8
Голова гудела, боль в плече усиливалась с каждым движением, а ощущение собственной беспомощности захлестывало с новой силой. Лежа на холодном полу, я чувствовала, как по щеке течет теплая кровь. Ярость, которую я испытывала к Голубину, смешалась с диким страхом. Это он, этот придурок, притащил меня сюда, заставил пережить этот кошмар.
—Ты... ты меня ударил, – прохрипела я, с трудом поднимая голову. В глазах Голубина мелькнула какая-то тень, но тут же сменилась новой волной ярости.
— А ты меня спровоцировала! – рявкнул он, его голос срывался. —Ты сама виновата! Ты меня довела!
— Я тебя довела?! – я закашлялась, пытаясь откашляться боли. — Это ты меня сюда притащил! Это ты... ты сам не знаешь, что с тобой происходит! Эти пятна... что это, черт возьми?!
— Может, какая-то дрянь, которую мы приняли... – он снова начал оправдываться, но я его не слушала.
— Не смей! Не смей даже думать такое говорить! – мой голос сорвался на крик. — Это ты, твои эти игры, твои эти провокации! Ты всегда такой! Уверенный в себе, а как только что-то идет не так, сразу бежишь, как испуганная собака!
— Я не испуганная собака! – он вскочил, его лицо стало еще более красным, глаза горели злобой. —Ты сама такая! Ведешь себя как шлюха, а потом прикидываешься невинной овечкой!
— Шлюха?! Это ты мне говоришь?! – я почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, но я отчаянно сдерживалась. — После того, как ты сам меня сюда приволок?! После того, как ты... ты сам не знаешь, что сделал?!
— Я ничего не делал! – он кричал, в его глазах мелькнуло что-то вроде отчаяния, но тут же снова сменилось яростью.
Глеб, обуреваемый внезапным порывом, не дал мне и слова сказать. Схватив мою дрожащую руку, он потащил меня вниз, на первый этаж. Там, остолбенев, он замер, словно пораженный молнией. Передо нами предстала картина хаоса: горы пустых, бликующих бутылок, разбросанная одежда и прочий хлам, свидетельство нашего безумного двухдневного забытья. Он, словно опомнившись, сорвал с ближайшего кресла какую-то кофту и молча швырнул её мне, чтобы я могла прикрыть своё полуобнажённое тело. Я, дрожащими пальцами, нащупала в сумке свой телефон. Глеб, не произнося ни слова, молча всунул мне в руку несколько смятых купюр и вызвал такси до моего дома.
Ночь выдалась кошмарной. Видимо, последствия моего чудовищного запоя дали о себе знать. Желудок горел огнём, боль была настолько невыносимой, что я не могла больше терпеть и вызвала скорую. Готовясь к худшему, я судорожно собрала сумку с вещами. Карета скорой помощи примчалась через пятнадцать минут. Я в деталях описала мучительную боль врачу, и он вынес неутешительный диагноз: язва желудка. Для полного обследования и дальнейшего лечения меня вновь отправляли в больницу. По иронии судьбы, это оказалась та же самая больница, где я лежала со сломанной ногой, только теперь в другом корпусе. Я стояла перед палатой с безликой табличкой "№113". С замиранием сердца я толкнула дверь, и ее скрип разрезал тишину. Мой взгляд мгновенно устремился к кровати, на которой расположился парень с до боли знакомыми светлыми волосами. Услышав скрип открывающейся двери, он с ленивой неохотой обернулся.
— Да за что ж мне это, — взвыла я, увидев наглую, самодовольную морду Голубина, нагло уставившуюся на меня.
— Опять ты! — с каким-то отвращением, словно я была прилипшей к ботинку жвачкой, прошипел Голубин.
Я, сжав зубы, вошла в палату, демонстративно кинула сумку под больничную койку и, не сказав ни слова, бессильно плюхнулась на неё, всем своим видом показывая, что не желаю иметь ничего общего с этим придурком. Он лишь тихо фыркнул, словно я была пустым местом, и вальяжно развалился на своей койке. На утро я проснулась, и, не открывая глаз, тут же перевернулась на бок. Прямо передо мной, словно призрак из прошлого, восседал на кровати Голубин.
— Выйди, я переоденусь, — сухо бросила я, поднимаясь с койки.
— Уверен, вчера я все там видел, не стесняйся, — хитро и нагло промурлыкал Глеб, словно кот, подкравшийся к сметане.
— Если не хочешь, чтобы я подсыпала тебе слабительное, просто выйди, — отрезала я, доставая свою потрепанную сумку из-под кровати.
Парень, не проронив ни слова, вышел из палаты. Я, стараясь не думать о его наглом взгляде, быстро надела спортивный топ и сверху натянула просторную майку. Решив, что Голубину неплохо и в коридоре, я не спешила звать его обратно. Но он, словно почувствовав, что о нём говорят, самовольно вошёл в палату.
— И всё же, тебя сюда почему заперли? — чисто из женского любопытства
поинтересовалась я, нарушив затянувшуюся тишину.
— Да аллергия у меня на что-то. Пятна эти ебучие! Чешусь, как пёс блохастый, — раздражённо ответил парень, нервно дёргаясь и ожесточённо расчёсывая ярко-красное, зудящее пятно на своей шее.
— Ну наконец-то признал, что ты собака, давно пора было! — с язвительной усмешкой бросила я, наслаждаясь его раздражением.
Парень лишь устало закатил глаза, демонстрируя своё презрение. Мы вновь погрузились в гнетущую тишину, пока её не нарушил настойчивый стук в дверь. В палату, словно ураган, ворвалась санитарка, толкавшая перед собой громоздкий сервировочный столик, на котором возвышались две невзрачные, жестяные миски с непонятным белым содержимым и два унылых ломтика чёрствого хлеба. Она, с натянутой вежливостью, поздоровалась с нами и, расставляя миски и граненые стаканы на стол, словно выполняя каторжную работу, взяла в руки видавший виды чайник и наполнила стакан мутным компотом. Мы с Глебом, словно по команде, синхронно двинулись к столу, чтобы оценить наш скудный больничный завтрак. Увидев манную кашу, Голубин скривился в отвращении.
— Не нравится, голубчик? — съязвила медсестра, заметив его недовольную гримасу. — А придётся есть! У вас диета, а то понадеялись своих чипсов наесться. У одной язва, у другого вообще непонятно что, — она смерила нас оценивающим взглядом. — Ну, приятного аппетита!
С этими словами, словно сбросив с плеч тяжкий груз, она покинула палату. Мы с Глебом, не сговариваясь, сели за стол. Он, словно боясь обжечься, взял в руки ложку и осторожно ткнул ею в эту странную белую субстанцию, которая совершенно не была похожа на что-то съестное. Затем, с хитрым блеском в глазах, он перевёл взгляд на мою тарелку и коварно ухмыльнулся. В ту же долю секунды, словно хищник, атакующий свою жертву, он схватил свою тарелку и перевернул её прямо в мою. Каша, словно жирная, липкая масса, пластом шлепнулась в мою тарелку, щедро добавляя мне ещё одну порцию этого отвратительного варева. Я, вскипев от возмущения, громко вскрикнула.
— Ты что, совсем ебанат?! Зачем ты это сделал?! — взревела я, отодвигая от себя переполненную тарелку, словно она была отравлена.
— Я сделала добрый жест! Ты от силы весишь килограмм сорок, и то не факт. Я всего лишь поделился с тобой. Кушай, кушай, — самодовольно усмехнувшись, он цинично придвинул мне тарелку.
— Это жестоко! Ты посмотри на это! — я, с отвращением, указала на кашу, которая, словно зыбучие пески, поглотила мою тарелку, вызывая у Глеба приступ тошноты. Он тут же резко побледнел и скорчился, словно от удара в живот.
На мгновение наши взгляды встретились, и мы, словно по волшебству, забыли все наши прежние ссоры, ведь сейчас у нас была общая проблема – этот отвратительный, больничный завтрак. Решение пришло само собой, словно озарение. Глеб, ловким движением пантеры, схватил злополучную тарелку, распахнул окно и стремительно перевернул её верх дном. Каша, словно белая бомба, полетела вниз, но Голубин, в порыве азарта, не учёл один немаловажный факт: на улице тоже ходят люди. И, конечно же, какому-то несчастному прохожему прямо на голову обрушилась щедрая порция манки. Мы услышали оглушительные крики и яростные возгласы. Глеба, не скупясь на эпитеты, покрыли всеми матами мира и пообещали переломать ему ноги. Мы, забыв обо всём на свете, безудержно хохотали минут пять, но наше весёлое настроение длилось недолго, так как наши желудки, словно хор голодных волков, одновременно заурчали, напоминая о том, что мы отчаянно нуждаемся в пище.
— Этого мы не учли! — пробурчала я, поглаживая свой голодный, бунтующий живот, который отчаянно требовал хоть какой-нибудь еды.
В ту же минуту Глеб, с загадочным видом, начал кому-то звонить по телефону. Через десять минут, накинув на себя чёрное худи и стараясь остаться незамеченным, он вышел из палаты. Вернулся он довольный и сияющий, с большим, шуршащим пакетом в руках. Но вслед за ним, словно разъярённая фурия, в палату ворвалась санитарка, метая гневные взгляды.
— Давай-ка посмотрим твою передачку, — прорычала она, выхватывая пакет из рук Глеба и с подозрительным видом принимаясь осматривать содержимое.
Достав яркую пачку чипсов, она осуждающе посмотрела на Глеба и отложила её в сторону, словно это было смертельное оружие. Так, под её пристальным взглядом, прошёл весь тщательный осмотр.
— Из всего найденного можно только пастилу и зефир. Всё остальное я конфискую! — безапелляционно заявила она, решительно забирая пакет с запретными вкусностями. Но Глеб, к моему удивлению, всё ещё стоял с невозмутимой ухмылкой на лице.
— Чё радуешься этому? — я с сомнением указала пальцем на невзрачную коробку зефира и скучную пачку пастилы. — Это же только бабульки любят!
Главы выходят так медленно из-за того что у меня много дел. Есть вариант что главы будут выходить чаще но они будут короче. Очень нужна ваша поддержка, в виде звезд!