Край.
Крыша старого корпуса была открыта ветру и вечеру. С высоты казалось, что университет утопает в предвкушении предстоящего праздника — суета, репетиции, гирлянды которые свисали с перил, палатки с едой выстраивались в шахматном порядке, над сценой моргали фонари. Внизу — музыка, запах сладкой кукурузы, визг студентов, играющих в какие-то детские игры. Университет готовился к празднику весны, но наверху было тихо, словно другой мир.
Наверху — другая музыка. Тишина с гулом электрических кабелей, перешёптывания, сдавленные дыхания. Порог готовился к своему выступлению — незаконному, скрытому, громкому.
Ева сидела на краю бетонного парапета, закинув одну ногу на перила. Ветер трепал её тёмные волосы, в руках она держала старую, потрёпанную гитару — небрежно, будто оружие. Она играла, не глядя на струны: глухие, нестройные аккорды, как будто щупала реальность на вкус. Отрешённый взгляд ее скользил по горизонту, где солнце уже начинало окрашивать облака в багрово-золотистые тона.
Марк стоял чуть в стороне, не вмешиваясь. Всё в ней — каждый жест, взгляд, тишина между аккордами — притягивало, как магнит. Он чувствовал, как Алиса, стоявшая рядом, напряжённо следит не только за Евой, но и за ним.
— Сегодня она нервничает, — сказала Алиса негромко, почти не двигая губами.
— Почему?
— Потому что ты здесь, — её голос был сух и точен, как игла.
— Это плохо?
Алиса не ответила сразу. Лицо её застыло.
— Она легко ломается. Ты не знаешь её так, как я. Она не для того, кто влюбляется в тень на стене.
Марк хотел возразить, но Ева вдруг подняла голову.
— Вы закончили? — её голос разрезал воздух. — Или мне подождать, пока вы решите, кто что во мне видит?
Кай подошёл ближе, под мышкой у него — проектор. Он бросил взгляд на Алису, потом на Еву.
— Всё, как обычно, — пробурчал он. — Две минуты диалога, десять лет невысказанных обид. Прекрасная почва для искусства.
— И для катастрофы, — вставил Сандро, щёлкая фотокамерой. — Но, может, это одно и то же.
Ева ударила по струнам. Жёстко. Резко.
— Не надо на меня смотреть, как на бомбу с часовым механизмом.
— Но ты же знаешь, что ты ею стала, — произнёс вдруг Влад.
Он появился, как всегда, без предупреждения. Ветер обтекал его фигуру. Он подошёл к самому краю и посмотрел вниз — туда, где студенты хлопали в ладоши под попсовую песню.
— Эта крыша — метафора. — Он указал вниз. — Там — мир. Здесь — вы. Порог. Полный людей, которые думают, что их боль — искусство.
Кай хмыкнул:
— Слишком красивая речь, как для того, кто сдаёт нас каждый раз, когда становится жарко.
Влад повернулся к нему:
— Я держу вас на плаву. Один звонок — и всё это прикроют. Сцена, проекторы, вы. Меня это не коснётся. А вы — сядете.
— Зато ты не живёшь, — выдохнула Ева. — Ты просто выживаешь в своей броне из отчуждения.
— Зато я не падаю.
Сандро шагнул вперёд, поднял объектив, прицелился, задержал дыхание — и ничего не снял. Только опустил камеру.
Алиса вдруг подалась ближе к Еве, опустилась на колени. Глаза её горели.
— Ева... — голос дрогнул. — Я не могу больше молчать. Я тебя люблю. Всегда. Не как друг. Не как зритель. Не как последователь.
Воздух застыл. Даже ветер.
Ева медленно убрала гитару с колен, посмотрела на неё. В глазах — ничего. Ни боли. Ни радости.
— Алиса, ты знаешь, я никогда не...
— Да, — перебила та. — Я знаю. Но мне надо было сказать. Пока ты снова не исчезла.
Марк стоял в тени. Всё происходящее казалось нереальным, как сцена в театре без выхода. Он чувствовал, что всё крепче врастает в их мир. И всё сильнее тонет.
— У нас мало времени, — резко сказал Влад. — Через час начнётся хаос. Или триумф. Или обыск.
— Неважно, — сказала Ева. — Главное, что это будет настоящее.
И она ударила по струнам. На этот раз — мелодично. Музыка пошла по воздуху, дрожащая, тревожная, как будто крыша стала границей между этим миром и другим.
Звук гитары растворился в воздухе, словно предупредительный звон. Внизу — хлопки, смех, трещащие динамики. Здесь — натянутая тишина, как перед грозой.
Кай первым двинулся к пульту. Проектор загорелся тускло-жёлтым светом. На стене напротив возникли кадры — лица в метро, застывшие эмоции, фрагменты улиц, разбегающиеся силуэты, граффити. Всё это — история Порога. Их следы. Их преступления. Их искусство.
— Запускаем? — спросил Кай.
— Запускаем, — кивнула Ева.
— Я спущусь вниз, — буркнул Влад. — Проверю, что с охраной. И если увижу, что вы перегнули — я выключу вам свет. Буквально.
Он ушёл. Быстро. Как будто сбежал.
Алиса стояла, вжавшись в себя. Губы её были плотно сжаты. Ева посмотрела на неё, шагнула ближе.
— Прости, — прошептала Ева. — Я не способна...
— Я не прошу. Я просто хочу остаться рядом, — сказала Алиса. — Но с каждым твоим выбором это больнее.
Ева не ответила. Она обняла Алису быстро, почти машинально. Как акт милосердия, не любви.
Марк стоял рядом с Каем и Сандро. Всё внутри него билось — он чувствовал, что сейчас решается что-то большее, чем просто участие в перформансе. Как будто он подошёл к краю. Порог снова.
— Тебе страшно? — спросил Сандро, настраивая камеру.
— Нет, — ответил Марк. — Но я не понимаю, где кончается игра и начинается война.
Кай усмехнулся:
— В этом и есть искусство. Уничтожить границу. Остаться — тем, кто решается.
***
Ребята спустились молча.
Смех остался наверху, среди прожекторов и пульсирующей музыки. Внизу — гул вентиляции, неоновая рябь на бетонных стенах и запах краски. Они вошли в небольшую комнату — старый монтажный зал, переделанный в штаб.
На стенах — схемы, эскизы, наброски сценографии. В углу — доска с названием предстоящего перформанса:
"ПЕРЕРЕЗАТЬ НИТИ".
Ева первой вбежала внутрь, бросив гитару на стул.
— Это всё будет грандиозно, — прошептала она, подойдя к чертежу. — Люди забудут, где они. Мы сделаем их частью себя. Мы перепишем страх.
Кай, задумчиво смотревший на светящийся экран проектора, буркнул:
— А ты переписываешь только то, что не касается тебя?
Ева обернулась, мгновенно насторожившись.
— Что?
Кай поднялся с места.
— Я не против искусства. Я против того, что ты ведёшь людей, не говоря, куда. Особенно тех, кто... не готов. — Он бросил взгляд на Марка.
Марк напрягся, но промолчал.
Сандро, сидевший на полу и возившийся с линзами, вставил с полуулыбкой:
— Порог — не детский сад. Тут никто никого не нянчит. И не спрашивает разрешения жить ярко.
— Зато все знают, как надо, да? — Алиса впервые подняла голос. — И это вы называете свободой?
— Что ты хочешь сказать? — Ева прищурилась.
Алиса подошла ближе. Глаза — как лёд, но голос дрожал.
— Я устала быть рядом и видеть, как ты влюбляешься в каждого, кто смотрит на тебя дольше трёх секунд. Как ты разрушаешь, чтобы "создавать". А что остаётся после? Пепел?
Тишина. Даже Влад замер.
Но затем — крик Евы. Короткий, будто выдох:
— Это не твоя боль. Это не твоя история!
— Ты не оставляешь выбора, Ева! — выкрикнула Алиса. — Ты заставляешь всех либо следовать, либо падать!
Слова остались висеть между ними. Напряжение гудело, как кабель под током.
Марк встал. Он посмотрел на всех — и впервые произнёс:
— Я пришёл сюда, потому что думал, что здесь можно быть собой. А сейчас я не понимаю, кем мне приходится быть, чтобы остаться.
— Собой, — тихо сказала Ева, но её голос был как затихающий аккорд. — Просто... таким, какой ты внутри, без страха.
— Но если внутри страх? — спросил Марк.
И тогда заговорил Влад. Медленно, но чётко:
— Тогда ты — идеальный кандидат, чтобы умереть ради идеи. Или ради чужой одержимости.
Глаза Евы блеснули. Она сделала шаг к нему.
— Это про меня?
— Это про всех, кто решает, что хаос — это свобода. Я видел, чем это кончается.
— Мы спасли того человека! — резко бросила она. — Я спасла его.
— А кто его туда привёл? — Влад подошёл ближе, почти вплотную. — Кто выстроил сцену, где чужая смерть — возможная часть перформанса?
Кай отвёл взгляд. Алиса сжала кулаки. Сандро молчал.
Марк стоял между ними. И чувствовал, как на его плечи ложится выбор.