глава №7.
Солнце пробивалось через занавески, золотило пыль, что вилась в воздухе, придавая ей почти сказочный, нереальный оттенок. Комната была пуста, тиха, и только дыхание Эми, неглубокое, сонное, разрывала этот зыбкий покой. Она лежала на полу, обняв тетрадь, как ребёнок прижимает к себе игрушку, чтобы защититься от ночных кошмаров.
Её лицо было спокойным, почти безмятежным — впервые за долгое время. Но это был не покой облегчения. Это была усталость. Та, что приходит после слёз, после истерики, после эмоционального обрушения. Когда всё внутри — пусто, как выжженное поле.
Тетрадь хранила тепло её ладоней. Джош писал для неё. Для неё одной. Он думал о ней, когда цеплялся за жизнь. Словно хотел оставить что-то, что продлит его присутствие, пусть и призрачное. Не нашивку, не армейский жетон, не фото с формальным лицом, а слова. Откровенные. Грязные. Прямые. Настоящие.
Эми открыла глаза. Сначала моргнула, будто не веря, что утро наступило. Веки тяжёлые, голова гудит. Никакого сна она не помнит — может, и не спала вовсе, просто отключилась.
Она села, подтянув колени к груди. Тетрадь всё ещё в руках. Мятая, кое-где испачканная песком. Но живая. Она прижала её к себе, снова. Почти машинально. И осталась сидеть так — тишина тянулась, как мед.
Он был здесь.
Мысль жгла. Не как вспышка — как медленное, изощрённое выжигание. Полгода назад. Когда она писала ему в никуда, когда срывалась на Хантера, когда ругалась с матерью в больничной палате. Он был в этом чёртовом городе. Дышал тем же воздухом. И те, кто знали, молчали.
Эми встала, а слабость в ногах заставила её опереться о стену. Комната казалась чужой. Да чего греха таить? Всё казалось чужим.
***
Солнце продолжало стелиться по полу, будто выискивая Эми, пробираясь в её щели, в её сомнения. Пыль, вившаяся в воздухе, была почти светящейся — тёплое, золотое марево, через которое будто можно было бы нащупать прошлое. Эми стояла, не шелохнувшись, на босых ногах, сжав пальцами тетрадь, как сжимают последнюю нить.
Она не завтракала. Не умывалась. Не накинула даже кофту. Вышла из дома, как стояла, с усталостью в спине и тревогой в груди, которая не давала дышать. Машина будто сама свернула на дорогу, ведущую к дому Роутледж. У неё не было чёткого плана. Но было чувство — нестерпимое, клокочущее внутри, — что если она сегодня не услышит ответов, то сойдёт с ума. Или замолчит навсегда.
Её ладони дрожали, когда она поставила машину у ворот. Дом всё так же был облезлым, с выгоревшей краской и скрипучим крыльцом. Ничего не изменилось. И всё — будто напоминало о Джоше. Его шаги. Его смех, который, возможно, звучал где-то здесь, когда он жил у Джона. Когда был ещё жив. Когда был всего в нескольких милях от неё.
Она вышла, не захлопнув дверь.
На веранде уже стояли Сара и Ки. Сара — с испуганным лицом, будто уже знала, что будет происходить дальше. Ки — настороженная, сложив руки на груди. Она посмотрела на Эми с долей вызова, как будто встреча с ней была боем, к которому она давно готовилась.
— Эми… — осторожно начала Сара, делая шаг к ней. — Я не знала. Клянусь. Я только две недели как… — она запнулась, — как с Джоном. До этого — ничего. Он молчал.
— Но Ки знала, — голос Эми был хриплым, но не дрожал. — Ты ведь знала?
Ки поджала губы, не отвечая. Эми уже шла мимо них, к двери. Сара попыталась её остановить, схватила за локоть, но Эми выдернулась.
— Он был здесь, — прошептала она, остановившись у порога. — Чёрт возьми. Он был здесь. Полгода назад. И никто, блядь, ничего мне не сказал.
Дверь в дом Роутледж осталась приоткрытой, словно и сама не решалась впустить эту бурю, что надвигалась — обнажённую, растрепанную, дрожащую Эми с её стиснутой в пальцах тетрадью. Она переступила порог, как будто шагала в самое сердце собственной боли, и в этом шаге не было ни нерешительности, ни сомнения — только усталость. Усталость и гнев.
Дом встретил её запахом застоявшегося воздуха, старого дерева и чего-то ещё — горького, как копоть. Пыль висела в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь жалюзи, и казалось, будто это не свет, а память плывёт по комнате. Пол скрипнул под её ногой. Словно кто-то прошептал ей: здесь он был. Эми стиснула челюсть.
Джон Б. появился первым, сонный, в мятой футболке, будто всё ещё не вышел из сна. Он замер, увидев её, глаза округлились.
— Что ты тут делаешь? — выдохнул он, и сам, кажется, пожалел, что спросил.
Она стояла прямо, руки дрожали, но взгляд — твёрдый, прямой. Свет бил ей в спину, очерчивая фигуру, как в старом киноплёнке.
— Ты серьёзно спрашиваешь меня об этом? — тихо, почти ласково. Но за этой тишиной пряталась буря. — После всего?
Сара осталась на веранде. Ки тоже не вошла, хотя на секунду появилась в дверном проёме, прищурившись, как будто прицениваясь — не к ситуации, а к себе в ней.
— Он жил здесь, — сказала Эми. — Джош. Он был в этом доме. За этим столом. С тобой.
Джон отвёл взгляд, потёр шею, будто боль прострелила. Плечи ссутулились. Маленький, виноватый мальчишка.
— Это было… — начал он.
— Полгода назад, — перебила она. — Я уже знаю.
Тетрадь в её руках дрожала, как будто сама дышала. Эми открыла её — страницы мятые, в песке, но живые. Голос у неё был надломленным, как тонкая ледяная корка перед трещиной:
— «Роутледж дал мне крышу. Вечно пыльную, с тараканами, но я был не на улице, и за это — спасибо. У Джона вечно играет радио, у Джей Джея — вечно пустой взгляд. Он всё понял, когда увидел, как меня ломает. Не спросил ничего. Просто сел рядом. Курил, а потом ушёл. Вернулся с шоколадом. Я отдал его Ки. Всегда просила, когда была мелкой. Она не узнала меня и слава богу».
Она захлопнула тетрадь. Резко. Комната дрогнула, будто в ней оборвался звук.
— И ты не сказал мне ни слова.
— Я думал… — пробормотал Джон. — Я думал, он не хочет, чтобы ты знала.
— А ты не подумал, что это не тебе решать?
Он сделал шаг. Осторожный, как по стеклу. В глазах — уязвимость, но она отступила, резко, как от удара.
— Не трогай меня. Просто… не прикасайся.
И в этот момент — с лестницы спустился Джей.
Он появился молча, как появляется тень. Сначала — босые ноги. Потом — вытянутый силуэт, бледный, как пыльный силуэт на старой плёнке. Потёртая рубашка, пустой взгляд, вечная осадка в плечах. Он ничего не сказал. Только смотрел.
И тогда Эми сорвалась.
— Ты тоже знал, — произнесла она и всё — преграда рухнула. Она захрипела, как будто не могла вдохнуть. Подошла ближе, тетрадь выпала из рук и с глухим стуком упала на пол. Её пальцы судорожно сжались, и она закрыла лицо. Слёзы полились мгновенно, как из лопнувшей плотины — не капли, а поток.
— Он был здесь, — вырвалось из неё, — он был здесь… Я жила, сука, думая, что он где-то один, что его уже нет! А вы — ели с ним завтраки! Смотрели ему в глаза! И молчали!
— Сволочи… — выдохнула она, и голос её сорвался. — Вы все, сука, знали.
Руки задрожали. Колени подкосились. И всё — вся накопившаяся боль, одиночество, ярость, обида, — прорвались наружу.
— Он был здесь! — снова вскрикнула она, будто в замешательстве, как будто пыталась докричаться до мёртвого. — Он был жив, он был рядом, всего в нескольких улицах от меня! Я жила, думая, что он забыл… что умер где-то один… а вы... вы просто... молчали?!
Голос её разрывался. Слёзы, прорываясь сквозь ресницы, катились по щекам, стекали на подбородок, на ключицы. Её трясло. Не от холода — от этой невыносимой тяжести внутри, от этой пустоты, которая стала вдруг слишком большой.
Сара сделала шаг вперёд, но Эми отпрянула, ударившись спиной о стену. Она будто теряла ориентацию, будто всё в доме начало кружиться.
— Не надо, — прошептала она, почти беззвучно. — Не трогай меня.
Сара замерла, не зная, как быть. Ки тоже молчала. Но Джей… он стоял в проходе, только вышел и видел всё. Видел, как она рухнула — не телом, а душой. Как её мир, и без того треснутый, теперь рассыпался в пыль. И боль от этого — была почти физической. Она была такая маленькая в эту секунду, такая настоящая, со слипшимися от слёз ресницами, с руками, которыми она пыталась себя удержать от падения, — и Джей не знал, что делать.
Он сделал один шаг и остановился. Пальцы дёрнулись, будто он хотел коснуться её, обнять, закрыть собой от всего. Но не решился.
Он знал, что не имеет права. Не после той ночи, не после того, что она узнала. Он стоял, почти не дыша, и смотрел, как она скользит по стене вниз, как зарывается лицом в колени, сжимаясь в комок. Этот комок — был её миром: убитым, опустошённым и он ничего не мог с этим сделать.
Он сделал шаг.
Ещё один.
Руки дёрнулись — хотел подойти, хотел обнять. Просто сесть рядом, как тогда с Джошем. Прижать к себе, закрыть её от мира. Но не смог. Замер на полпути — ноги словно приросли к полу.
Он не имел права: не после той ночи; не после того, что не сказал.
— Прости, — прошептал он, почти беззвучно.
Эми вздрогнула. Медленно подняла голову. Взгляд — затуманенный слезами, красные глаза. Она смотрела прямо в него. В сердце.
— Ты знал, — прошептала она. — И спал со мной.
Он молчал. Не смел сказать ни слова.
— Это была близость для тебя?
Он отвёл глаза, будто бы ему было стыдно за ту ночь, словно она не значила ничего, но в глубине души все так же оставляла отклик.
— Не подходи ко мне больше, Джей.
Слова эти прозвучали тише ветра. Но в них — безвозврат. Она поднялась: медленно, дрожа, будто из-под воды. Подняла тетрадь, прижала её к груди, как щит. Сара была уже рядом, но не касалась — просто шла рядом, словно ангел-хранитель, запоздавший на полгода.
— Пусть подавятся своим молчанием, — сказала Эми. — Он был моим братом. Не их.
И уже у машины — почти шёпотом:
— Спасибо, Сара. Что не врала.
Подруга лишь кивнула, и стояла там долго, пока Эми не скрылась за поворотом, увозя с собой боль, и эту чёртову тетрадь, которая теперь была её единственным домом.
***
Вечером, сидя перед маленьким стеклянным столиком, девушка вновь перечитывала записи из этой чёртовой тетради. Ей было больно, что брата кремировали, что не посоветовались с ней. И, все, что от него осталось — металлическая урна, тетрадь с записями и несколько армейских безделушек. В дверь постучали: робко, осторожно, будто бы маленький котенок пытался войти после того, как провинился перед хозяевами.
Стук повторился. Немного громче, но всё ещё без настаивания: осторожный. Эми вздохнула — тяжело, будто на её груди лежал целый бетонный блок. Встала, медленно, подошла к двери, чуть приволакивая ногу. Она знала, кто там. Сердце, казалось, сжалось в холодный комок,.но это была не тревога. Это было ожидание.
Сара стояла на пороге, в обтягивающей серой толстовке, с заплетёнными в два небрежных хвоста светлыми волосами. Она выглядела не как девочка с обложки — той, что все видели в социальных сетях, а как человек, который всю ночь не спал. Красные глаза, влажные ресницы. В руках — термос и смятая бумажная салфетка.
— Я... — Сара опустила глаза, потом подняла, как будто искала в Эми разрешение остаться. — Я не могла не прийти.
Эми кивнула. Не приглашала — просто отступила вглубь, освобождая проход. Сара вошла, ступая неслышно. В доме пахло солью, песком, немного — её духами, и совсем чуть-чуть — гарью, как будто в камине недавно что-то жгли.
— Ты в порядке? — тихо спросила Сара, глядя на неё.
Эми хрипло усмехнулась.
— Нет.
Тишина. Такая, которая не тяготит, а, наоборот, позволяет дышать. Сара поставила термос на стол, разглядывая открытую тетрадь. Страница была исписана почти до края. Почерк становился всё меньше, будто Джош хотел уместить в одном дыхании слишком многое.
— Можно?
Эми снова кивнула, словно в трансе. Подруга аккуратно опустилась на стул и провела пальцами по краю страницы, будто касалась чего-то святого.
— Он писал, что ты была его единственным светом, — сказала она, не поднимая глаз. — Что, когда думал, что всё кончено, он представлял, как ты снова смеёшься. Как в детстве. С мороженым. Помнишь, на пляже?
Эми сжала губы. Она не знала, откуда Сара знала про это фото. Возможно, она сама рассказала, а возможно, светловолосой рассказал Роутледж, который знал о жизни её брата намного больше.
Сара опустила взгляд, но через секунду всё же решилась заговорить. Голос её дрогнул, но в нём звучала и теплота, и какая-то щемящая, несвоевременная радость:
— Знаешь… я вспомнила одну штуку. С Джошем. Это было лет десять назад, наверное. Мы тогда все были на том пирсе, у старого маяка, помнишь? Джон пытался построить плот, который не утонет — с вёдер, досок и… блядь, надувного матраса. Серьёзно. А ты всё боялась лезть в воду, потому что кто-то сказал, что там змеи.
Она улыбнулась сквозь слёзы — чуть виновато, как будто боялась, что воспоминания причинят боль.
— И вот тогда Джош… он был рядом. Высокий уже, ему двадцать три уже было, да? Помню, как он взял тебя на руки — просто взял и понёс в воду, а ты вопила на весь пляж, что он тебя утопит. А он — с этим выражением лица… помнишь его? Когда он делал вид, что злой, но уши предательски краснели? Он поставил тебя в воду и сказал: «Теперь либо плыви, либо стань русалкой и правь этим болотом».
Эми всхлипнула, закрыв рот ладонью. Веки затрепетали, как крылья насекомого, попавшего в свет. Сара не смотрела на неё — продолжала говорить, будто сама пыталась удержаться за те крохи прошлого.
— А потом Джей. Он тоже тогда был. Сидел на пристани и жевал мармеладных червячков. Молча. Его никто не заставлял лезть в воду, он просто подошёл и… прыгнул. В джинсах. С головой. А потом так же молча полез обратно. И ты, конечно, тут же за ним. Помнишь?
Эми кивнула — быстро, будто от этого зависело, не расплачется ли она сейчас. Её плечи чуть дрогнули.
— Он тогда сказал, что если Джей может — то и она может, — продолжила Сара, — и я подумала: чёрт, какая же ты была смелая. Даже в слезах. Даже в страхе. Ты всегда шла вглубь.
Они молчали несколько секунд. На столе между ними лежала тетрадь, открытая, словно ждущая, чтобы её снова читали. Эми коснулась страниц, аккуратно, как шрама.
— А теперь я не знаю, кто я, — прошептала она. — Без него. Без всех.
Сара хотела сказать что-то ободряющее, но не стала. Вместо этого она обвела взглядом комнату — тихую, полную полупрозрачного света, и заметила фото. То самое, где Эми с мороженым. И Джош рядом, смеётся, волосы растрёпаны, глаза прищурены от солнца. Время застыло на снимке, и всё, что они потеряли, вдруг стало ощущаться слишком остро.
— А ты знаешь… — снова заговорила Сара, — он всё равно бы тебе ничего не сказал. Даже если бы остался дольше. Он бы просто смотрел, как ты смеёшься и ушёл бы. Он хотел тебя защитить от себя.
— Он не должен был, — глухо ответила Эми. — Я бы… я бы всё сделала по-другому.
Сара чуть наклонилась вперёд.
— Ты была его всем. Я, наверное, завидовала даже. Как он смотрел на тебя. Как говорил. С любовью. Он... — её голос дрогнул, — Джош был не таким, как Рэйф, он называл тебя своим компасом. Когда ему казалось, что он тонет — он представлял, как ты стоишь на берегу и зовёшь его обратно, — выдохнула Сара, и в её голосе была такая невыносимая тоска, будто кто-то снова сорвал повязку с незажившей раны.
Эми долго молчала. Её пальцы всё ещё касались страницы — будто боялись отпустить. Внутри неё что-то тихо оседало, как песок в водах, потревоженных чьим-то шагом. Она смотрела на тетрадь, но видела не слова, а образы — Джоша, стоящего на берегу, растрёпанного, с этой кривой полуулыбкой, с глазами, в которых навсегда застыли тени. В её памяти он был высоким, почти неестественно сильным, но внутри — хрупким, как тонкий лёд под сапогом весной.
— А Рэйф… — тихо сказала Сара, будто продолжая свою мысль, но теперь уже не о Джоше. — Он… тоже когда-то был таким.
Картер подняла на неё взгляд: глаза Сары потемнели, и в них не было больше света того дня у маяка, только усталость и печаль.
— Я помню, каким он был, когда я была совсем маленькой, — сказала она. — Рэйф защищал меня. Даже когда отец орал, даже когда всё рушилось. Он был первым, кто научил меня кататься на велосипеде. Первый, кто сказал, что я красивая. Тогда ещё, когда у меня были брекеты и я ненавидела свои волосы… А потом...
Сара провела рукой по лицу, как будто могла стереть с него и годы, и ошибки.
— Потом пришли таблетки. И всё, что с ними. Сначала — вроде просто так, для веселья. Потом — чтобы не сойти с ума. Чтобы хоть как-то заглушить отцовские вопли, тишину, Роуз, которая вечно причитала о деньгах. Я... Я пыталась его вытянуть. Снова и снова. А он всё глубже, всё дальше. И однажды я поняла: он уже не мой брат. Он стал кем-то… другим. Потом был кокс, что есть и сейчас, он гложет его изнутри, хоть он и говорит об обратном.
— Помню, как ты плакала из-за него, — отозвалась брюнетка, будто бы подбирая слова, но те не приходили, все будто бы ломалось, будто бы нельзя было склеить те две души, которые теряют самое родное. Кэмероны всегда были такими — дети бурь, выросшие на громах. Рэйф шёл по стопам отца, не отступая ни на шаг, как будто каждый шаг — это просьба: посмотри на меня, признай меня, заметь, что я живой. А отец только отворачивался. И тогда Рэйф становился громче, безрассудней, подбрасывая угли под собственную кожу, пока не обгорал до кости.
— Хорошо, что я все таки пришла, вроде бы стало легче, — внезапно промолвила подруга, словно не расслышав её реплики. Эми кивнула, не глядя на неё. Смотрела на свои руки, будто бы на них было написано больше, чем она могла выдержать. Ногти коротко обрезаны, кожа на костяшках сухая, будто бы сдирала память вместе с кожей. Она не была здесь по доброй воле. И всё же — была. Потому что ей нужно было услышать и, может быть, быть услышанной.
— Ты ведь любишь его, да? — вдруг сказала Сара. Тихо, мимолётно, будто проверяя воздух. Эми вздрогнула, подняв взгляд. В её глазах мелькнуло то, что дрожит где-то в глубине ещё с детства — не разобранное, не признанное, вытесненное. Имя не прозвучало, но оно было внутри каждого звука.
— Джея, — уточнила Сара. — Ты любила его, даже когда была с Хантером.
Время остановилось.
Секунда — тишина. Другая — щелчок: будто где-то внутри Эми включился прожектор. Он осветил всё то, что она скрывала даже от себя. Все взгляды через плечо. Все ночи, когда она ловила себя на мысли: если бы не он, если бы только не он. Все моменты, когда сердце стучало быстрее, стоило ему просто оказаться в комнате.
— Это неважно, — хрипло сказала она.
— Но ведь правда? — Эми молчала, внутри раздавался какой-то странный звон — как будто кто-то ударил по старой чаше, и звук ушёл куда-то в глубину, затрепетал в костях.
— Я… — она сглотнула. — Я даже не помню, когда это началось. Он просто… был рядом, всегда, как голос на заднем плане. Я думала: ну, просто Джей. Ну, просто так. Мы же все рядом росли.
— А потом? — Эми закрыла глаза и долго не отвечала, собираясь с мыслями. Воспоминания поднимались, как волны. Первая сигарета за сараем, когда ей было тринадцать. Он тогда сказал: «Никогда не доверяй тому, кто обещает, что будет больно только в первый раз». Она тогда не поняла, смеяться ей или плакать.
Или тот вечер, когда она пришла к нему домой, пьяная с порванной кофтой, вся в грязи — поскользнулась у старого пирса. Джей молча дал ей свою — тёплую, с запахом табака и солёного воздуха. Они не говорили ни слова, просто сидели в тишине. Но внутри Эми в тот момент что-то сдвинулось.
— А потом я стала бояться, — выдавила из себя Эми, будто бы раскаяние. — Знаешь, даже когда бросила это все, ушла в акульи тусовки, я поняла, что с ним все было по-настоящему, без подстраховки. С Хантером — это было, как быть хорошей девочкой перед родителями, как двигаться по заданному маршруту. А с Джеем — как падать без парашюта.
— И все же, ты его любишь, даже сейчас, да? — не успокаивалась подруга, а Эми оставалась в тупике от таких вопросов, ей не хотелось признавать, что возможно, в глубине души это именно так.
[очень благодарна вам за прочтения и отзывы! после некоторых просьб и осознавая свои возможности, я решилась на создание телеграмм канала, где буду делиться с вами спойлерами, примечаниями и многими другими приколами к своим работам! кому это будет интересно, то милости прошу 🫶🏻
ссылочка: https://t.me/wxstrfy
юз: wxstrfy (катя философствует)]