Природа Самосознания

Из дневника Триопейца

Мы готовились к вылету, и я ощущал, что нахожусь на первом уровне своего сознания. Это состояние всегда приходит, когда я чувствую зыбкую неуверенность — как будто реальность слегка дрожит, а я сам едва держусь на её поверхности.

(Примечание переводчика: У Триопейцев принято различать несколько уровней сознания. Поскольку понятие сна у них отсутствует, самым низшим считается первый уровень — он, вероятно, аналогичен состоянию человека, напившегося вдрызг: сознание с трудом цепляется за туманные, притуплённые ощущения, а восприятие мира становится фрагментарным и зыбким.

Второй уровень напоминает состояние взрослого человека, только что проснувшегося после глубокого сна. Он одновременно находится в двух мирах — в остатках сновидений и в пробуждающейся реальности. Это переходная зона, где границы между «внутри» и «вне» ещё не определены.

Третий уровень — это наше привычное дневное восприятие. Мы бодрствуем, действуем, реагируем. Всё кажется банальным и самоочевидным. Мы просто рефлексируем, плывя по течению времени, не задавая лишних вопросов.

Но у Триопейцев настоящая жизнь начинается выше. Поднимаясь по шкале сознания, они постепенно выходят за пределы поверхностного восприятия. 

На четвёртом уровне они начинают ощущать свою сущность — не как наблюдатели, а как участники бытия. Они перестают скользить по поверхности и становятся частью глубинных процессов, которые мы, возможно, даже не способны осознать.

Что касается пятого и шестого уровней, то здесь перевод сталкивается с трудностями. У нас нет точных аналогий. Возможно, подобные состояния достижимы через длительную медитацию, или с помощью психотропных веществ — ЛСД, ядовитых грибов, или иных средств расширения сознания. Но даже в этих случаях мы лишь приближаемся к тому, что Триопейцы считают началом подлинного существования.)

Как же неприятно принимать решение о стирании с лица планеты цивилизации, которая вроде бы демонстрирует признаки квази-разума. Но давно доказано — и я в это верю — что отсутствие самосознания с высокой вероятностью ведёт любую цивилизацию по агрессивному пути самоуничтожения. И что поделать, если эти коробкообразные существа не прошли даже самый элементарный экзамен на наличие «Я»?

Они не понимают, что жалкие части их организма — их подвижные сенсоры, щупальца, конечности — никак не являются частью их сущности. Как можно называть их разумными? Их последний ответ был не просто ошибочным — он был вызывающим. А ведь мой вопрос был предельно прост и даже включал подсказку, рассчитанную на самых бестолковых. Я ведь великодушно хотел дать им хоть какой-то шанс.

Судите сами.

Мой вопрос: «Представьте, что вам дали выбор: либо будет уничтожено ваше тело вместе с мозгом, либо тело и мозг будут сохранены, но навсегда потеряны гуляющие сенсоры тела» — так максимально корректно я назвал их подвижные щупальца.

И что же они ответили? «Нет никакого смысла в существовании мозга без сенсоров. А вот хорошие сенсоры всегда пригодятся в хозяйстве.»

После такого ответа мои сомнения улетучились, как преходящий запах. (Прим. переводчика: в триопейском языке выражения часто строятся на метафорах запаха.)

И всё же, странно, что мой напарник Лей продолжает азартно спорить со мной по столь очевидному вопросу. Он упрямо утверждает, что мозг нельзя считать средоточием сознания — по той же причине, по которой остальные органы тела нельзя назвать просто вспомогательными инструментами мозга. По его мнению, мозг — это тоже орган, и не более.

Я тогда спрашиваю: — Орган чего?

И, как всегда, он не может дать ответ на этот простой вопрос.

Вот и сейчас Лей пытался смутить меня. Порой он бывает невыносим — высказывает безумные идеи в самых понятных ситуациях. Но на этот раз он превзошёл себя: предположил, что те самые щупальца, которые выползают наружу, и есть настоящие носители разума. А всё остальное — лишь оболочка.

Я ему ответил, что эта мысль дурно пахнет. (Прямой перевод с триопейского: типичное выражение на языке запахов, означающее «абсурдная, не заслуживающая внимания идея».)

— Ты абсолютно уверен? — неожиданно спросил Лей.

Ему не полагалось задавать подобные вопросы. Это был вызов, и я начал злиться.

— Может, ты оставишь свои пропахшие идеи при себе? — бросил я, стараясь сохранить спокойствие.

— В твоих мыслях нет никакого запаха, — парировал Лей, — но их результат будет сплошным зловонием!

Он извергнул крепкое триопейское ругательство, насыщенное оттенками презрения и сарказма. Я проигнорировал его слова. В конце концов, это моя миссия. И мне решать, с каким запахом мы покинем это место.

Хотя, если быть честным, я не могу сказать, что понял идею местной цивилизации. Их поведение, их ответы — всё казалось мне бессвязным, как будто они сами не знали, зачем существуют.

И вдруг — не знаю почему — мне вспомнилось детство. Много лет назад, когда мы с отцом гуляли по природе, беседуя о всякой всячине. Этот отец (да простит он меня, но я напрочь забыл его порядковый номер) любил уводить меня из городской суеты и говорить о вещах, которые казались мне тогда слишком сложными, но теперь — бесценными.

Рядом с нами, нетерпеливо приплясывая, кружил мой любимый домашний уапс. Его весёлые запахи струились вокруг, создавая ощущение беспечности и несерьёзности. Именно поэтому все триопейские дети так любят уапсов — они как живые облака радости, не несущие никакой цели, кроме самой радости.

Но отец был настроен серьёзно. Он вдруг сказал:

— Во всём сущем есть идея. Любое существо, планету, песок, музыку — даже камень — можно рассматривать как воплощение идеи. Идея не существует сама по себе, а только в отношении ко всему остальному.

Он продолжал:

— Вода — это идея бесформенности. Она принимает форму любой сущности или её сосуда. Выгорающая звезда — воплощение идеи яркого самопожертвования. Музыка — это схватка с временем. Попытка притормозить его галоп, оседлать его, вылепить из него ритмы и разбить на такты.

Я тогда спросил:

— А какая идея у уапсов?

Отец задумался, потом сказал:

— Может быть... идея бессмысленности?

Я был в восторге. Мне так нравилось гладить этого ерундового, бессмысленного уапса. Он был идеален в своей бесполезности.

Позже я заметил: хозяева уапсов со временем становятся на них похожи. И, пообщавшись с уапсами достаточно долго, мы сами становимся такими же милыми и бессмысленными, как они.

А теперь, спустя столько лет, я пытаюсь понять: какая идея стоит за этой торопливой жизнью на вращающихся круглых конечностях? За цивилизацией, мчащейся вперёд, не оглядываясь?

И, честно говоря, я затрудняюсь найти ответ, отличный от того, что мой отец дал уапсу.

Наверное, мысли о предстоящем решении не давали мне покоя, и я, чтобы отвлечься, затеял очередной спор с Леем — на этот раз о гаджетах. Он, как обычно, начал хвастаться своим портативным свето-запахо-преобразователем (СЗП).

— У него резолюция в 200 мегапикселей единиц запаха, — с гордостью заявляет Лей. — Работает на микробатарейке сто лет и помещается прямо в ноздрю!

Он добавил, что с помощью этой сверхновейшей модели непрерывно общается со своей девушкой, которая, по его словам, терпеливо — вернее, даже нетерпеливо — ждёт его возвращения на Триопею.

(Я в этом не так уверен, но предпочитаю не высказывать своё мнение.)

Я невозмутимо жду, пока он закончит хвастаться, а затем молча предъявляю ему свой СЗП.

— О Космос! Где ты добыл эту игрушку?! — восклицает Лей.

Он разводит в изумлении конечностями и нервно покачивает хвостиком, не в силах сдержать восхищение.

И правда, мой СЗП не только вдвое меньше, чем у Лея, но и обладает рядом впечатляющих функций. Во-первых, в него встроен звуко-запахо-преобразователь (ЗЗП), который позволяет воспринимать звуковые волны как запахи. Это особенно полезно при общении с существами, использующими акустическую модуляцию — будь то воздух, вода или другие среды.

Во-вторых, мой СЗП оснащён множеством встроенных игр — крайне полезных во время долгих перелётов. И, наконец, он распознаёт своего владельца: при попытке чужого захвата издаёт ошеломляющий по силе запах, способный временно парализовать злоумышленника.

Лей долго смотрит на мой совершенный СЗП, затем, с абсолютно безнадёжным тоном, спрашивает:

— А сколько мегапикселей у его преобразователя?

Теперь пришёл мой черёд смущаться.

— Я... не уверен, что он вообще есть, — признаюсь.

— Ага! — торжествует Лей. — Напичкали наворотами, а про основную функцию забыли!

— Для этого у меня есть отдельный приборчик, — оправдываюсь я.

Лей ядовито замечает:

— Интересно, это только наша Триопейская цивилизация доходит до таких извращений, или есть ещё такие изобретательные существа? А может, для этого требуется самосознание?

Он попал в моё больное место. Я закипел от возмущения. Но его слова неожиданно вернули меня к сути — к тому, ради чего я был послан в этот дикий уголок Вселенной.

Хватит размышлять. Пришло время действовать.

К тому же, мне хотелось успешно выполнить первое задание и как можно скорее вернуться домой.

Мои инструкции были однозначны. Я нетерпеливо ввёл программу идентификации в систему аннигиляции. Система мгновенно распознала два миллиарда существ: металлические туловища, прозрачные глаза, колесообразные ноги. Всё сходилось. Всё было готово.

Моя рука зависла над терпко пахнущей кнопкой. Несколько секунд — и я не решался нажать. Почему?

Лей молча наблюдал за мной. В его запахе читалась странная смесь: ирония, скептицизм... и жалость. Я почувствовал её отчётливо. Но я был натренирован. Обучен принимать решения, от которых зависит судьба миров.

Наше умное оружие — порождение эпохи Больших Философских Войн. Оно не применялось на Триопее уже столетия. Парадоксально, что теперь оно служит самым «благородным» целям. Это — не просто оружие. Это — хирургический инструмент. Самое точечное во Вселенной. Достаточно ввести параметры, и огненные стрелы поразят только тех, кто соответствует заданным характеристикам. Ошибки исключены.

Огонь поразит тех, у кого круглые вращающиеся ноги и прозрачные силиконовые глаза.

Я должен был выполнить решение. Или — свою волю?

И вдруг — как будто меня подбросило в воздух. Холодный ветер сомнений пронёсся сквозь меня, превращаясь в яростный внутренний диалог:

А насколько это моя воля? Я — лишь реализация всего, что было вложено в меня. Моя мать. Мои отцы. Мои друзья. Мои гены. Я их не выбирал. Я не выбирал ничего. Меня приучили думать, что мои действия — это свободный выбор. Но выбора нет.

Когда я сижу в триопейском ресторане и внюхиваюсь в меню, чтобы «выбрать» — я не выбираю. Всё уже выбрано. Почему же все делают вид, что выбор существует?

А может, я — робот? Если мою операционную систему накормили мыслью, что я свободный субъект, а на деле я — объект? Если у меня нет свободы — какое право я имею судить других?

Эти мысли промелькнули за мгновение до нажатия. Я даже подумал: а может, и эти сомнения — часть программы? Ведь неразумно программировать сомнения. Но именно они создают иллюзию свободы. И если, несмотря на понимание бессмысленности, я всё же нажму кнопку — значит, я робот.

С этого момента я начал наблюдать за собой. С интересом. Как за чужим. Я не вмешивался. И с изумлением увидел, как моя рука, не спрашивая разрешения, завершила процесс.

Мне казалось, что я не участвовал. Но и это — иллюзия. Кто знает, сколько уровней управляющих мной программ доступны моему наблюдению?

Мысли закружились, начали бежать по кругу, и постепенно — испарились.

Я сфокусировался на внешнем мире. Он послушно менялся от одного моего движения.

Надо было это видеть. Вся мощь Триопейской технологии — в одном мгновении.

Поверхность планеты вспыхнула беззвучным фейерверком. Светлые всплески подпрыгивали, превращая дороги в огненные реки. За считанные минуты все существа, попавшие под идентификационный профиль, были уничтожены.

Огромное облако дыма окутало планету.

И только Лей всё ещё смотрел на меня. Его запах был теперь совсем другим. И я не мог понять — он был оскорблён, поражён... или просто молчаливо прощался.

Мы с напарником сделали круг над планетой, и перед нами открылась странная, почти сюрреалистическая картина. Повсюду, среди обугленных дорог и дымящихся руин, медленно брели бесхозные квадрощупальца. Они двигались без цели, без хозяев, словно забытые фрагменты жизни, вырванные из контекста.

— Почему они не сгорели внутри своих тел, как все остальные органы? — спросил я вслух, не отрывая взгляда от этого странного шествия.

Лей предположил, что существа интуитивно почувствовали приближение гибели и заранее освободили органы чувств — как ненужный балласт.

— Но зачем телу сохранять орган, если оно знает, что скоро умрёт? — возразил я. — Это всё равно что просить сохранить пальцы или волосы после смерти. Полная бессмыслица.

Может быть, мы не понимаем всех тонкостей этой цивилизации. Вернее — бывшей цивилизации.

Но как бы то ни было — работа была выполнена чисто. Газодатчики показали резкое падение концентрации углекислого газа — побочного продукта дыхания металлической жизни. Это означало, что мы, чистильщики, справились со своей санитарной миссией. Мы предотвратили потенциальную угрозу, исходившую от стремительно прогрессирующей, но, увы, бессознательной цивилизации.

И всё же, несмотря на гордость за выполненное задание, во мне зародилось странное ощущение — будто где-то была допущена ошибка. Что-то не так. Может быть, следовало дочистить и эти подозрительные квадрощупальца?

Я предложил Лею вернуться и завершить зачистку. Но в глубине души надеялся, что он откажется. Мне не хотелось снова приближаться к планете, изуродованной нашим каркающим мечом.

Лей оправдал мои надежды. Он сказал:

— Идея полной зачистки противоречит нашей концепции. Мы уничтожаем только тех, кто представляет опасность.

Я сделал вид, что он меня полностью убедил. Хотя внутри меня всё ещё звучал тихий голос сомнения.

Мы решили, что вернёмся сюда — через пару сотен лет. Посмотреть, что произойдёт. Увидеть, сможет ли эта планета породить новый виток эволюции. И если да — будет ли он разумным?

А квадрощупальца всё шли. Медленно. Молча. Как будто искали что-то, что давно исчезло.

А пока — в моей голове вихрился образ Неи.

Прошёл чуть меньше года с тех пор, как я прочитал ей своё посвящение. И вдруг, среди пепла и дыма, я осознал: всё это время я мечтал лишь об одном — вернуться как можно скорее на родину, чтобы ещё раз увидеть её. Возможно, именно это желание — тихое, подспудное — и стало причиной моей поспешности в вынесении приговора. В уничтожении целой цивилизации.

И ещё одна мысль, назойливая и тревожная, кружила в сознании, не отпуская.

Существо другого пола — так похоже на представителя чужой цивилизации. Такое же непонятное, непредсказуемое. Такое же близкое — и всё же иное. Вроде бы разумное — но, может быть, это лишь маска, притягательная ловушка. И тогда возникает вопрос: а не требуется ли проверка на наличие самосознания?

Но если ответы окажутся «не очень правильными» — что тогда? Неужели?.. Нет. Я не хочу больше думать об этом.

В этот момент Лей, взволнованный чем-то, передал мне радиограмму.

— Это письмо. Для тебя лично.

Я внюхался в послание — и застыл. Это было от неё. От Неи. Стих. Безупречно простой. Такой же, как и она.

Уверься - я твоя подруга! 

 Мне запах голову вскружил,

И в тайнике души свой угол 

 Ты -несомненно заслужил! 

 Теперь во мне твой след укрылся,

Он защищён от перемен,

В бинарной ленточке сцепился, 

 Не разорвать наш общий ген.

 Свободный перевод Ифа

Это, несомненно, был Отклик. Я знал, что это означает и ликовал... А тем временем Наказанная планета уплывала от нашего корабля - так же, как и нерешенная проблема Самосознания.