Мефедрон.
Отцовская любовь. Что это такое, он, наверное, уже вряд ли узнает. Живущим в роскошных хоромах никогда не сочувствовали. Ни во времена Средневековья, ни в нынешние времена. Люди, которым просто повезло уродиться наследниками огромных корпораций и бизнесов, в глазах общества считались самыми удачливыми в мире.
Дорогая еда, элитные рестораны, путешествия, даже минимальные потребности в жилье и тепле — Субонг никогда не испытывал в этом нужды. Отец всегда мог оплатить за него любые счета, устроить в любой университет, даже если оценки парня едва дотягивали до тройки. Он очищал репутацию своего бесполезного сына, затыкая всех деньгами. Долги, скандалы, проблемы с законом? Всё можно было решить, не поднимая лишнего шума. Карманные деньги, ночные клубы, алкоголь, наркотики, девушки, бесконечные прогулы занятий — отец лишь молча выписывал очередной чек.
В глазах окружающих это было сказкой. Райской жизнью, доступной лишь избранным. Зависть пожирала людей, когда они листали ленту соцсетей, видя дорогие часы на его запястье, очередное фото из пятизвездочного отеля, кадры с вечеринки, где бутылка вина стоила дороже их месячной зарплаты. Никто из них не знал, какой ценой это доставалось.
Ценой разъебанного ментального здоровья. Ценой нескольких сломанных рёбер, выбитых зубов и носа, который зашивали так часто, что он давно потерял прежнюю форму. Ценой ночей, проведенных в запертых комнатах, когда он бился в истерике, но знал, что за стенами этого дома никому нет до него дела.
Его отец — влиятельный депутат и владелец сети развлекательных заведений. Половина баров в Сеуле принадлежала ему, создавая идеальные условия для распространения бизнеса по всей стране. Мужчина всегда был спокоен на публике. Его считали мудрым и ответственным человеком, уважаемым политиком, прекрасным оратором, который не позволял себе лишних слов. Он не отвечал даже на самые гневные вопросы журналистов, сохранял холодное спокойствие, когда слухи пытались запятнать его имя. Даже тогда, когда на его несовершеннолетнего сына-гея напал взрослый мужчина, он промолчал. Не подал в суд, не попытался защитить его, не вмешался. Просто вычеркнул этот эпизод из своей жизни, как и всё остальное, что не вписывалось в его идеальную картину мира.
Ведь у него всегда был удобный громоотвод.
Отец не направлял гнев на сбежавшую мать, которая бросила их сразу после родов и уехала в Америку. Он не винил себя, хотя стоило бы. Вместо этого вся злость доставалась Субонгу, который оказался не тем сыном, каким его хотели видеть.
“Ты никогда не ставил меня ни во что, поганый кусок говна!” — эти слова звучали чаще, чем любое проявление заботы.
И, наверное, он был прав. Субонг действительно считал себя ничтожным, мерзким, слабым, лицемерным. Но кто же его этому научил?
Домработница, которая избивала его за любую провинность, запирая в темной подсобке без еды и воды на двое суток?
Садовник, которому было поручено окунать его лицо в колючие кусты роз, чтобы “привить уважение”?
Дворецкий, который не пускал трехлетнего ребенка в дом холодной зимой, когда тот в одних носках выбежал на улицу?
Врач, который подделывал анализы и пичкал его бесполезными таблетками, чтобы никто не узнал, что с мальчиком что-то не так?
Нет. Не они.
Единственным источником всей этой тирании был отец. Человек, который использовал тринадцатилетнего сына как боксерскую грушу.
Избиения были регулярными. Сначала он бил так, чтобы не оставлять следов — в живот, в спину. Но со временем перестал сдерживаться. Его кулаки раз за разом опускались на детское лицо, врезаясь в скулы, разбивая губы, оставляя кровоподтеки, которые никакой тональный крем не мог скрыть. Он бил с такой силой, что у Субонга звенело в ушах, а перед глазами всё плыло. Он бил по голове, крича о том, что такой безмозглой черепной коробке нет места на нашем свете.
Однажды он ударил его так сильно, что тот не смог встать. Лежал на полу, задыхаясь, давясь собственной кровью, которая стекала по подбородку. Но отец даже не взглянул на него. Просто вытер ладонь о платок и ушел.
Субонг думал, что когда-нибудь он его убьет. Когда-нибудь ударит так, что череп не выдержит.
Но этого не произошло.
Единственное, что всё время гневало его, заставляя бится в конвульсиях от чувства несправедливости, так это то, что никто будто не замечал зверского отношения отца. Никто не замечал. Никто не верил. Они не хотели в это верить.
Соседи кивали отцу, когда он выходил из дома в дорогом костюме, делая вид, что не слышали глухих ударов и сдавленных криков за стенами его особняка. Учителя в школе закрывали глаза на то, как Субонг приходил с синяками, списывая всё на драки с одноклассниками или неудачные падения. Друзья — если их вообще можно было так назвать — интересовались только тем, когда он снова проставится в баре за счёт папочки.
Субонг не пытался оправдываться. Не пытался искать помощи. Даже если бы он заговорил, кто бы ему поверил? Парень с безлимитной картой, сын депутата, наследник сети баров — он ведь живёт в сказке, не так ли?
Но сказка давно превратилась в кошмар.
Когда ему было пятнадцать, отец сломал ему руку. Не в порыве ярости — нет, всё было предельно холодно, продуманно. Он сжал его запястье так, что хруст разнёсся по всему кабинету.
— Ты ведь не будешь ныть? — ровно спросил он. — Не будешь жаловаться, как сопляк?
Субонг не ныл.
В тот день он понял, что рано или поздно либо отец убьёт его, либо он убьёт отца.
Ему было семнадцать, когда он впервые попробовал алкоголь. Не просто выпил в компании, а напился до отключки, пытаясь стереть из памяти всё, что было до этого момента. Через несколько месяцев к алкоголю добавились таблетки, через год — что-то посерьёзнее. Он любил ощущение, когда сознание уплывало, когда всё, что беспокоило, становилось неважным.
В медицинский колледж он поступил не потому, что хотел лечить людей. Отец настоял. Мол, если ты не способен управлять бизнесом, хотя бы будь врачом — от тебя должна быть хоть какая-то польза.
Субонг не спорил. Просто молча взял документы, подал их и начал учёбу. Он знал, что не закончит колледж, что его отчислят за прогулы, за проваленные экзамены. Но пока он там числился, пока он делал вид, что учится, отец не трогал его.
Иногда Субонг думал, что его жизнь — это какой-то чёртов анекдот. Он пил в барах, которые принадлежали его семье, платил деньгами, которые давал ему отец, и каждый вечер уходил домой, где его ждал человек, которому было проще сломать ему кости, чем сказать «я тебя люблю».
Он жил так, как умел. Жил до тех пор, пока однажды кто-то не схватил его за руку, не посмотрел прямо в глаза и не спросил:
— Ты правда хочешь так закончить?
Субонг усмехнулся.
— А ты предлагаешь мне какой-то иной выход, Нам-Су?
Парень перед ним невольно закатил глаза, на секунду задумавшись о том, что бы ему сказать. В его руках был кофе и черничный вейп, которым он время от времени затягивался.
— Меня зовут Нам Гю, придурок. А на счет того, что тебе делать.. даже не знаю. У тебя хоть жилье своё есть?
— Нет, — фиолетововолосый соврал. Выпив немного воды, парень задумчиво посмотрел куда-то вдаль, — Здесь очень специфичный район, да? Так много квартир с пристроенным балконом. Хотя мне нравится, что в отличие от других людей ты хотя-бы обустроил его по-человечески, — усмехнулся он, постучав по деревянному, перекрашенному в белый столу.
Нам Гю молча посмотрел на него, сделал ещё одну затяжку, задержал дым во рту, а потом выдохнул его в сторону ночного города.
— Субонг, — протянул он, переводя взгляд обратно на парня. — Ты же понимаешь, что если соврал, я это быстро узнаю?
Субонг усмехнулся и пожал плечами.
— Ну, узнай. И что дальше? Выгонишь меня?
— Возможно.
— Тогда зачем вообще спрашивал?
Нам Гю на секунду закрыл глаза, будто собираясь с мыслями. Ему явно не нравилась эта игра в сарказм, но он слишком устал, чтобы прямо сказать об этом.
— Просто оставайся, если хочешь, — выдохнул он наконец.
Субонг удивлённо приподнял брови.
— Ты серьёзно?
— Если обещаешь не вести себя как полный мудак, то да.
— Это будет сложновато, но я попробую, — фиолетововолосый ухмыльнулся, откинувшись на спинку стула.
Ветер тихо колыхал занавески, доносился далёкий шум машин. В кои-то веки он не чувствовал себя полностью опустошённым. Может, в этом балконе действительно было что-то особенное? Или дело было в том, что его соседом по квартире был Нам Гю?
— Значит, я остаюсь? — спокойно спросил он, наблюдая за тем, как парень напротив снова делает затяжку.
— Значит, остаёшься, — кивнул Нам Гю, не глядя на него. Немного подумав, он серьезно посмотрел на него, сказав что-то вроде, — Только не думай, что я тебе буду жопу подтирать.
— Да ты что, — протянул Субонг, усмехаясь. — Я же уже большой мальчик. Сам справлюсь. Или ты хочешь побыть моей мамочкой?
Нам Гю лишь фыркнул в ответ, поставил кофе на стол и потер пальцами переносицу.
— Ты хоть представляешь, во что я ввязываюсь? — больше себе, чем Субонгу, пробормотал он.
— Если ты про то, что теперь у тебя дома поселится красавчик с шикарными волосами, то да, представляешь.
Нам Гю закатил глаза.
— Господи, за что мне это…
Субонг только хмыкнул, вновь бросив взгляд на балкон. Здесь действительно было уютно. Маленькие огоньки, аккуратные растения в горшках, деревянные стулья с мягкими подушками. Всё словно говорило о том, что хозяин этого места умеет создавать тепло, даже если сам в этом сомневается.
— Значит, ты живёшь один, принцесса? — спросил он, чтобы заполнить паузу.
— Мгм, — кивнул Нам Гю.
— Почему?
— Потому что так намного спокойнее. А еще это легче. Морально, — отпив глоток кофе, он усмехаясь добавил, — И физически.
Субонг задумчиво кивнул.
— Думаешь, с моим присутствием станет сложнее?
— Безусловно, — усмехнулся Нам Гю.
— Ну, тогда тебе придётся с этим смириться, — фиолетововолосый вытянул ноги и потянулся, довольно улыбаясь. — Потому что я не планирую съезжать в ближайшее время, моя ты светлость.
— Как будто у тебя есть выбор, гандон полоумный, — пробормотал Нам Гю, делая ещё одну затяжку.
И почему-то в его голосе не было раздражения. Только лёгкая усталость, смешанная с долей смирения.
— Кофе пьешь?
— Пф, спрашиваешь еще, принцесса.