Глава 7
1 апреля
16:10
Городская Больница №220
Я шла по коридору, который, казалось, становился всё длиннее с каждым шагом. Уверенность, которая сопровождала меня всю дорогу до больницы, уступала место лёгкому трепету, но этот трепет был радостным, приятным. Я знала, что через несколько мгновений увижу Лёшу, и это знание согревало меня изнутри. Приятное чувство долгожданной встречи переполняло меня, и я не могла сдержать улыбку, которая появилась ещё у входа в больницу. Внутри меня было столько всего, чем я хотела поделиться с ним — от простых радостей до мелких забавных историй, как та, что произошла сегодня на работе. Коллеги решили немного подшутить надо мной, и их невинный розыгрыш неожиданно поднял мне настроение, несмотря на все сложности последних дней.
С этими мыслями я подошла к двери палаты Лёши. Взявшись за ручку, я на мгновение задержалась, ощутив лёгкий холод металла под пальцами, и глубоко вдохнула. Я была готова войти и обнять его, рассказать о том, как скучала, и просто провести с ним время, наслаждаясь его присутствием. Когда я наконец открыла дверь и вошла, первое, что бросилось в глаза, было то, что Лёша лежал на кровати, словно спящий.
Меня охватило лёгкое недоумение. Обычно он всегда встречал меня взглядом, улыбкой или хотя бы каким-то приветственным движением. Но сейчас его лицо было спокойным, глаза закрыты, и казалось, что он погружён в глубокий сон. Мой первоначальный порыв был просто подойти и тихонько разбудить его, но что-то внутри меня заставило насторожиться.
Я медленно подошла к кровати, сердце начало биться чуть быстрее, как будто предчувствуя что-то неладное. Когда я стояла совсем рядом, тревога стала нарастать. «Лёша?» — позвала я его тихо, едва шевеля губами. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь лёгким гудением медицинских приборов. Никакого ответа. Я сделала ещё шаг вперёд и чуть громче произнесла:
Т/И — Лёша?
Но опять ничего. Его грудь не поднималась, как должно было быть при дыхании. Внутри меня всё сжалось, как будто кто-то резко выкрутил кран эмоций, оставив лишь ледяной страх. Я остановилась у самой кровати, и то, что я увидела, заставило моё сердце замереть. Лёша не дышал.
Мир вокруг замедлился. В голове зазвучали тревожные сирены, смешанные с паническим «нет-нет-нет», и в этом мгновении я вдруг почувствовала, как земля уходит из-под ног. Я смотрела на его неподвижное лицо, и в моей душе начала подниматься страшная волна отчаяния. Документы, которые я держала, выскользнули из моих рук, рассыпавшись на полу, как символ потерянного контроля. Сумка соскользнула с плеча, но я даже не заметила этого.
Т/И— Лёша! Вставай!
Все мои мысли путались, я не могла ни на чём сосредоточиться, кроме того, что, возможно, вот он — тот самый момент, которого я всегда боялась. Глупый, бессмысленный, как будто из-за чего-то столь незначительного, как простое отсутствие реакции. Я подумала, что, может быть, это моя вина, что я что-то упустила, что-то не заметила, не была рядом, когда он нуждался.
В отчаянной попытке вернуть его к жизни я дернула его за руку, надеясь, что это как-то поможет, что это не может быть правдой, что это просто кошмар, из которого я вот-вот проснусь. Но вместо этого произошло нечто совершенно неожиданное: Лёша резко сел на кровати и, с широкой, едва сдерживаемой улыбкой, весело выпалил:
Лёша — С первым апреля!
Я остолбенела. Вся та тревога, страх и боль, которые мгновение назад захлёстывали меня, вдруг сменились бурей эмоций: от полного облегчения до резкого прилива гнева. Я стояла, ошеломлённая, смотрела на Лёшу, который смеялся, как ребёнок, только что устроивший лучший розыгрыш в своей жизни.
На несколько секунд я просто не могла поверить в то, что произошло. Этот ужасный момент, который, казалось, перевернул мой мир, оказался просто шуткой. Руки всё ещё дрожали, но теперь это было скорее от адреналина и осознания того, как легко я попалась на его розыгрыш. Лёша, очевидно, гордился собой, и его смех был заразителен, несмотря на всё пережитое.
Я знала, что должна бы рассердиться, накричать на него за такую жестокую шутку, но вместо этого я почувствовала, как на моих губах медленно растягивается улыбка. Облегчение было настолько сильным, что я просто не могла держать на него зла. В конце концов, он был жив и рядом, а всё остальное вдруг потеряло свою важность.
Когда я увидела Лешу, живого и смеющегося, гнев мгновенно вспыхнул во мне. Я сжала кулаки, всё ещё ощущая пульсацию страха в груди. Это чувство, когда ты веришь, что потерял кого-то важного, было слишком свежим, слишком болезненным.
Т/И — Лёша, ты вообще понимаешь, что ты сделал? — выпалила я, пытаясь сдержать свои эмоции. В его глазах ещё мелькал смех, но он быстро сменился пониманием того, что шутка вышла из-под контроля.
Лёша — Я просто хотел разрядить обстановку, — его голос прозвучал извиняющимся, но в нём всё ещё чувствовалась лёгкость, словно он не до конца осознавал, через что мне пришлось пройти.
Т/И— Разрядить? — переспросила я, чувствуя, как злость нарастает. — Лёша, я реально думала, что ты... Я чуть с ума не сошла!
Он посмотрел на меня, и его выражение лица медленно менялось. Лёша понял, что переборщил.
Лёша — Прости, — сказал он, его голос стал тише, мягче. — Я правда не хотел, чтобы всё так получилось.
Я стояла, всё ещё кипя от гнева, но уже чувствовала, как этот гнев постепенно отступает. Его искренние извинения заставили меня осознать, что Лёша действительно не хотел меня обидеть. Он просто не понял, насколько глубоко меня задело его «первое апреля».
Т/И— Ты не представляешь, как я испугалась, — сказала я, в голосе всё ещё оставалась нотка обиды.
Лёша — Я дурак, — вздохнул Лёша, и его слова показались мне неожиданно искренними. — Действительно, очень глупая шутка.
Глядя на него, я увидела в его глазах раскаяние и заботу, которые всегда были частью его сущности. Это было то, что я ценила в Лёше — его способность осознавать свои ошибки и искренне извиняться за них.
Я вздохнула, стараясь успокоиться и отпустить злость. В конце концов, это был Лёша — человек, которого я не могла долго злиться.
Т/И— Ладно, — сказала я, постепенно возвращая своё спокойствие. — Просто больше так не делай. Серьёзно, Лёша.
Он кивнул, его лицо стало серьёзным.
Лёша — Обещаю. Больше никаких таких шуток.
Я подошла ближе и, несмотря на всё, что произошло, обняла его. Гнев отступил, оставив только облегчение и радость от того, что он здесь, живой и здоровый. Лёша обнял меня в ответ, и я почувствовала, как напряжение постепенно уходит. Мы стояли так, обнимая друг друга, и я поняла, что, несмотря на всё, что произошло, я не могла долго на него злиться.
Т/И— Прости, что я так на тебя сорвалась, — сказала я, чувствуя, как волнение окончательно растворяется. — Я просто... я очень дорожу тобой и не могу представить, что что-то случится.
Лёша — ты мне тоже очень дорога— ответил он, крепче обнимая меня. — И я понимаю, что ты пережила. Я не должен был так поступать.
Этот момент стал для нас обоих уроком. Мы ещё долго стояли так, просто наслаждаясь тем, что всё в порядке, и что мы вместе.
Наконец, он отстранился и взглянул на меня с мягкой улыбкой, в которой я увидела не только раскаяние, но и ту непередаваемую искренность, за которую я его так любила.
Лёша — У меня есть для тебя сюрприз, — сказал Лёша, его глаза заблестели от волнения.
Т/И— Правда? — спросила я, немного удивлённая и взволнованная. Смена настроения от шутки к сюрпризу была внезапной, но это было именно то, что нам нужно было, чтобы переключиться на более позитивный лад.
Лёша— Да! — подтвердил он, в его голосе была нотка таинственности.
Лёша посмотрел в сторону двери, а затем вновь обратил взгляд ко мне. В его глазах читалась решимость, но и лёгкая настороженность. Эти две эмоции перемешивались, придавая его выражению лица сложное сочетание уверенности и сомнения.
Лёша — Но, видимо, придётся пройтись.
Его слова были полны намерения, но в них сквозила также лёгкая неуверенность, как будто он сам не был совсем уверен в своих силах. Я кивнула, ощущая, как в груди появляется тепло от поддержки, которую я собиралась ему предоставить. Подойдя поближе, я аккуратно взяла его под руку, стараясь быть максимально осторожной, чтобы не причинить дискомфорта.
Сложнее всего было видеть, как Лёша перемещается по больнице. Когда он лежал в кровати, он казался таким хрупким и уязвимым. Его тело, ослабленное и иссушенное болезнью, выделялось на фоне белых простыней и медицинских приборов. Однако, когда он встал и начал двигаться, его фигура преобразилась. Он казался гораздо большим и высоким, чем в положении лёжа . Каждый его шаг был ощутим, и в его осанке заметно проявлялась не только физическая сила, но и внутреннее напряжение.
Мы неторопливо двигались по длинным коридорам больницы. Шаг за шагом Лёша проверял, насколько его тело готово справиться с нагрузкой. Его движение было осторожным и взвешенным, как будто он каждое движение испытывал на прочность, прежде чем продолжить. Я следила за ним, стараясь быть внимательной и чуткой к его состоянию. Моя рука, поддерживающая его, была вежливо и осторожно на его спине, готовая поддержать и в случае необходимости направить.
Несмотря на физические ограничения, Лёша двигался с удивительной грацией и решимостью. В его глазах постепенно появлялся огонёк, а на лице — лёгкая, едва заметная улыбка. Хотя прогулка была непростой, он пытался сохранить позитивный настрой, и это было видно. Эти короткие прогулки были не только физическим упражнением, но и способом для него ощутить себя более нормальным, сохранить ощущение контроля над своей жизнью.
Время от времени он оборачивался ко мне, и в его взгляде я видела благодарность. Это было трогательно и искренне, напоминая мне о том, насколько важна моя поддержка для него. Мы продолжали движение, преодолевая расстояние шаг за шагом. Каждое наше движение было символом той силы, которую я часто не замечала в его обыденных буднях.
Т/И— Куда мы идем? Я не была в этой части больницы...
Лёша — Серьезно? А зря.
Мы подошли к лёгкой деревянной двери. Я толкнула её, и она с лёгким скрипом открылась. За дверью оказался спортивный зал, который явно не был предназначен для повседневного использования. Просторное помещение привлекало внимание своим наполнением: большая баскетбольная площадка с ярким покрытием, на котором были чётко очерчены линии и кольца, напоминала мне о живом спортивном духе.
В дальнем конце зала стояла сцена, закрытая большими красными шторами, которые, казалось, прятали за собой множество тайм. Рядом, в углу зала, находилась кладовка. Я заглянула в неё, но, как и ожидалось, там не было ничего, что могло бы привлечь внимание.
Т/И— Ты меня сюда привел играть?
Лёша — Ну, мог бы я хотя бы бегать, тогда бы и сыграл.
Он произнёс это с легкой улыбкой, но в его голосе был слышен нотка тоски. Я заметила, как его взгляд задержался на баскетбольной площадке. В его глазах я увидела искорку, которая свидетельствовала о том, как сильно он скучает по активности, движению, которое раньше было частью его повседневной жизни. Он посмотрел на баскетбольное кольцо, словно представляя себя на месте игрока, который забивает мяч в кольцо, с радостным криком на устах и горячим чувством победы.
Лёша не мог не мечтать о том, как было бы здорово вновь почувствовать себя частью команды, снова ощутить волнение и азарт игры. Сейчас, находясь в этой больнице, он был отрезан от всего этого мира, и мне казалось, что этот зал стал для него своеобразным напоминанием о том, что было когда-то.
Т/И— Сюрприз! Это спортивный зал? Он действительно красивый и просторный. Я и не знала, что у нас в больнице есть такое место. Спасибо, что показал.
Лёша — Совсем нет, твой сюрприз за кулисами.
Т/И — Что там?
Лёша — Я не уверен, что тебе это понравится, но я хочу, чтобы ты постаралась это принять.
Я заметила, как его руки дрожат, когда он аккуратно потянул штору. В его глазах читалось стремление сделать что-то значимое, несмотря на внутренние сомнения и страх. Я следила за его движениями, чувствуя, как моё сердце забилось быстрее от волнения. Как только шторы раскрылись, передо мной предстал внезапный и неожиданный сюрприз — пианино.
Оно выглядело новым, блестящим, заметно лучше моего старого инструмента, который остался в прошлом. Я застыла на месте, наблюдая за этим благородным инструментом. Я хотела верить, что это просто сон, но прикосновение к реальности пришло, когда я слегка дотронулась до его холодных клавиш.
Пианино было в идеальном состоянии, а его чистота и блеск контрастировали с моими воспоминаниями. Я чувствовала, как страх и тревога нарастают. Я боялась подойти к пианино, и тем более, играть на нем. Мои пальцы, привыкшие к старым клавишам, теперь казались неумелыми и неуклюжими рядом с этим новым инструментом.
Лёша, заметив мою нерешительность, подошёл ближе, и в его взгляде читалась поддержка и забота.
Лёша — Я понимаю, это может быть трудно для тебя. Но я думал, что, может быть, это поможет тебе вспомнить, что музыка всё ещё может приносить радость.
Я посмотрела на него и увидела в его глазах искреннюю эмпатию. Он знал, что этот сюрприз мог быть сложным для меня, но его намерения были благими. С его поддержкой и пониманием я почувствовала, как немного расслабляюсь. Я сделала шаг к пианино, не решаясь прикоснуться к нему, но всё-таки чувствуя, что этот момент имеет значение.
Т/И — Это пианино мне... чтобы что?
Лёша — Чтобы ты могла вновь найти вдохновение. Я знаю, как сильно ты любишь музыку и как важно для тебя играть. Это как маленькое напоминание о том, что несмотря ни на что, музыка всегда может быть частью твоей жизни.
Я стояла, ошеломлённая, перед пианино, которое выглядело новым и безупречным. Внутри меня разгорался целый ураган эмоций. Мысли обрывались и возвращались, как волны. Как я могу сесть за пианино? Смогу ли я снова играть? И хочу ли этого на самом деле? Мои страхи и сомнения захлёстывали меня.
Перед глазами всплывали воспоминания — те моменты, когда я с головой погружалась в музыку, когда каждая нота отзывалась во мне, заставляя сердце биться чаще. Но потом я вспоминала и другую сторону — те дни, когда музыка не приносила радости, а становилась лишь ещё одним напоминанием о неудачах, о потерях, о боли. Я боялась снова пройти через это.
Мои пальцы, которые столько раз касались клавиш, теперь казались чужими. Я не могла заставить себя сделать шаг вперёд. Я осознала, насколько сильно изменилась с тех пор, как в последний раз играла, и теперь это пианино было как символ того, что я потеряла, что больше не смогу вернуть. Я боялась не оправдать ожиданий, разочаровать Лешу и, самое главное, разочаровать саму себя.
Т/И — Лёша, я... не уверена, что смогу играть на нём. Может, я просто больше не та, кто была раньше.
Он смотрел на меня с пониманием, но не отступал.
Лёша — Я понимаю, что ты чувствуешь. Но, может, дело не в том, чтобы вернуться к тому, что было раньше, а в том, чтобы найти что-то новое? Просто попробуй.
Я продолжала колебаться. В голове проносились образы того, как я снова касаюсь клавиш, как музыка, возможно, снова оживает в моих руках. Но вместе с этим я видела и провал, страх перед тем, что музыка больше не сможет найти отклик в моей душе.
Т/И — Я не знаю... Это всё так сложно. А если я больше не смогу играть, как раньше? Если это только принесёт больше боли?
Лёша подошёл ближе и мягко взял меня за руку.
Лёша — Просто... просто попробуй, ради меня, ради нас.
Его слова звучали так искренне, что я почувствовала, как внутри меня что-то дрогнуло. Лёше было грех отказать, ведь я видела, как много для него значит этот момент. Возможно, это действительно то, что он хочет больше всего — увидеть меня за инструментом, услышать, как я играю. Я начала размышлять, что если не сыграю сейчас, то, возможно, никогда не смогу сделать это перед ним. Эта мысль становилась всё более навязчивой, как будто это был последний шанс показать ему ту часть меня, которая оставалась скрытой.
Я чувствовала, как его ожидания нарастали, и понимала, что именно этот момент может стать решающим. Всё внутри меня сопротивлялось, но одновременно я знала, что это важно — не только для Лёши, но и для меня самой. Этот поступок был как прыжок в неизвестность, но я была готова рискнуть ради него, ради нас.
Т/И — Хорошо... я попробую. Но только потому, что ты так просишь.
Лёша улыбнулся, и это помогло мне немного успокоиться. Его поддержка и тёплый взгляд придали мне уверенности, хотя внутри всё ещё бушевало волнение. Медленно, шаг за шагом, я подошла к пианино. Сев за инструмент, я провела пальцами по гладким клавишам, словно пытаясь ощутить давно забытые вибрации музыки. С каждой секундой напряжение нарастало, и я начала вспоминать ноты хоть какого-нибудь произведения, но память всё ещё упрямо молчала.
Лёша наблюдал за мной с тихой улыбкой, и я почувствовала его присутствие как невидимую поддержку. Мне было сложно собраться с мыслями. Я пыталась восстановить в голове фрагменты мелодий, но они ускользали, как песок сквозь пальцы. От волнения я начала бормотать себе под нос, пытаясь воспроизвести ноты, и Лёша, казалось, заметил мою привычку. Он знал, что я часто разговариваю с собой, когда пытаюсь сосредоточиться или справиться с тревогой.
Я сидела за пианино, а перед глазами проносились обрывки мелодий, но ни одна из них не давала мне полного ощущения правильности. Моё сердце билось быстрее, и я словно слышала его гул в ушах, пока пыталась выбрать что-то, что звучало бы идеально в этот момент.
Т/И — «Времена года»? — пробормотала я себе под нос, перебирая в голове знакомые мелодии. — Нет, её везде услышать можно.
Я вздохнула, отложив эту мысль, и продолжила свой внутренний диалог, пытаясь ухватиться за что-то другое. Мои пальцы нервно касались клавиш, но я всё ещё не решалась начать играть. В голове мелькали другие произведения, и я пыталась найти среди них что-то, что соответствовало бы моим чувствам.
Т/И — «Гимнопедия»? Или может «Прелюдия номер один»? — произнесла я, вспомнив эти два произведения, которые всегда приносили мне ощущение покоя и меланхолии. — Да нет же! Помнила бы я хотя бы середину...
Я отчаянно пыталась вспомнить хотя бы несколько нот, чтобы начать с чего-то знакомого, но память упрямо отказывалась сотрудничать. Это напряжение и сомнение накрывали меня с головой, заставляя ещё больше тревожиться. Казалось, что всё, что я когда-то знала, ускользнуло, оставив меня наедине с пустотой и неуверенностью.
Лёша, заметив моё замешательство, продолжал молчаливо поддерживать, его присутствие напоминало, что я не одна в этой борьбе. Вдохнув глубже, я попыталась отпустить это чувство страха и неуверенности. Как вдруг , я вспомнила !
Т/И — ты же..в Аргентину мечтаешь попасть?
Лёша взглянул на меня с удивлением. В его глазах читались лёгкая настороженность и неподдельное удивление, как будто он не верил, что я действительно готова что-то играть. Он, казалось, ждал, что я найду способ изменить тему или уклониться от того, что собиралась сделать.
Лёша — Да, но при чём это тут?
Я выдохнула, собираясь с мыслями, и попыталась отогнать нарастающее волнение. Мои руки дрожали, когда я села за пианино. Каждая клавиша казалась невыразимо далекой и чуждой. Я закрыла глаза на секунду, стараясь сосредоточиться и игнорировать страх, который охватил меня, когда я представила, что могу ошибиться. Я медленно положила пальцы на клавиши, и они казались тяжёлыми и неуклюжими.
Т/И — Я сыграю тебе "Аргентинское танго".
Он посмотрел на меня с легким удивлением, его брови приподнялись, но я видела, как в его взгляде промелькнуло что-то еще — легкая надежда, смешанная с недоверием. Лёша привык к тому, что я избегаю этой темы, но сейчас, когда передо мной стояло пианино, а он сидел рядом, я почувствовала, что это было единственно правильное решение.
Страх сковал меня. Я давно не играла, и мысль о том, что могу ошибиться, вызывала настоящую панику. Моё сердце билось так сильно, что я боялась, что он услышит, как его удары эхом отдаются в этом огромном, пустом спортивном зале. Я вдруг поняла, что могу подвести Лёшу, не оправдать его ожиданий, а ведь он так на меня надеется.
Когда я подняла руки над клавишами, пальцы дрожали. Я смотрела на них, как будто это были чужие руки, не слушавшиеся меня. Но потом я закрыла глаза и попыталась представить себе его мечту — солнечные улицы Буэнос-Айреса, ритмы танго, кружение в танце, страсть, энергия... Всё это должно было ожить в музыке, которую я собиралась сыграть.
Наконец, я решилась. Пальцы легли на холодные клавиши, и первые звуки «Аргентинского танго» наполнили зал. Они были неуверенными, словно пробовали почву под ногами. Я чувствовала, как внутри меня борются страх и желание сделать этот момент особенным для Лёши. Каждый аккорд был пропитан этим страхом, но вместе с тем — и моей решимостью. Я понимала, что больше не могу уклоняться, не могу прятаться за оправданиями. Сейчас важно было играть не идеально, а искренне, вкладывая в каждый звук все свои чувства.
Лёша сидел рядом, и я видела, как он медленно погружается в музыку. Его лицо стало более расслабленным, он прикрыл глаза, погружаясь в звуки. Это дало мне немного уверенности. Ноты становились более четкими, а ритм — уверенным. Я позволила себе погрузиться в мелодию, ощутив, как вместе с музыкой во мне начинает затихать страх, уступая место чувству свободы.
Мои пальцы больше не дрожали. Они бегали по клавишам, словно танцуя, в ритме танго, создавая образ далёкой страны, к которой стремилась душа Лёши. Его мечты оживали в звуках, и я чувствовала, как с каждым аккордом между нами возникает новая, невидимая связь — та, которая соединяет наши сердца в единый ритм.
С каждым тактом пианино превращалось не просто в музыкальный инструмент, а в мост между его мечтами и реальностью, между моим страхом и его надеждой. Музыка заполнила пространство зала, и в этом мгновении я ощутила не только его присутствие, но и своё — той, которая не просто боится, но и борется, стремясь подарить тому, кто рядом, частичку своего мира, свою любовь, даже если она заключена в простых звуках старого пианино.
Играя на пианино, я постепенно начала чувствовать, как музыка проникает в каждую клетку моего тела. Сначала это было словно лёгкое прикосновение — едва заметная волна мурашек, которая пробегала по коже каждый раз, когда мои пальцы касались клавиш. Эти ощущения становились всё более ощутимыми, как будто музыка становилась частью меня, проходя сквозь меня, заполняя всё вокруг.
С каждой новой нотой я всё больше погружалась в мелодию. Музыка перестала быть просто набором звуков, она стала живой, она дышала вместе со мной, наполняя меня жизнью. В какой-то момент я вдруг осознала, что я играю — действительно играю! Вся та скованность и страх, что сковывали меня ранее, испарились, уступая место чистому наслаждению от звуков, которые я создавала.
Я жила музыкой. Каждое движение пальцев стало естественным, лёгким и свободным. Я больше не думала о том, как играю, я просто позволяла себе быть в этом моменте, полностью отдаваясь звукам. Но вместе с этим осознанием пришло и другое чувство — стыд. Стыд перед папой, который когда-то вложил в меня столько усилий и любви, прививая мне эту страсть к музыке.
Как же я могла забросить пианино, как могла позволить себе возненавидеть его? В тот момент я поняла, насколько сильно я ограничила себя, отвергнув музыку, которая всегда была частью меня. Сколько возможностей я упустила, сколько моментов радости и единства с собой потеряла?
Этот стыд охватил меня, сдавил грудь, но он не разрушил тот момент, который был для меня настолько важен. Наоборот, он напомнил мне, насколько глубока моя связь с музыкой и как она никогда не исчезала, просто была подавлена моими страхами и сомнениями. Я чувствовала, как что-то во мне освобождается, как будто я наконец-то позволила себе принять то, от чего так долго убегала.
Музыка стала не просто звуком, она стала покаянием, признанием в том, что я ошибалась, отвергая её. Играя, я будто возвращалась к себе, к своим истокам, к тому, что было заложено во мне с детства. И в этом моменте я почувствовала не только вину, но и надежду — надежду на то, что ещё не всё потеряно, что я могу вернуться к тому, что когда-то было для меня источником силы и вдохновения.
Я начала играть главную и красивую часть произведения. Пальцы постепенно обрели уверенность, и звуки стали чище, глубже. Но даже тогда, когда мелодия наконец-то начала раскрываться, внутреннее волнение не отпускало меня. Я снова почувствовала, как дрожат руки, но теперь я старалась скрыть это за механическим повторением нот, почти шёпотом проговаривая их себе под нос.
Т/И — Ля — четверть, Си — восьмая, До — восьмая, Ре — четверть...
Эти слова становились мантрой, которая помогала мне удержаться на поверхности. Я знала, что Лёша слушает каждый звук, каждый аккорд, и этот факт одновременно и поддерживал меня, и пугал. Ошибки были недопустимы, и я старалась не думать о том, что может пойти не так. С каждым ударом по клавишам я ощущала, как страх и напряжение всё же отступают, как мелодия захватывает меня и переносит в другой мир — в мир, где всё кажется немного проще.
Я постепенно погружалась в музыку, и ноты, которые сначала казались пугающе сложными, теперь превращались в связную мелодию. В моём тихом проговаривании нот слышалась сосредоточенность, а Лёша, казалось, заметил это и внимательно следил за моими движениями. Я видела, как его взгляд стал мягче, как он погружался в звуки, создаваемые моими руками.
Т/И —Ми —восьмая , Фа — восьмая...
Я не могла позволить себе потерять темп, ведь эта мелодия была важна не только для меня, но и для Лёши. Я знала, что играю не только для него, но и для нас обоих — это было моё признание, мой способ показать, что я всё ещё могу, несмотря на свои страхи и сомнения. И даже когда мои руки дрожали, а сердце колотилось, я продолжала играть, вкладывая в каждую ноту всё своё сердце.
Когда я закончила играть, последние аккорды "Аргентинского танго" затихли, оставив после себя лишь легкий налет меланхолии. Я вытерла руки, которые всё ещё слегка дрожали, и посмотрела на Лёшу. Его глаза были полны эмоций, отражавших и восхищение, и лёгкую грусть.
Лёша — Я горжусь тобой.
Эти слова коснулись меня глубоко. Я даже не знала, что могу быть гордой за себя, но от его слов я почувствовала, как слёзы подкатывают к глазам.
Т/И — Лёша, я хочу, чтобы ты знал, что это всё для тебя. Я хотела сделать этот момент особенным и запоминающимся именно для тебя. И спасибо тебе, что дал мне возможность сделать это.
Я смотрела на Лёшу, и в его глазах видела ту искреннюю благодарность и радость, которые заставляли моё сердце биться быстрее. Каждая нота, каждый аккорд, который я играла, был пронизан любовью и заботой, и теперь, когда я видела, как Лёша улыбается, это чувство стало ещё более ярким и значимым. Мы были здесь вместе, в этот момент, и это было важнее всего.
***
19:28
Мы медленно возвращались в палату, и я старалась поддерживать Лёшу под руку, ощущая, как его вес немного давит на меня. Мы продолжали разговор о сегодняшнем событии, и я не могла не выразить все свои эмоции и благодарность за то, что он подтолкнул меня к тому, чтобы снова сесть за пианино. Если бы не Лёша, я бы так и не решилась сыграть.
Лёша — Ты правда молодец! Обещай, что сыграешь её ещё раз, для меня.
Т/И — Обязательно.
Его слова были искренними, но в них ощущалась некоторая тяжесть, как будто Лёша хотел, чтобы этот момент остался в нашей памяти. Мы продолжали двигаться, и я заметила, как Лёша снова остановился, опираясь на стену. Его дыхание стало немного громче и неровнее, чем обычно. Я почувствовала, как внутри меня возникает тревога.
Т/И — Лёша? Всё хорошо? — спросила я – если это очередная шутка , то завязывай .
Лёша — Кхм... Да, всё нормально. Сейчас я...
Но вдруг Лёша стал бледнее, и я заметила, как он стал медленно сползать по стене на пол. В его глазах появилось выражение боли, и он схватился за сердце. В этот момент я поняла, что это был приступ.
Т/И — Лёша! Лёша!
Мой голос был полон паники, когда я увидела, что Лёша перестал реагировать и хватался за сердечный катетер. Я быстро закричала о помощи, но в голове уже был хаос. Все окружающее расплывалось, и я отчаянно старалась оставаться спокойной, чтобы не усугубить ситуацию. Воспоминания о его улыбке, когда он просил меня сыграть, переполняли меня, и я боялась, что этот момент может стать нашим последним.