Rock Me [rus h.s.]

Предупреждение:
~Сцена с Суицидальным Подтекстом~

•

Телефонный разговор между дочерью и матерью должен быть наполнен шутками, бессмысленными сплетнями и теплом ее нежного смеха. В идеале я рассказываю, как прошел мой день, как устала после саундчека, а она поддерживает меня, уверяя, что я у нее сильная и справлюсь со всеми неудачами. Но, видимо, мне не суждено этого испытать, раз моя душа разрывается на части от боли, которая накрывает меня в тот момент, когда по ту сторону трубки раздается ее тихий, сломленный голос.

Она старается не подавать виду, чтобы не огорчать меня, но слишком поздно — благодаря Тоби я знаю обо всем. Она никогда не умеет скрывать правду как следует, даже когда пытается отгородить меня от того, что происходит у нас дома. Ее старания доказательство любви ко мне, но они напрасны.

– Мам, перестань, я все знаю. Тоби мне давно написал, – вздыхаю я, щелкая колесиком зажигалки, высекая искры.

– Прости милая, я ужасная мать, – надломленным голосом выдает она.

Ее слова просто ужасны. Мама — самая святая женщина для меня, без которой я не была бы там, где я есть. Если бы не ее поддержка и взаимопонимание, никакой солистки группы «Разожги Меня» не существовало бы. Она делала и продолжает делать все для меня, несмотря на то, что ее силы почти исчерпаны. Она пытается быть лучше, чем есть, но мне достаточно ее усилий за свои девятнадцать лет.

– Не говори так. Ты самая лучшая мама на свете. Хватит считать себя недостойной, – я упираюсь подбородком на колени, сидя на холодном бетоне.

Я поднялась на крышу отеля, не рассчитывая, что старая железная дверь будет открыта. Но удача оказалась на моей стороне и теперь я сижу на краю здания высотой в триста восемьдесят метров. Вид на город просто потрясающий, яркие огни, небоскребы, глянцевые панорамные окна — Нью-Йорк в своем величии. Даже в десять часов ночи этот город не спит, а продолжает жить.

Теплый ветер постоянно сдувает пламя зажигалки, но я не прекращаю дергать колесико. Мне нужно это, чтобы отвлечься от мыслей, что мой отец хотел ударить маму и побил Тоби. Я слишком сосредоточена на огне и не позволяю себе дать волю чувствам в разговоре с мамой. Я держусь из последних сил и любое слово может сломать этот тонкий лед.

Меня совершенно не пугает мысль, что любое неправильное движение может закончиться моей смертью. Я никогда не боялась высоты и, если упаду с крыши отеля – это станет отличным заголовком для прессы. Интересно было бы посмотреть на такое зрелище. И сегодня я вполне могу устроить это мероприятие, если мама снова продолжит покрывать папу.

– Ты должна пойти в полицию и заявить о домашнем насилии. Так больше не может продолжаться, ты губишь не только свою жизнь, но и нашу с Тоби, – с трудом выдаю я, надеясь, что на этот раз она услышит, иначе потеряет меня навсегда.

– Прости... я не могу... – всхлипывает она, и на мои глаза наворачиваются слезы.

– Мам, пожалуйста... – мой голос на конце ломается, и я перестаю играть с зажигалкой, подняв глаза на кирпичную стену.

Она не может так поступить с нами.

– Не проси меня об этом, милая. Я не буду рыть могилу вашему отцу.

– Тогда тебе придется рыть могилу для нас всех. Папа хотел ударить тебя, но получил Тоби за то, что защитил свою родную мать. Как ты этого не понимаешь?

– Я понимаю... Мне так жаль, милая... Но я все исправлю. Доминик изменится, я обещаю. Прошу, только поверь и не отворачивайся от меня, – умоляет она.

Я закрываю на секунду глаза, не желая слышать одну и ту же пластину каждый раз, когда звоню ей. Я не готова и не хочу мириться с ее вечными надеждами, что отец станет таким, каким был шесть лет назад.

Отчаянные слезы скатываются по моим щекам, когда я смотрю в пустоту. Это худшее наказание, когда мать губит собственных детей из-за безграничной любви к отцу алкоголику. Ноша, которую я несу за собой каждый день медленно убивает меня. Я пытаюсь делать вид, что в моей жизни все прекрасно, но я не знаю, как долго смогу притворяться.

– Он алкоголик. Он будет пить, бить, и ничего не изменится. Ты только тянешь время. Он не хочет исправляться, ему это не нужно. Мы ему не нужны. И это не твоя вина, ты не виновата, что он стал таким. Но ты не можешь держать нас в этом аду, – плачу я и стираю рукавом от худи влажную кожу под глазами.

Капюшон на голове прикрывает мое лицо, хотя я абсолютно одна. Здесь никого нет кроме пыли, сломанных кирпичей и пары бычков от сигарет. Но я будто слышу скрип и тут же поворачиваю голову на звук. Железная дверь по-прежнему закрыта, и я понимаю, что мне показалось.

– Ноэль, пожалуйста... Дай мне еще немного времени. Я твоя мать, а он твой отец. Ты должна понять меня. Мы семья, – рыдает она в трубку.

– Мы давно перестали быть нормальной семьей. Родители любят своих детей, а не бьют и заставляют жить с алкоголиком, – я пытаюсь говорить тверже, но мои губы дрожат из-за того, что я плачу, потому что мама сломала тот самый тонкий лед.

Должно быть, она действительно хочет моей смерти сегодня.

Нависает тишина. Только наш плач витает в воздухе Нью-Йоркской ночи. Я пытаюсь бороться за лучшее, но я слишком слабая, чтобы перешагнуть через травмы, которые оставил мне отец. Я никогда его не прощу.

– Я люблю, детка, ты же знаешь и Тоби я тоже люблю. Вы мне безумно дороги.

– Я тебя тоже очень люблю, мам. Но я больше не позволю тебе портить нам жизни. Сколько еще ты будешь это терпеть? – шмыгаю я носом и откидываю голову назад, разглядывая звезды на небе, которые наблюдают за моим крахом.

– Куда мы пойдем с Тоби? У нас нет другого дома. Мы останемся без крыши над головой, если уйдем. Нам некуда податься.

– Я куплю дом. У меня есть деньги. Я все организую. Наша группа на пике славы, и у меня накопилась круглая сумма, – страдальческим голосом говорю я.

Я снова слышу скрип, но придаю этому значение.

– Ноэль, ты и так нам отправляешь кучу денег. Спасибо, милая, но не нужно. Тебе только девятнадцать. Это я еще должна обеспечивать нас, а не ты.

– Мам... – я делаю пазу и проглатываю разъедающую боль в горле. – Мне для вас с Тоби ничего не жалко.

Я готова отдать все деньги миры, чтобы она бросила отца.

– Дай мне месяц на раздумья. Я не могу так сразу принять такое решение.

Ну вот и все, мам, ты окончательно уничтожила меня.

– Хорошо, ровно месяц, – с горечью в голосе произношу я. – Береги себя и Тоби. Помни, что я безумно вас люблю и сделаю все ради вашей безопасности.

– Спасибо, и мы тебя очень люблю, милая. Прости меня за то, что я такая никудышная мать. Я сожалею, что порчу вам жизни, – искренне извиняется она, но уже поздно.

– Прощай, мам, – я завершаю звонок и засовываю телефон в карман толстовки, взамен доставая пачку сигарет и зажигалку.

Бесшумные слезы катятся по моим щекам, падая на мои колени, пока я трясущимися руками разрываю пачку, совершенно не беспокоясь, что сигареты ломаются и падают вниз с высоты этого огромного здания. Теплый ветер пробирается под мое худи и практически срывает капюшон с головы, но мне удается удержать его.

Я быстро засовываю уцелевшую сигарету в рот и выбрасываю пачку через плечо, которая мне больше не понадобится. Несмотря на теплую июньскую погоду мои пальцы остаются холодными.

Я тихо всхлипываю, шмыгнув носом и накрываю огонек зажигалки ладонью, чтобы ветер не задул пламя. Несколько щелчков - и наконец искра загорается. Я глубоко вдыхаю, горечь дыма скребет горло, но я не кашляю, ведь давно уже привыкла. Моя рука дрожит, я откидываю голову назад, разглядывая звезды и выдыхаю сгусток дыма в небо. Свободной рукой я быстро смахиваю слезы, но на смену ей тут же катится другая.

Внизу шумит город - машины, голоса, смех. Жизнь продолжается, но я застряла тут и снова потеряла краски. Я на грани, внутри расползается боль, которая разъедает меня. Сигарета тлеет между моими пальцами, а пепел витает в воздухе и падает вниз.

Лучше бы я была одной из тех, кому плевать на своих близких. Куда проще, чем каждый Божий день, молиться, чтобы отец ничего плохо не сделал маме с Тоби.

Звезды сегодня слишком яркие, но к сожалению я в них не разбираюсь. Моя голова опускается, и я смотрю вниз, обхватывая губами тонкую сигарету. Высота никогда не пугала меня. Я не чувствую дрожи в животе, наоборот хочу прыгнуть из-за страданий.

Разочарование — страшная сила. От нее трудно избавиться, как бы я не пыталась смотреть на жизнь с позитивом – у меня никогда не выходит. Чертовы антидепрессанты раскрашивают мир по-своему, но я хочу, чтобы это делали мои собственные глаза. И вот действие «флуоксетина» прекратилось.

Очередная тяга заполняет мои легкие, и я смотрю на Нью-Йорк заплаканными глазами и красным носом. Меня уже не остановить. Я приняла решение и собираюсь довести дело до конца. Жизнь не так уж важна, когда в ней нет хорошего. Музыка единственное, что меня держит, но я уже вошла в историю и могу уйти на тот свет. Никто плакать сильно не будет кроме мамы, Тоби и Аспен. Я больше никого не волную и никому не нужна.

Высвободившись, я выбрасываю не до конца скуренную сигарету, даже не потрудившись ее потушить. Я поднимаюсь и становлюсь возле края, ничего не чувствуя кроме пустоты.

Один шаг и всему придет конец. Жалких тридцать секунд, и я разобьюсь об асфальт. Даже от этой мысли мне не больно. Хуже, чем сейчас я себя не буду чувствовать.

– Простите меня, мама и Тоби, – говорю я, когда по щекам текут слезы.

Я развожу трясущиеся руки в стороны, ведь какая-то часть моего мозга пытается бороться с мыслями. Но слишком поздно. Сегодня я хочу умереть и даже всевышние силы не смогут меня остановить.

Иронично, расправить руки, но я имею полное право на обретение свободы, прежде чем смерть настигнет меня. Я устала от собственной жизни, которая больше напоминает ад. Я хочу выбраться и перестать страдать. Никто меня все равно не спасет. Ангелов хранителей не бывает. Это глупый миф, который мамы рассказывают детям, чтобы они верили в добро.

Красивое небо, усыпанное звездами, яркие огни небоскребов, знаменитый город — все, что нужно для красивой смерти. О большем я не мечтала.

Я закрываю глаза, расслабляясь. Края кед зависли над пустотой, а ветер ударяет в лицо, спутывая волосы. Я делаю последний маленький шаг вперед, но вдруг кто-то резко дергает меня за капюшон, потянув назад. Я теряю равновесие и падаю, но не вниз, а на твердую поверхность.

Моя спина ударяется, я тяжело дышу, распахнув в прилипшие от слез ресницы. Надо мной склоняется чья-то высокая тень, а пальцы все еще сжимают мой капюшон.

Гарри Стайлс

С дымящейся сигаретой во рту я смотрю в потолок и глубоко затягиваюсь, пропитывая легкие порцией никотина. Я стою посреди гостиной своего номера со спущенными штанами, пока на фоне включенного плазменного телевизора горничная работает ртом для меня.

Она сидит передо мной на коленях, пытаясь привлечь мое внимание, но я не зацикливаюсь на лицах тех, с кем развлекаюсь. Мне нужен был только ее рот – владеет им она совсем неплохо, но не так хорошо, как хотелось бы.

Моему члену уже становится скучно от ее минета, хотя она может и постараться для такой личности как я. Ей выпал шанс и вместо того, чтобы удивить меня, я все больше раздражаюсь от этих жалких попыток.

– На что ты смотришь? – спрашивает она, прекратив свои действия.

– Почему остановилась? – вытаскиваю я сигарету изо рта двумя пальцами и выдыхаю.

Я уже жалею, что впустил эту рыжую пышногрудую девушку в номер. Мне просто нужно было отвлечься от мыслей, засевших после гребаного вопроса репортера. Этот кретин вывел меня из себя, и я вполне справедливо разбил его камеру. Теперь он знает свое место. Я бы с большим удовольствием вернулся и еще раз плюнул бы в его наглое лицо.

– Ты даже не смотришь на меня, – недовольно говорит она.

– Мне не нужно твое лицо. Либо продолжай, либо проваливай, – ставлю я условия, не собираясь потакать прислуге.

Я действительно чертов мудак, но мне похрен, если я задеваю чужое эго своей грубостью. Она сама навязалась, я не просил позволить ее трахнуть, а потом делать мне минет.

– Но я ведь тебе понравилась, – снизу доносится ее голос, и я издаю смешок.

– А я разве это сказал? – в кое-то веки я опускаю глаза на нее и обхватываю губами сигарету, затягиваясь. – Кажется, ты фантазируешь, – высвобождаюсь я от дыма, склонив голову набок.

– Ты боишься меня трогать? – хлопает она ресницами, стоя на коленях в одной юбке.

– Нет, просто не хочу.

– Ладно, я доведу тебя опять, – кивает она, видимо поняв, что я не буду церемониться.

– Уже не нужно, – я втыкаю сигарету в рот и отхожу на шаг назад, натягивая спортивные штаны.

– А я? Ты не собираешься сделать мне приятно? – пищит она.

– Нет, я таким не занимаюсь. Тем более я не буду ласкать горничную. Собирай вещи и проваливай, – завязываю я шнурки и обхватываю сигарету указательным и средним пальцем, затягиваясь под ее шокирующее выражение лица.

Глупо с ее стороны надеется на что-то. Она должно быть начиталась книг или насмотрелась фильмов, где крутой, богатый парень влюбляется в горничную. Но это не тот случай.

Моя голова и так трещит от ненависти к отцу, а забивать ее лишним дерьмом я не намерен. Тем более разговаривать с той, кто каждое утро прибирается у меня в номере. Это было тридцатиминутное удовольствие. Простой трах после которого она должна гордиться собой, ведь переспала со звездой, а я должен пойти лечь спать и забыть этот день, как и любой другой.

– Какой же ты... – ее лицо вспыхивает, когда она поднимается с колен и собирает свои вещи с пола.

– Ну давай, удиви меня, – усмехаюсь я, струсив указательным пальцем пепел на пол.

– Да пошел ты, ублюдок, – шикает она на меня, пытаясь застегнуть рубашку.

– Я уже это слышал, неинтересно.

Может я позволяю себе лишнее, но ее самолюбие меня совершенно не волнует. Я не подписывался на ванильные ласки. Она дала себя трахнуть и на этом наши пути разойдутся как в море корабли. Я даже ее имени не знаю, хотя оно написано у нее на бейджике.

– Я зря потратила свое время, – неправильно застегивает она пуговицы и проводит руками по растрепанным волосам.

– А на что ты рассчитывала? Что я влюблюсь в тебя и сделаю предложение? – издевательски насмехаюсь я, засунув руки в карманы спортивок.

– Тебе не идет пирсинг. Выглядишь отвратительно, – фыркает она и пулей направляется к двери, стуча своими каблуками.

– А когда я трахал тебя, ты говорила совсем другое, – громко говорю я, чтобы она услышала и дверь захлопывается.

Я улыбаюсь и поднимаю глаза на телевизор, видя на экране себя и то, как я сломал камеру репорта. Прошло всего полчаса, а я уже на новостях. Это новый рекорд. Обычно СМИ нужно несколько часов, чтобы облить меня грязью.

Перетаскиваю сигарету к краю губ, не имея никакого желания торчать в номере. Я забираю валяющуюся пачку сигарет возле разорванной фольги от презерватива и засовываю ее в карман. Зажигалка и телефон со мной, поэтому я выхожу в домашних тапках, которые мне предоставил отель, не собираясь тратить еще полчаса времени на переобувание и завязывание шнурков.

Бог, наверное, ненавидит меня за мой образ жизни. Я творю столько плохих вещей и никогда не делаю ничего хорошего. Я хреновый человек, который ни о ком не заботится, кроме себя и матери. Известность дала свои плоды, и я доволен тем, где я сейчас нахожусь. Мне определенно светит ад, но я не боюсь того, что будет после смерти.

Я захлопываю дверь и неторопливо бреду по коридору отеля, небрежно зажав с сигаретой в зубах, даже не думая, что здесь нельзя курить. Никто мне не запретит, тем более не отберет сигарету, ведь я известная личность, а таким позволено больше, чем все.

Моя левая рука прячется в кармане серых спортивок, а правая нажимает на кнопку, а затем обхватывает сигарету. Я затягиваюсь, глядя на цифры меняющиеся на панели и выпускаю поток дыма наружу, освобождая себя от сегодняшней рутины, которая ничем не отличается от любого другого дня.

Я хожу по кругу, увязнув в этом болоте, как любая рок-звезда, поддавшаяся влиянию славы. Единственное, чего я сегодня не сделал – не пустил дорожку кокаина. Наркотики я принимаю редко – только, когда чувствую себя никчемным куском дерьма. Вина настигает меня нечасто, но если это случается, я предпочитаю заглушить ее белым порошком и очередным трахом с фанаткой. В этом заключается мой смысл жизни.

Двери лифта открываются, и я захожу в него, шаркая тапками. Сигарета вновь оказывается в моем рту, когда я нажимаю на последний этаж.

Я мог бы пойти к ребятам, развлечься в бассейне, но мои мысли не способны очистить хлорированная вода, тем более одна из близняшек, которую Найл подцепил для меня. Она была такой раздражающей, когда нарушила мое личное пространство. Я был готов наорать на нее и послать к чертям собачьим. Я не бью женщин, но не контролирую то, что вылетает из моего рта.

– Ну и который блять сейчас час? – бормочу я с сигаретой во рту, когда выхожу из лифта.

Я достаю телефон из кармана, проверяя время и поднимаюсь по лестнице. На экране высвечивает 10:30 ночи, и я засовываю мобильник обратно, добравшись до железной двери. Последний раз затянувшись, я бросаю окурок, раздавив его подошвой от тапка. Хватаюсь за ручку и толкаю ее, но тут же замираю, когда в темноте раздается тихий женский плач.

Я хмурюсь и, не двигаясь, вслушиваюсь. Я ненавижу, когда кто-то плачет в присутствии меня. Я не умею утешать, тем более проявлять сочувствие. Но что-то непонятное движет мной, отчего я просовываю голову в небольшую щель. Чистый, животный инстинкт говорит: посмотри.

Я приоткрываю скрипящую дверь из-за своего любопытства и присматриваюсь, ориентируясь на всхлипы.

Ноэль.

Ее худая фигура, утопает в сером худи, которое она так и не сняла. Капюшон скрывает большую часть лица, но даже отсюда я вижу ее пирсинг и заплаканные глаза. Ее тонкие татуированные пальцы с длинными острыми ногтями держат телефон. Она сидит на самом краю крышки, сгорбившись и прижимает колени к груди. Маленькие плечи дрожат от плача. Не похоже на то, что она боится высоты, но разговор по телефону явно тревожит ее и приводит к отчаянию. Из-за расстояния я не слышу, с кем и о чем она говорит, но грустное выражение ее лица по какой-то причине заставляет мое сердце забиться сильнее.

Черт возьми, я должен уйти отсюда.

Я уже закрываю дверь, но замечаю, как она завершает звонок и в порыве агрессии разрывает пачку сигарет. Половина падает с крыши, а другая половина разламывается. Одна несчастная сигарета сохранилась и она засовывает ее в рот.

Маленькое пламя озаряет ее красивое лицо, и костяшки пальцев с черными татуировками. Она выглядит расстроенной и потерянной. Ее руки трясутся, когда она затягивается. Я еще ни разу не видел ее плачущей, но мне предоставилась возможность. Я должен испытывать удовольствие, глядя на нее разбитую и расстроенную, но этого не происходит.

Интересно, что она намерена делать дальше. Просто сидеть на краю и курить, обливаясь слезами?

Она выдыхает клубы дыма и смотрит на небо, разглядывая звезды. Я не повторяю за ней, потому что не вижу смысла в таких мелочах. В звездах нет ничего особенно, и я не буду уделять им внимание, становясь одним из тех романтических идиотов.

Еще одна затяжка и недокуренная сигарета летит вниз.

– Насрать, это не мое чертово дело, – я уже разворачиваюсь, но тут слышу шорох.

Моя голова снова оборачивается. Ноэль встала, приблизившись к самому краю. Она вытягивает руки в стороны, как будто готовится совершить что-то выходящее за рамки разумного. Это безумная брюнетка играет со смертью, но совершенно не боится упасть и разбиться.

Мне должно быть плевать, что она плачет и стоит на краю крыши. Это не мое гребаное дело, даже если она собирается спрыгнуть. Я должен ликовать, что ее может не стать в любую минуту. Всего один шаг и невыносимая кареглазая солистка группы «Разожги Меня» сотрется об асфальт. Интригующе зрелище. Даже очень.

– До скорой встречи в аду, Ноэль Сандерс, – издаю я смешок и снова разворачиваюсь, начав спускаться по ступенькам.

Этот день настал. Мне больше не придется видеть эти кофейные большие глаза, до жути раздражающее милое лицо и слышать ее идеальный до тошноты голос. Теперь я буду единственным солистом и под моими ногами не будет путаться маленькая фигура с длинными черными волосами.

Я победил, а она проиграла.

Я добираюсь до лифта и нажимаю на кнопку. Двери сразу открываются передо мной, но я останавливаюсь, как вкопанный. В голове что-то щелкает, мелькает странная мысль.

И над кем я буду издеваться?

Кого мне также ненавидеть?

– Фак! Фак! Фак! – шикаю я, сквозь стиснутые зубы и сжимаю руки в кулаки.

Я разворачиваюсь, когда лифт закрывается и бегу обратно наверх. Сердце ударяет по ушам, пока я преодолеваю лестничный пролет. Я уже успеваю сто раз пожалеть о том, что собираюсь сделать, ненавидя себя за слабость, которую питаю к этой девушке.

Она до жути выводит меня из себя, но она чертовски красивая. Нельзя, чтобы ее красота исчезла. Это то, в чем я себя убеждаю, почему собираюсь спасти ее.

– Ты чертов идиот, Гарри, – с грохотом открываю я дверь, которая врезается в стену.

Я громко дышу и вижу ее фигуру, стоящую в шаге от своей смерти. Капюшон прикрывает ее лицо, но пряди волос колыхают из-за ветра. Что-то странное екает в груди, когда эта ненормальная высвобождается выдыхая. Ее плечи расслабляются, словно она окончательно сдается.

Я срываюсь с места, уже ненавидя себя, когда ее нога зависает в воздухе. Моя рука тянется вперед, и я хватаю ее за капюшон, срывая с головы, резко дернув ее тело назад. Она словно ничего не весит, когда я придавливаю ее к кирпичной стене.

– Ты что, дура?! – кричу я, вцепившись в ее капюшон.

Ноэль дергается, в ее глазах застывают слезы, когда она смотрит на меня, как тот запуганный олень, за которым гонится стая волков. Волосы прилипают к ее мокрым и красным щекам, а расширенные зрачки дрожат. Она не до конца осознает, что перед ней стою я. Ей управляет адреналин, который она собиралась выпустить с помощью прыжка.

Глаза блестят, а руки опущены. Она не двигается и позволяет мне трясти ее. Бледное лицо и безжизненный взгляд вызывают сострадание, но я не показываю этого.

– Ты сам желал мне смерти... – шепчет она.

Ноэль должна была понимать, что я просто действую ей на нервы. Она спятила, совсем сдвинулась из-за славы.

– Идиотка.

– Отпусти меня! – ее голос срывается на крик.

Она ударяет меня в грудь, слабее чем может. Я даже не чувствую боли.

– Ты совсем ебнулась?! Я только что спас тебе жизнь! – рявкаю я, не ослабляя хватку.

Она начинает выводить меня из себя своими глупыми попытками выбраться. Ее руки толкают меня, но по сравнению с ней я слишком силен. Она делает себе только хуже.

– Что тебе надо?! – ее острый маникюр вцепляется в мою футболку, царапая кожу.

– Хорошо, хочешь спрыгнуть, да? Тогда давай сделаем это вместе!

Она замирает, приоткрыв рот и уставившись на меня в ужасе.

– Ч-что?

– Давай, Ноэль. Чего тянешь? Фанаты порыдают. Группа развалится. Твою мать схватит сердечный приступ. Брат напьется, сделает что-то тупое, его посадят. Отец покончит с собой, – шиплю я, наклоняясь к ней. – Ты ведь этого хочешь?

Она смотрит на меня с расширенными глазами. Я хватаю ее за руку и становлюсь на край, потянув маленькое тело за собой.

Теперь мы оба стоим в шаге от смерти.

– Насчет три. Кто начинает отсчет ты или я?

– Ты больной! – кричит она, дергая рукой.

Я слишком сосредоточен на ее попытках выбраться, чтобы осознать, что я встал на самый край. Мы действительно можем упасть. Любое неправильное движение грозит смертью. Я рискую своей жесткой выходкой, но если до нее не доходит по-другому, значит мы прыгнем и моя смерть произойдет по ее вине.

– Одну я тебя не отпущу в ад. Я тебя даже там достану, – вцепляюсь я пальцами в ее запястье.

Ноэль вырывается, и я отпускаю ее. Она чуть не спотыкается оттого, что я резко освободил ее.

– Да пошел ты, – она надевать капюшон и, обняв себя руками, быстро направляется к выходу.

– В следующий раз, если решишь прыгнуть, не забудь позвать меня! – я провожаю ее взглядом.

Она останавливается на секунду, даже не поворачиваясь, а затем исчезает за дверью, словно ее здесь не было.

Я опускаюсь на край, оставляя ноги свивать в воздухе и смотрю на небоскребы с победной улыбкой. Ощущение, словно я выиграл золотую медаль за спасение жизни. Не знаю, какого черта я это сделал, но теперь Ноэль Сандерс точно будет снова всю ночь думать обо мне.

Что могло такую жизнерадостную девушку сподвигнуть на суицид?

Наверное, я никогда этого не узнаю.

Даже не буду пытаться.

•

А ведь Гарри спас ей жизнь)