Тихий город
— Лилит, — тихо сказала Эмилия как-то утром. — Мы хотим пойти в парк. Возьмём кофе. Просто немного посидим на скамейке. Ты можешь остаться. А можешь пойти с нами.
Лилит молчала. Сидела на полу, обняв колени. Волосы были спутаны, глаза — потухшие. Она не ответила.
— Без давления, — добавила Эмилия. — Если что, мы купим тебе твоё любимое. С корицей.
Уходя, она поставила кружку у двери.
Лилит смотрела на неё полчаса. Потом — медленно, с усилием — встала. Руки дрожали, ноги будто налились свинцом. Она подошла к зеркалу. Увидела — не себя. Призрак. Бледная кожа, синие круги под глазами, безжизненные губы.
Но она надела свитер. Тот, что дарил папа. Он был немного великоват. И немного живой.
Через двадцать минут она открыла дверь.
— Я... пойду, — прошептала.
Группа, уже собравшаяся в коридоре, замерла. Никто не подскочил, не воскликнул. Только Лукас быстро посмотрел на неё — и протянул шарф.
— Холодно. Лучше надень.
Они шли медленно. Очень. Лилит держалась чуть позади, будто мир мог ударить из-за угла. Город был чужим. Лица незнакомцев — слишком яркие, слишком настоящие. Машины шумели, листья срывались с деревьев.
Йокубас шёл рядом. Ни слова. Только изредка ловил её взгляд и кивал, будто говорил: я рядом. и всё под контролем.
Они дошли до парка. Сели на лавку. Никто не смотрел на Лилит напрямую — это бы было слишком. Просто говорили друг с другом. Смеялись. Нежно. Спокойно.
Лукас молча поставил перед ней стакан с кофе.
— Твоя доза корицы. Надеюсь, бариста не ошибся.
Она взяла его обеими руками. Пальцы дрожали. Но в запахе — было что-то живое. Что-то знакомое. Детское.
— Спасибо, — выдохнула она.
Обратно шли медленнее. Лилит устала. Не от ходьбы. От людей, шума, света.
— Всё нормально? — спросил Лукас, когда они остались вдвоём на углу перед подъездом.
Она кивнула.
— Но всё внутри... как будто вывернуто.
— Это как ожог, — сказал он. — Когда снимаешь бинт впервые. Слишком ярко, слишком больно. Но это не значит, что рана не заживает.
Она опустила взгляд. И вдруг прошептала:
— Мне страшно, что это чувство не пройдёт.
Лукас выдохнул.
— Оно пройдёт. Не полностью. Но станет тише. Я не знаю когда. Но я верю — станет.
Она снова кивнула. И впервые — очень слабо — улыбнулась.
— Ты упрямый, Лукас.
— Знаю, — усмехнулся он. — Так легче не отпускать.
Вечером она снова держала гитару. Сыграла два аккорда. Потом замолчала. Слезы катились по щекам.
— Всё ещё больно, — прошептала она. — Но уже не одна.
Никто не ответил. И не нужно было.
Тишина в комнате стала мягкой. Почти тёплой.