Affettuoso

Антон так и застыл напротив своего преподавателя, прикрывая голову стремительно намокающей нотной тетрадью, пока Добровольский не сделал ему замечание:

— Перестань портить необходимые для обучения предметы, — Павел глазами указал на тетрадь. — Пригодится ещё.

Шастун благодарно кивнул ему и шагнул под свес крыши, продолжая укрываться от ливня потерявшей надлежащий вид тетрадью, будто не услышав слов мужчины.

— Антон, — голос резко сделался чуть более строгим. — Тетрадь.
— Извините, — опомнившись, парень спрятал тетрадку в висевший на одном плече рюкзак и достал из бокового кармана пару вязаных чёрных перчаток. — Вот, кстати. Арсений Сергеевич просил передать.

Добровольский оценивающе взглянул на перчатки и, зажав одну из них между ладоней, зубами попытался натянуть на пальцы. Юноша в смятении смотрел на это действо, неловко переминаясь с ноги на ногу, и рассуждал, как ему лучше поступить. В какой-то момент послышался шлепок от выскользнувшей из руки и упавшей в лужу перчатки и сразу вслед за ним возмущённый выдох Павла Алексеевича. Он обречённо смотрел на асфальт и так сосредоточенно грыз нижнюю губу, что Антону показалось, что его преподаватель пытался при помощи телекинеза вернуть перчатку в свои руки.

— Позвольте, я помогу, — осмелел наконец Шастун и коснулся пальцами запястья Добровольского.

***

На последнюю пару Антон ушёл с глупой улыбкой. Скрывать её никак не выходило, как бы ему того ни хотелось, и сделать выражение лица серьёзным удавалось только тогда, когда Шастун концентрировался на нём, но как только он отвлекался, уголки губ вновь поднимались без его ведома. Со стороны юноша выглядел, мягко говоря, по-идиотски: всю пару таращился в одну точку, не отзываясь на своё имя, фамилию и «слышь, придурочный»; сидел с чересчур счастливым для человека, пришедшего на третью пару, лицом; резко сдвигал брови и кривил губы на несколько секунд, а после снова начинал улыбаться, чуть показывая зубы. Естественно, материал он не усвоил, не узнал даже имя и отчество преподавателя, а после того, как вышел за дверь, осознал, что ещё и понятия не имеет, в каком кабинете пробыл последние полтора часа и чем там должен был заниматься.

— Вот же переклинило, — остановившись в коридоре, заключил студент. — Делать что-то с этим надо.

В очереди за одеждой Антона догнал Позов, нервно пытающийся копаться во всех четырёх карманах джинсов сразу и шёпотом повторяющий самому себе одну и ту же фразу: «всё пропало». Шастун настороженно взглянул на своего соседа и, получив куртку, вежливо поинтересовался, что произошло.

— Последнюю пачку потерял, — пожаловался Дима. — Родители деньги только через несколько дней перечислят, а я без сигарет не проживу столько, у меня ломка начнётся, а стрелять мне столько никто не будет, да и…
— Заткнись, куплю я тебе пачку, — заявил музыкант. — До магазина только со мной дойди.
— Тох, ты, блин, святой! — гитарист, казалось, готов был хлопать в ладоши от радости. — Я тебе всё верну!
— Да не надо, — Шастун отмахнулся рукавом куртки, в котором у него застряла рука. — Ты мне лучше ответь на вопрос.
— Да? — Позов толкнул входную дверь консерватории ногой, на ходу застёгивая ветровку. — Спрашивай всё, что захочешь.
— Ты веришь в любовь с первого взгляда?

Антон на долю секунды задумался, правильные ли выводы он делает и правильно ли поступает. Дима отчего-то рассмеялся.

— Что, ты всё же оказался единственным парнем на факультете фортепиано, и тебе понравились все однокурсницы сразу?

Пианист цокнул языком и, одарив товарища взглядом, говорящим что-то наподобие «ай, ясно, я так и знал, что ты бесполезный», сунул руки в карманы и ускорил шаг.

— Да ладно тебе, не начинай, — парень остановился и хотел было тронуть Шастуна за плечо, но тот прошёл мимо. — Ты всё равно не знаешь, куда идти!
— Сука, подловил, — воронежец резко затормозил и развернулся на месте. — Ну, так что? Веришь?
— Не-а, — недолго подумав, ответил Позов. — Бред какой-то.

Антон пожал плечами, мысленно сделав для себя какие-то выводы, и шагнул в сторону пешеходного перехода.