quando nasce il significato*
спойлер: никто не утоп
_________________________________________
Во мне царило ощущение полной безопасности. Обычно я его опасаюсь, так как не всегда замечаю другие свои ощущения, таящие опасность. Но сейчас я наплевала на все созданные собою правила.
— Мне кажется, я голову расшиб. — разрывал моё легкомыслие Итан.
— В кровь?
— Хороший вопрос. Не знаю.
Я злорадствующе посмеялась. Какая-то жестокость во мне пробуждалась при воспоминания того, что он выпил, пусть и немного. Перед тем, как поднести бокал газировки к губам, задумалась.
«Я же тоже хотела. И вообще, к чему вся эта зависть?»
Картина опустошающего бутылки отца предстала перед глазами, будто снова могу видеть. Любое зрелище, кроме такого, воспринялось бы с радостью. Я обещала, что не стану такой. Не возьму в руки ничего спиртного, не выкурю ни одной сигареты. Что со мной становится?
— Кошмар. Я же завтра не встану. — напутствие юморного тона никак не веселило. Я сжимала стакан со своей несчастной газировкой.
«Он бил мать. Когда пил, он бил всех. Он кричал и бросал в окна посуду. На него жутко действовало даже пиво. Что было бы со мной…»
— Так. Не забудь. Нужно закапать глаза. Если завтра… То есть, уже сегодня будет результат, завтра можно снять повязку.
Разморенный голос Торкио мною почти не воспринимался. Зато я прекрасно ощущала как от него веет пощипывающим ноздри запахом.
— Ты всё ещё хочешь есть? — беззаботно интересовался парень. — Я сейчас что-нибудь поищу…
— Не хочу. — изрекла я, опуская голову.
— Это только кажется. Вроде, у меня действительно есть еда кроме чипсов.
Я закусила губы до пульсации. Приходилось стараться, чтобы не ответить Итану какой-нибудь грубостью. Он же ни в чём не виноват.
— Та-а-ак… Ну, я могу сказать…
Он так ничего и не ответил. Я очнулась от резкого звонкого хруста, который отозвался эхом от пола. Потом я осознала, что правая рука моя сжата в кулак. Настолько сильно, что её резало. Затем ощутила что-то холодное, протягивающееся от трахеи до живота. Опустила голову, провела свободной рукой. Мокрое пятно растекалось на белоснежный блузке. В смятении я подумала, что в меня выстрелили. Разжала правую руку, вновь звон. Не понимая, я ощупывала и осматривала себя.
— Боже, порезалась? — взметнулся Итан, ветерок от его быстрых движений взметнул мои волосы.
Только сейчас я вспомнила, что в моих руках был бокал.
— Ох. — в неведении шепнула я, только начиная вникать в ситуацию. — Ох, простите, что я… Извините, пожалуйста, я всё уберу… — чувство вины клокотало. — Что же я натворила, я сейчас приберусь! Ох, ну, как так…
— Не переживай, в этом ничего такого нет… — Торкио суетился даже меньше меня.
— Да как же… Ничего нет… Простите ради всего святого, я… Больше не притронусь ни к бокалам, ни к алкоголю, больше никогда, честное слово…
— Тихо, не переживайте, идите в ванную, пока пятно не вьелось, замойте, я застираю. — Итан последовательно проговаривал каждую фразу полушёпотом, подталкиваниями направляя меня.
— Нет, я так не могу, я приберусь!
— Из головы выкиньте. Это мой дом, а здесь мои проблемы, а не гостей. Умойтесь, придите в себя, а потом отдыхать. Ни слова больше.
Я безмолвном возмущалась в свою же сторону, но юноша буквально затолкал меня в ванную. Противоречить именно сейчас было бы полным неуважением. А я и так умираю со стыда.
Прошло время, а я просто сидела в ванной, согреваясь от озноба под струями воды. Будто вместе с последним проступком всплыло всё накопившиеся, стало меня мерзко придушивать. Череда неудач просто меня преследует, медленно давит на виски. Что должно случиться, чтобы это всё прекратилось? Мы же не властны над судьбой, как это всё изменить…
Ещё и чернота перед глазами. Она, на самом деле, сильно мешает. Мысли все будто скованы. А когда нужно решать что-то важное — проблематично. Я положила руку на шеи, другой продолжая водить душ. Я ведь совсем не думаю о других. Да, мой телефон действительно весь день не издавал никаких звуков, но я могла сама позвонить. И снова проблема, только теперь с глазами. Вечно у меня на пути какие-то проблемы.
Надо ещё и с учёбой решать. Я же не оставлю маму умирать от голода, надо придумывать что-то… Мне стало противно от самой себя. Жалкое ощущение беспомощности. Я положила руку на глаза, но вместо подрагивающих ресниц наткнулась на марлю. От этого стало ещё хуже. Глаза запекло, а как только появились слёзы — защипало веки. Как оказалось, я не могу даже расплакаться по-настоящему, даже здесь у меня преграда. Всхлип смешался с коротким стоном отчаяния. Я сжала челюсти. Ноющая боль в груди заставляла плакать. Но не получалось…
В дверь тактично постучались. Мысли были далеки от реальности, потому я не смогла придумать реакции на это.
— Я слушаю. — после железного тона я шмыгнула носом.
— Вам нужна помощь? — я чётко расслышала, как Итан силился сказать это твёрдо.
— А кому она не нужна?.. — мой обречённый голос разлетелся по комнате, смешиваясь с бьющимися струями.
«Опять он обращается на "вы". Отчего, интересно.»
— Полотенце с правой стороны… Ещё есть халат. На… Змеевике.
Горечно усмехнувшись над его попыткой произнести слово, я облилась горячей водой в последний раз. Я понятия не имею, был сейчас Итан в комнате или нет.
Завернувшись в халат, промокнула лицо. Моё состояние напоминало сон. Лучше уж такой, чем тот, который является мне ночами. Я вышла. Можно сказать, выскользнула в полуоткрытую дверь.
— Подождите… Глаза надо закапать.
— А… — я уже благополучно прошла мимо него.
— Заходите в ванную. Я сейчас табурет вам принесу.
Он старался быть дружелюбным и открытым. Я скучающе закусывала щёки. Такое поведение сейчас почти раздражало. Я скрепила в замок руки, сгорбилась. Вид наверняка дико уставший. Так и есть — сил не осталось. А Итан всячески метался вокруг меня. Молчал, да и руки у него подрагивали. Вот он развязал марлевый бинт. Я открыла глаза. Воодушевлённо осмотрела ванную. Но кроме белой пелены ничего не увидела. Сколько не вглядывалась — ничего, кроме некоторых явных теней и сгустков света от ламп. Моя надежда разбилась. Итан промокнул мои глаза бумажным полотенцем. Неприятные ощущения от соприкосновения жёсткой бумаги с раздражённой кожей сделало только хуже.
И это было не самое худшее. Пыхтя и подбирая позу, Итан думал, как бы мне провести процедуру. Чуть опёрся мизинцем о скулу.
В один момент мне вспомнилась вся боль при попадании перца в глаза. Будто не капли это вовсе, а осколки стекла. Хотелось орать, но крик так и застрял в горле.
— Сильно щиплет? — осторожно прошелестел Итан.
— Давайте, быстрее, во второй! — сдавленно проскрипела я, сразу же сжав челюсти.
Ощущения повторно продробили меня изнутри. Мне хотелось рвать и метать, визжать и биться в истерике, но я лишь встала со своего места, приложила холодные пальцы к глазам.
Итан это движение пресёк. Мне казалось, что он уже сам заплачет. Одной рукой прижал меня к себе, вжался лицом в плечо. Такому я удивилась. Слёзы, смешиваясь с каплями, потекли из глаз.
— Какой же ужас. — простонала я, втянула воздух.
— Пройдёт. Перетерпите.
— Конечно. А какой результат будет — неизвестно.
— Вам хочется чего-нибудь?
Наивность маленького мальчика перестала меня раздражать. Снова стала мне мила.
— Я жить. Хочу.
Мой стальной шёпот остался без ответа. Капли проникли в носоглотку, сжигали теперь её. Лишь бы не оставаться наедине с этими ядрёными ощущениями, я бегло заговорила:
— А вы пьёте? А что вообще побуждает людей пить?
Он не пошевелился.
— Ну мне просто интересно. Вы ведь пьёте. У непьющих людей есть еда, кроме чипсов и коньяка. А какого это — каждый день хлебать экую гадость? Я просто спрашиваю. — мои глаза бегали по пространству, я пыталась разглядеть помещение, но ничего не получалось. — Мне очень надо понять. Говорят, иногда эта бурда настолько ядрёная, что мозг ею отуманивается и больше ничего не слышишь и не чувствуешь. Это так? А что у вас ещё стояло? Самогон? А, нет, погодите, это абсент? Я… Я знаю, что он чуть ли не до девяносто градусов доходит. Это… Вы этого боитесь? Что я расскажу? Мне некому рассказать, кроме матери. Может ей я и скажу. Хотя, если она узнает, что в моём окружении есть пьющие… Нет, она не узнает. Так что вы можете мне рассказать. Я знаю, что он запрещён. Ещё раз повторяю, некому, некому вас выдать.
Мои слова постепенно превращались в бессвязицу. Дрожащий голос постоянно прерывался мелкими разочарованными всхлипами.
— Ну вы хоть что-нибудь скажите. Какой смысл уже молчать. Мне просто интересно. Вдруг я… Вдруг я завтра умру? Или даже сегодня. Вдруг… Не знаю. Не смогу я видеть, вот от слова совсем. Нам придётся общаться, как минимум. Я просто знать хочу, что и почему вы делаете. Нет, я, конечно, обязательно отсюда уеду. Нам с матерью всё равно придётся на жизнь наскребать. Как-то работу искать надо. Вот вы, говорите, работаете в серости и будничности, а почему не рассказываете? Может, вы ещё меня принять сможете? На какую-нибудь самую непутёвую вакансию, мне же деньги, как воздух нужны будут. А вы так и не сказали ни слова ни про что. Я думаю, вы врачом работаете. Да, точно! Врач. Непонимающий человек бы не взял меня на свою шею. Так почему же стесняетесь?
Диалог уже давно превратился в монолог, а мои вопросы — в истерический шёпот. Мои раскрытые глаза трепетали при каждом слове. Биение сердца было настолько сильным, что меня потряхивало. Торкио сейчас напоминал статую, голова так и лежала плече, подбородок юноши иногда больно впивался. Рука продолжала меня держать на уровне лопаток, не сдвигаясь.
— Мне так интересно… — продолжала лепетать я, вздрагивая при каждой интересной мысли, что приходила в голову. — А вы кого боитесь? Меня? Я ведь ничего не сделаю. Даже если захочу очень. Ведь вы мне, как раз, только добро и дарите. Таких людей по пальцам пересчитать можно. У меня ведь… Ха. У меня ведь нет друзей. А самое интересное, знаете, что? Слезливой истории тоже нет! Они со мной просто не общаются и всё. Без буллинга. Хотя, я его, получается, пресекаю и всё. А единственный человек, который меня поддерживает, любит, жалеет — мама моя… Больше нет никого. Я её тоже люблю, взамен. Я люблю людей, которые мною дорожат и заботятся обо мне.
Я знала, что Торкио всё прекрасно слышит. У него билось сердце, причём тоже быстро. Иногда подрагивающий кадык задевал мою ключицу.
Я видела его тень. Выглядело весьма жутковато — пятно, закрывающее половину обзора. Из меня будто выходили силы при разговоре. Я чуть повернула к нему голову, пытаясь всмотреться в него, хоть немного понять внешний вид этого человека. Тщетно. Приоткрыв высохшие губы, я вновь заговорила дрожащим, высоким тоном:
— Почему же вы молчите? Я тут… Распинаюсь, понимаете ли. — я действительно разозлилась. — Вам почти в любви признались, а вы! Как не… Стыдно. Дрянь это всё. Привязанность — дело неблагородное. Вы мне не доверяете вовсе. Хотя я уже всё, что о себе знаю, рассказала. Ну, ещё могу о предпочтения сказать. Я собак люблю, а вы? Мне кажется, вы всех любите. Я люблю терракотовый цвет. Люблю печь хлеб. Ну если уже совсем о вкусовщине говорить, то я сериалы люблю. Турецкие. А вы? Вообще, вы телевизор смотрите?
Я ощутила наконец едва заметное движение его головы. Подбородок будто прочертил линию на плече.
— Нет? Ну и правильно. — мой возглас вновь перешёл на быстрый и неразборчивый шёпот. — Вы вообще человек интересный. Говорите, работа неинтересная. А вы её бросьте! Я не пример для подражания, но я не бросила, меня выгнали. Я опаздываю часто. Вот. А вам бы стихами заняться. Или книгами. Вот, как я. Я по стихам больше. Покажу вам как-нибудь. Если видеть смогу — прочитаю даже. А вообще… Если я до завтра не смогу видеть — я перестану в чудо верить. Так и знайте. Прогресса нет. И уверенности теперь тоже. Если чуда нет — зачем в него верить?
— Надо.
От его низкого голоса я дёрнулась.
— А вы во что верите? В людей? Ладно
Я тоже буду. А в чудо — не буду. И всё тут.
— Во всё нужно верить. И в живое и в неживое. Что мёртвое — одушевлять и верить.
— Смешно вы рассуждаете. Наивный вы. Думаете, если не доверяете, сильнее становитесь? Нет. Если у человека сразу сердце каменное — он сильный. Если он рождён открытым — он мучеником и останется.
— Вы считаете, что мучеником таковым быть плохо?
— Ну… Надоело мне просто, вот и всё. Вот рассказала я вам про себя всё, что знаю, думаете, мне плохо? Нет, мне наоборот очень даже хорошо. Хотя я вас совсем не знаю по итогу. Вы молчите постоянно, так как же прознать?
— Придёт время.
— Конечно. Обязательно.
— Не ёрничайте. — Итан от меня отстранился. — Отдыхайте. Идите, укладывайтесь.
Я лишь пожала плечами, после чего направилась к выходу.
— Погодите. Повязку надо наложить.
Я скривилась при воспоминании о тугих ощущениях на веках.
— Может, без этого?
— Нет. Садитесь обратно.
— Я, пожалуй, постою.
— Как хотите.
— Хочу вообще эту гадость не надевать.
Итан вновь похолодел. Словно это он сейчас откровенничал, а не я. Моё лицо тронула насмешливая улыбка:
— Протрезвел?
Он ничего не ответил. Стал накладывать мне какую-то мазь без запаха и ощущений.
— А тебе чего хочется? — пыталась вывести на диалог я.
Он вздохнул, мрачно пробормотал:
— Покоя.
— Понятное дело. И что же делать?
Итан пренебрёг ответом. Как же это «неожиданно». Опять обвязал мои глаза. Не так туго, как было.
— Всё. Сделано. Идите спать.
Я поднялась, вымученно улыбнулась:
— Вы, мёсье, так и не ответили на вопрос.
— Какой? — почти раздражённо отчеканил тот.
— Да ни на какой… Вы в принципе не отвечаете. Ладно. До скорого.
Я вновь выскользнула из ванны, закуталась в белое одеяло по плечи. Вновь тепло и уют. И какая-то решимость.
____________________________________
*когда рождается смысл (дотанцевались, получается)
добрый день!
автор не умер, он, оказывается, весь день читал любимые романы г./г. (ну да, я люблю портить глаза), которые будут фигурировать. один из них был мне просто ненавистен, но пришлось помучаться и сесть за него спустя два года, и знаете ли, не зря!
хорошие новости! теперь я понимаю персонажей намного лучше, следовательно, качество работы будет расти.
признаюсь, времени у меня нет даже чтобы на комментарии поотвечать, за что я ужасно извиняюсь перед Вами всеми, но сегодня будет ещё глава, ура!
люблю Вас!!!!
(с днём восклицательного знака!)
эстетичная картинка на французском для Вас:
🥀🩸✨💭🖤