I
Белый дом возникал среди мрачных деревьев. Эти деревья, колышимые ветром, напоминали чудовищ, будто пытаясь своими ветвями-лапами, покрытыми густой шерстью листвы, схватить нашу машину. Стены дома пугали, загораясь от излучаемых фарами потоков света. Строение отличилось обилием разнообразных башенок и терракотовых крыш-треугольников, усыпанных круглыми и угловатыми оконцами. От дома за километр веяло годами и пылью веков. Даже яркие вазы с цветами, украшающие террасу с осыпающейся краской, и еле видимый огонёк в створчатом окне не придавали жизни старинному зданию. А ведь когда-то оно наверняка слыло весьма модным – быть может, лет сто-сто пятьдесят тому назад.
– Ну и глушь, ну и погодка, – жаловался Валя, вальяжно крутя руль машины, – надеюсь, хозяева не откажут нам в приюте.
– Угрюмое местечко, – заметил я, тщательно вглядываясь во тьму.
Машина не успела остановиться прежде, чем дубовая дверь слегка шевельнулась. Постепенно, плавно открывалась она, напоминая крышку музыкальных шкатулок. В двери показалась сгорбленная женская фигура, чьи контуры размывались с окружающей нас тьмой. Только бледное лицо хозяйки дома сияло, как маленькая версия Луны.
Остановив машину у террасы, Валя поспешно вышел, а мне оставалось лишь увязаться вслед за ним. Не успел я догнать своего спутника, как услышал, что между моим приятелем и хозяйкой завязался диалог:
– ...в этих краях я впервые. Мой друг – студент, живёт и учится в городе неподалёку, но редко выезжает, чтобы посмотреть, что есть в округе. Мы едем на фестиваль – к слову, ведь мы доберемся до фестиваля, двигаясь на юго-восток?
– О да, эти повесы шумят именно с юго-востока, – прошипела дама сухими, как её голос, губами на чистом английском, которому позавидовала бы сама королева.
– Замечательно! Вот только в поездке нас, как видите, застала непогода, да и свободных мест для размещения в городе, скорее всего, совсем не осталось. Быть может, Вы позволите воспользоваться Вашей добротой и остаться здесь на ночь?
– Этого ещё не хватало! – ворчала старушка. – Предлагаете мне пялиться на ваши дурацкие лица и на твою тупую улыбку? Я, кажется, не нанималась в сёстры милосердия и не постригалась в монахини, как того хотел мой покойный муж, ярый католик мистер Вуд!
Наверное, Валя в этот момент думал о том, до чего же злобна «эта низенькая маразматичка». Я же был в бóльшей степени поражен этой прямотой, несвойственной здешним жителям. Пожалуй, эту старуху можно было бы показывать в местных музеях.
К счастью для нас обоих, Валя всегда отличался особым упорством и настойчивостью. В недалёком прошлом он работал в конторке, занимающейся продажами (продажами чего – чёрт бы его знал! Не помню. Наверное, какой-то малополезной ерунды). Он был уверен, что на свете не найдется человека, неспособного поддаться на его уговоры. Мы представляли собой довольно странный дуэт: энергичный весёлый паренёк без высшего образования, но с неутомимой жаждой пробиться во всех сферах жизни, и суховатый застенчивый «ботаник» со студенческими мешками под глазами.
Старания Валентина не прошли зря: после долгого потока речей, просьб и аргументов, детали которого уже стёрлись в памяти, старушка согласилась разделить с нами ужин и предоставить кров над головой на одну ночь, не забыв при этом получить на руки кругленькую сумму.
– Мегера! – выбранился Валя, обращаясь ко мне, пока мы вешали свои пальто в скрипящий от древности шифоньер. – Набила цену, будто у неё не дом, а отель.
– Я ещё тут, поэтому попрошу не выражаться на непонятном мне языке, – произнесла хозяйка, – наверняка поливаете меня грязью и даже не даёте возможности понять, как обзываетесь, пользуясь тем, что в молодости не имела нужды учить варварские языки. И не надейтесь, что вас ожидает завтрак, как в пятизвёздочной гостинице! Мне много еды не надо, а растрачивать свои скромные запасы на всех прохожих я не собираюсь. У меня чуткий сон, так что ночью прошу не шуметь. Да и вообще, от лишних звуков у меня ужасно болит голова.
– Мы будем говорить тише мышей и есть меньше Дюймовочки, – уверял её Валентин, протягивая даме руку, – как можно к Вам обращаться?
Проигнорировав этот жест, дама в чёрном промолчала несколько секунд, не сводя взгляда стальных застывших глаз, после чего небрежно бросила:
– Миссис Вуд. Согласно этикету, первой руку подаёт женщина, независимо от пола, чина и семейного статуса.
– Я Валентин, – улыбнулся Валя, пытаясь перевести тему с замечания старушки, – мой друг, Григорий.
Нас проводили на кухню, где миссис Вуд наполнила изысканные тарелки с глубоким дном (посуда была самой красивой частью этого дома и удивительно чистой, вымытой до блеска) странным болотистого цвета месивом со словами:
– Я бы спросила, не возражаете ли вы против моего куриного супа, но ничего другого вы всё равно не найдете.
Ужин мы с Валей провели под присмотром надзирательницы-хозяйки. Она то медленно оглядывала нас с головы до пят, то высверливала своими серыми глазами-стекляшками наши лица.
– Ореховые, – проскрежетала миссис Вуд, уставившись на меня, – у моего второго мужа, покойника мистера Вуда, тоже были ореховые глаза. А вот чёрными, как у Вашего дружка, мистер Грегори, были глаза моего любовника Бенджамина.
– Тоже покойника? – недобро усмехнулся Валя.
– Да уж вряд ли он выжил после того, как чёртов ревнивец, мой первый муж мистер Блэк, всадил ему пулю в лоб из охотничьего ружья. Такой обидчивый и вспыльчивый мужчина был! Слава Богу, я сбежала от него сюда и не застала этого убийства воочию. Вкусный ли суп? – внезапно спросила она, обращаясь к моему другу.
– Весьма! – кивнул тот.
– Ваш приятель Валэнтайн, мистер Грегори, лгун и лицемер. Я готовлю отвратительно. В этом доме не было вкусной еды с тех пор, как умерла моя кухарка. А нет, – перебила она себя, пытаясь вытащить из головы какие-то смутные воспоминания, – ну конечно, та служанка, что устраивалась ко мне лет двадцать назад, тоже знатно готовила, однако была нечистой на руку. Вот уж, – ругательство, которым она окрестила свою бывшую работницу, я опущу, – чтоб все воры горели в котле! И вам красть в моём доме не советую. Я не потерплю даже пучка укропа, упрятанного в рукав!
В воздухе нависла пауза, которую нарушало лишь звяканье соприкасающейся друг с другом посуды. Стоило нам зачерпнуть последние ложки, как хозяйка буквально вырвала тарелки из-под носа и ринулась их отмывать. Этот процесс занял достаточно долгое время: было слышно, как тщательно миссис Вуд тёрла уже чистую посуду. Наконец старушка повернулась к нам, и, указав двигаться за ней, направилась из кухни в сторону длиннющей винтовой лестницы.
Вот уж не знаю, как её древнее тело выносило этот подъем. Из-за плохого освещения казалось, что верх лестницы заканчивается где-то между облаков. Когда мы достигли последней ступеньки, нашему взору предстал длинный круговой коридор, вдоль которого мелькали красные, жёлтые, оранжевые дверцы. После краткого инструктажа по нахождению душевой, в которой вода была исключительно холодной, миссис Вуд неспешно достала увесистую связку. Продолжительные поиски увенчались успехом – ей удалось найти тяжёлый ржавый ключ, едва поворачивающийся в защёлке. Дверь, которую она рьяно пыталась отпереть, наконец-то отворилась, и хозяйка провела нас в уютное помещение.
В этом месте мир чахлого дома оставался позади, начинался мир новый. Большое окно закрывалось кремовыми занавесками, лёгкими и нежными, будто утренняя заря. Рядом, в углу, стоял роскошный комод, украшенный причудливыми позолоченными завитушками. На комоде стоял чудный винтажный абажур розового цвета и раскрытая книжка. Постель была убрана, как в лучших домах Лондона. Напротив кровати расположилось красно-коричневое фортепиано с положенным сверху сборником нот и элегантной табуреткой подле.
Попав сюда, я невольно воскликнул. Было заметно, что аккуратность этого помещения, над которым словно не действовали законы времени, была добыта большими ежедневными стараниями.
В свою очередь Валя, по натуре своей более склонный к действиям, чем созерцанию, шустро окинул комнатушку взглядом и практически сразу поинтересовался у хозяйки, придется ли им делить кровать на двоих или это место предназначено для одного человека.
– О нет, – недовольно закачала головой старушка, – только не на моём веку, здесь вы спать не будете! Мы ещё не дошли.
С этими словами миссис Вуд подошла к миленькой стремянке, спрятавшейся от наших глаз в одном из углов комнаты (как я мог её не заметить?). Забравшись наверх, она с дивной для своего возраста лёгкостью отворила лаз на потолке.
– Там чердак, – указала она, спускаясь вниз, – и две кушетки. Где-то в сундуках, наверное, спрятаны пледы. Ближе к утру в окна будут стучать птицы – покормите их хлебом. Там, кажется, должна была остаться буханка. Один надоедливый жаворонок долбится в окно каждый Божий день! Ну, чего стоите? Полезайте!
Погоняемые низенькой старушкой и не смевшие сопротивляться, мы с Валей уже скоро очутились на мансарде. Из комнаты снизу донеслось пожелание спокойной ночи.
– Больная бабка! – Валя покрутил пальцем у виска, услышав, что дверь захлопнулась и хозяйка ушла. – Ты видал, сколько там комнат? При желании можно два семейства разместить! И это только один этаж! А нас – на чердак! На кушетки! И мы платим ей за это деньги! Что за отношение к гостям?! Мрак! Ну, что тут у нас?
Мы переключили внимание на интерьер. Осыпающаяся краска стен. Две шаткие кушетки, стоящие на честном слове. И куча, море, десятки сундуков, комодов, секретеров, бюро, полок, покрытых беспросветными слоями пыли, пятнами и плотными сетями паутин! Единственными украшениями этого чердака можно было назвать старинный телескоп и маленькие оконца разных форм, открывающие вид на звёздное небо.
– Мрак! – повторил Валя, неторопливо расхаживая по чердаку. – И в этих-то сундуках искать нам пледы? Мрак!
Впрочем, ни тонкие почти не греющие одеяла, ни совершенно неудобное ложе не помешали Валентину быстро приготовиться ко сну и вскоре похрапывать, лёжа на боку, и видеть сладкие грёзы. А мне не спалось.