать все подряд. Я не думала, что ее кто-то увидит. И я бы никогда не опубликовала ее, не спросив тебя.
Изо всех сил стараюсь успокоить Эллиота, но он совсем падает духом и отстраняется от меня.
– Я могу вернуться домой, если хочешь. Попробую все исправить.
– Нет-нет, Пен, все норм. Я справлюсь. А ты, что бы ни делала, не позволяй этому негодяю вставать между тобой и Ноем. Пойду расскажу Алексу, пусть он знает… – Эллиот заканчивает разговор, печально машет в камеру.
Несколько мгновений, парализованная, пялюсь на пустой экран. Не знаю, на что решиться. Но Эллиот прав: это просто негодяй, и ему не под силу разлучить нас с Ноем.
А еще я понимаю, что на этот раз в одиночку не справлюсь.
Снова открываю почту и рассылаю друзьям и родным короткие письма. Предупреждаю о возможном преследовании, о шантажисте, и сообщаю, что собираю доказательства, чтобы пойти с ними в полицию. Так или иначе, если это правда Меган или кто-то еще из моих знакомых, теперь они в курсе, что я не сижу сложа руки.
Я Оушен Стронг, и ни одному разбойнику не удастся безнаказанно угрожать моим друзьям. И уж тем более никто не помешает мне исполнять свои мечты.
Глава тридцать четвертая
Я уже собрала вещи и готова попрощаться с Римом, когда меня вдруг накрывает волна грусти. Да, вчера мне удалось увидеть хоть немного, но оттого лишь сильнее чувство, что я только мазнула взглядом по облику этого величественного города. Смотрю в окно и торжественно обещаю вернуться сюда.
Слышу бешеный стук в дверь и на секунду пугаюсь, что опоздала. Но времени еще уйма.
– Пенни, ты там?
– Заходи! – открываю Ною дверь.
На плечах у него рюкзак. Сбоку торчит маленькая этикетка, и я вижу на ней небрежно нацарапанные указания Дина. Ной так привык к вечным переездам с места на место, что никогда не знает, в какой гостинице останавливается или каким рейсом летит. Дину все время приходится за этим следить.
– Видел утром твое сообщение. Этот гаденыш опять прорезался?
Киваю.
– Только теперь он впутал еще и Эллиота.
– Просто ошизеть можно! Хорошая, кстати, идея описать случаи шантажа. Отдадим потом все Дину, а он уже полицию подключит.
– Здорово, – говорю я, радуясь, что не придется тащить эту ношу одной.
– Ну что, ma cherie, готова лететь?
– В Париж? – я корчу рожу, пытаясь придать лицу высокомерное «парижское» выражение. – Mais oui![12] Еще бы я не была готова!
Когда самолет приземляется в Париже, я уже едва сдерживаюсь. Хочется скакать, как ребенок, впервые попавший в Диснейленд. Нас везут из аэропорта в отель, а я, как рыба в аквариуме, выпученными глазами смотрю на все, мимо чего мы проезжаем.
Мама обожает Париж еще и потому, что всякий раз, оказавшись там, воображает, что играет в фильме «Амели». Это ее любимое место на земле. Когда маме было восемнадцать, она, молодая, целеустремленная актриса, несколько месяцев жила настоящей богемной жизнью в Латинском квартале. Они с папой иногда устраивают себе специальные маленькие парижские каникулы. И теперь я наконец понимаю, почему они так любят сюда приезжать.
Я в городе любви с парнем, которого люблю. Разве бывает большая идиллия?
– Париж – наш лучший город, Пенни. Сегодня на концерте будут все главные музыкальные журналисты. Потом они напишут свои отзывы. Нам придется выложиться по полной и играть лучше, чем когда-либо, – говорит Ной, когда мы выходим из автомобиля перед гостиницей.
Это самая шикарная из гостиниц, в которых мы были; здесь даже есть носильщики – они берут наш багаж и втаскивают его наверх по широкой лестнице. Гостиница именно такая, какой я представляла себе парижский отель, и я знаю, что и внутри она очень романтичная. Поворачиваюсь и смотрю на Ноя. Его лицо светится от нетерпеливого волнения, и я улыбаюсь во все тридцать два зуба – именно так, как улыбаешься, когда бабушка с дедушкой просят тебя сняться на фото вместе с братьями и сестрами. Не уверена, что это привлекательная улыбка, но сейчас меня это не волнует.
– А потом – ГУЛЯЯЯЯЕМ! – вопит Блейк из-за наших спин. Странно все-таки, насколько он не подходит этому величественному и роскошному месту.
Ной поворачивается и дает Блейку «пять». Неудивительно, что все сходят с ума, – сегодня ночь самой большой вечеринки наших гастролей. Ее устраивают в парижском ночном клубе – в одном из таких, куда при обычных обстоятельствах меня ни за что бы не пустили (не в последнюю очередь потому, что я несовершеннолетняя). Но так как это вечеринка в своем кругу, то все нормально. Я еще никогда не ходила на такие вечеринки – если не считать встречу с лучшим другом после полностью провального выпускного бала. Мы тогда слопали, наверное, месячную норму пиццы – зараз…
Ной провожает меня в мой номер и мчится на площадку – у него всего несколько часов до концерта. Восхищенно вздыхаю. Номер просто потрясающий: широкая кровать с отполированной спинкой, золотыми украшениями и темно-красными бархатными покрывалами. Высокие окна выходят на небольшой балкон, с которого почти видна верхушка Эйфелевой башни. Красотища!
До отъезда на концерт осталось несколько часов. Вываливаю на кровать содержимое чемодана и начинаю в нем копаться. Сегодняшний вечер особенный, потому что меня рядом с Ноем увидит целая куча людей.
Проблема в том, что я понятия не имею, что надеть. Ведь это не какая-то отстойная вечеринка – это очень крутое сборище. Будут все: ребята из The Sketch, их подруги (под прикрытием и не только), менеджеры, Леа Браун со своей командой, Ной и его группа и все-все-все, кто имеет отношение к гастролям. Видимо, будут папарацци и толпа журналистов, не говоря уже о фанатах.
Смотрю на себя в огромное зеркало в полный рост. Его изысканная позолоченная рама идеально гармонирует с золотой спинкой кровати. Я легко могу представить, что Мария-Антуанетта смотрелась именно в такое зеркало, – но в отличие от нее надеюсь, что эта ночь не станет ночью перед моей казнью. В огромном мамином кардигане и леггинсах я чувствую себя кем угодно, но не парижанкой. Да и, честно говоря, ни одна из моих вещей под понятие «парижский шик» не подходит. Для чайного платья – время неподходящее. А все остальное, что у меня есть, слишком молодежное и не клевое.
Знаю, что Ной любит меня независимо ни от чего, но сегодня вечером я не хочу чувствовать себя как шестнадцатилетняя девчонка, которой вообще-то не место в крутом баре в компании своего знаменитого парня. Хочу чувствовать себя сексапильной и шикарной. Может быть, проблему решит макияж, но я точно никогда не умела так ловко с ним управляться, как Меган и кое-кто из моих подруг.
Хватаю из чемодана косметичку и сажусь перед зеркалом по-турецки. Достаю черный карандаш для глаз и чуть-чуть размазываю его по векам, потом пробую приклеить накладные ресницы. Двадцать с лишним минут повоевав с обоими наборами ресниц, я наконец бросаю их и берусь за карандаш для глаз, чтобы хоть как-то исправить результат. Правда, я не очень уверена, что это поможет.
Далее на повестке дня – мое бледное лицо. Гляжу на себя и думаю, что выгляжу более готично, чем надеялась. Что бы сказала визажистка, например Кендра? Посоветовала бы добавить бронзовых оттенков? Или взять красную помаду? Или вообще не трогать красную помаду с таким количеством карандаша на веках? Вот в такое время мне, как никто, нужна Меган – хотя я никогда бы не подумала, что такая мысль вообще может прийти мне в голову.
А потом меня осеняет.
– Привет, Леа. Это Пенни. Э-эм… Я тут занимаюсь макияжем и сомневаюсь… Стоит ли использовать апельсиново-красную помаду с сильно накрашенными глазами, или лучше розово-красную, или…
Не успеваю больше ничего сказать – Леа меня перебивает:
– ПОЛОЖИ ПОМАДУ, ДЕТКА. Какой у тебя номер? Я иду.
Глава тридцать пятая
Поездка по Парижу с Леа Браун в машине с шофером – пока что высшее мое достижение на этих гастролях. Убрав остатки жалких попыток наклеить накладные ресницы и стерев толстый слой карандаша, Леа уговаривает меня проехаться с ней, чтобы помочь мне подготовиться к вечеринке. Первая остановка – супермаркет косметики «Сефора», где она протягивает мне баночку за баночкой, а я лишь аккуратно складываю их в корзину.
– Леа, я и половиной всего этого не умею пользоваться. То есть я, конечно, могу предположить… – Кручу в руках пакетик переводных татуировок медного цвета и понимаю, что не имею ни малейшей подсказки, что с ним делать. – А когда это переводные татуировки успели вернуться в моду и зачем они нужны?
Она забирает у меня упаковку и кидает обратно в корзину.
– Пенни, тебе не придется разбираться с этим самой. Притащу к тебе своих визажистов и парикмахера, они помогут тебе. А татуировки эти до сих пор в теме, Пен. Ты что, «Гламур» не читаешь?
Мы ходим по магазину, и я стараюсь не замечать, что все вокруг обращают на нас внимание – то есть не на нас, конечно, а на Леа. Мне кажется, что за окнами на улице уже собралась толпа. Продавцы-консультанты торопливо двинулись к дверям, чтобы не дать никому войти в магазин.
– Почему? Я обожаю «Гламур». Он мой любимый.
Слабо улыбаюсь и молюсь, чтобы она не почувствовала лжи в моем неуверенном голосе.
– Слава богу, ты меня почти одурачила.
Она смеется и дружески тычет меня локтем в бок, добавляя в корзину что-то под названием «Сухой автозагар».
Когда корзина уже почти лопается от продуктов индустрии красоты, о существовании которых я даже не знала, Леа несет ее на кассу, и девушка за прилавком начинает пробивать покупки. Сумма переваливает за тысячу евро, и челюсть у меня падает на пол.
– Леа, большое спасибо за помощь, но я не могу позволить себе все это… – Беру покупки и иду класть их обратно на полки, но Леа хватает меня за руку.
– Вы, британцы, всегда такие вежливые. Это так мило.
Она достает черную кредитку, и кассирша прокатывает ее через кассовый аппарат.
– Спасибо большое, – щебечет Леа, забирая покупки, которые уже упакованы в два огромных бумажных пакета, связанных черно-белым шнурком.
– Bonne journée. Мне, кстати, очень нравится ваша музыка, – с удивительным французским акцентом отвечает девушка.
Хотела бы я говорить с таким же соблазнительным акцентом. Может, мне поупражняться и удивить Ноя новым произношением? Пытаюсь произнести «Au revoir». Кассирша смотрит на меня таким странным взглядом, что я понимаю: мне не стоит больше пытаться говорить по-французски.
Мы запрыгиваем в автомобиль, и Леа командует водителю, куда ехать дальше. Машина поворачивает на широкий бульвар. С обеих сторон его – витрины магазинов под такими вывесками, которые я видела только в маминых модных журналах. Каждый следующий, кажется, пытается превзойти предыдущий – своими огромными окнами, манекенами в самых немыслимых положениях и взрывами ярких цветов. Я даже вижу платье, полностью сделанное из выпечки (клянусь!). Смотрю на женщин, которые входят в эти магазины, и мне кажется, что они не в бутики заходят, а в праздничные капкейки.
Мы останавливаемся возле одного из них, и я понимаю, что Леа собирается потратить на меня еще больше денег. Чувствую себя жутко неловко.
– Леа, это уже слишком с твоей стороны. Я же никогда не смогу с тобой расплатиться.
Она берет меня за руку.
– Пенни, пожалуйста, позволь. Мне нравится чувствовать, что я могу это сделать. Не так уж часто выпадает возможность прошвырнуться по магазинам с подругами, а развлекаться-то как-то надо. Что может быть лучшим развлечением, чем гулять с тобой и помогать тебе? У меня есть все, что нужно, и даже больше. Так что заткнись и радуйся жизни.
Леа открывает дверь машины, хватает меня за руку и выводит на тротуар.
Мы забегаем в ближайший магазин, и я мельком кошусь за окно. Там – толпа папарацци, следующих за нами по пятам. Едва мы оказываемся в безопасном магазине, витрину освещают вспышки.
– Ну ничего себе, Леа! Да уж, неудивительно, что тебе иногда хочется от этого спрятаться.
– Даже не начинай, – закатывает она глаза. Потом идет прямо к стойкам и начинает снимать оттуда платья, складывая их мне на руки.
Тащусь в примерочную, стараясь не смотреть на цены. Некоторые из этих нарядов стоят больше, чем иные свадьбы, которые устраивает моя мама. Выползаю в ярко-розовом коктейльном платье и туфлях из змеиной кожи на убийственно высоких шпильках.
– Что-то я не уверена. Чувствую себя глупо.
Кошусь вниз, на свои бедра и тощие лодыжки. Морщусь.
– Пенни, у тебя фигура – умереть можно, – отрезает Леа. – Во всех нужных местах есть нужные округлости. ПОДЧЕРКНИ ИХ.
– Да я не о фигуре. На таких каблуках я начинаю чувствовать себя ответственной за жизнь окружающих!
– Мадемуазель? Возможно, вы пожелаете примерить un peu plus[13] изящное? – Маленький француз, хозяин магазина, с головы до ног одет так, словно сюда должна вот-вот зайти сама королева. – Что-нибудь более… изысканное?
Он вручает мне небольшое платье без рукавов из черного атласа. На талии платья красуется большой атласный бант, а по спине и низу юбки тянется кружево.
Чувствую себя так, словно он только что подал мне новорожденного ребенка. Понятия не имею, как держать платье, как себя при этом чувствовать, как оно будет на мне смотреться, – но беру его и иду в примерочную. Долго копаюсь со специальным прилипающим лифчиком – и кто его только выдумал? – но наконец выхожу.
Меня встречает ошеломленная тишина, а затем – взрыв аплодисментов. Даже Каллум, телохранитель Леа, яростно хлопает.
– Пенни, ты само совершенство! Да, действительно, маленькое черное платье – это твой беспроигрышный вариант.