Всё повторяется
Расступились пески и нам открылась деревня, населённая зверьми. Глаза их были полны жажды крови, а зубы черны от плоти заблудших путников. И тогда побежали войны. Ведь никто не смел соперничать в силе или ловкости с созданием божества подземного царства.
Они приходят с тенями. Липнут пальцами к босым ступням, под хрустящими от крахмала хлопковые простыни, насквозь промокшими. Круговорот голосов эхом отдаётся в ушах, насвистывает песчаной бурей, саднит глаза до горчащих полынью слёз. Они приходят, крадутся изо всех щелей её тесной каморки, отведенной ей августейшим, гнилым дыханием задувают под кровать свежую солому и воздуха не остаётся.
Кровавая луна светит в мутное стекло миниатюрной решетки, служащей ей окном; лишь отразившись в её бесцветных глазах, позволили пробудиться от этого жуткого сна. В роду Кепи не было никого, кто мог бы предсказывать подобные события – и тем не менее последнее такое знамение принесло на их земли долгую войну. Если подобное. Снова... Всё тело покрывается острыми мурашками, самые мелкие волоски на коже поднимаются дыбом, но разум тут же успокаивает разбушевавшееся сердце.
Разве будь хоть одно знамение, Гильдия молчала бы? Разве скрыли бы ведающие грядущую угрозу?
Не сомкнув глаз до рассвета, она выбирается из пропахшей потом ткани, наспех затягивает шнурки на своей мягкой кожаной одежде: среди знати каждый считал её дикаркой, зверьём, а Кепи лишь забавлялась, дёргая в их сторону острым волчьим ухом или опасливо скалясь. Пока Хагар сносил подобное в стенах замка, но не позволял демонстрировать звериных качеств на личных встречах.
Беззвучно напоминая: в его руках её ошейник.
Таких, как она, звали галла и сочиняли небылицы о том, что сам Анубис даровал им атрибуты для жатвы грешников, тем самым благословляя их – или обрекая – на истребление.
Из горестных дум её выдернул резкий звук. Сегодня лишь седьмой из двадцати семи дней празднества, с узких улиц тянет пряностями, свежими лепёшками и тёмными, налитыми соком гранатами. Кепи проглатывает вязкую от голода слюну и отворачивается от окна: ещё не время. Сначала на поклон к царю. Вдруг сегодня могущественный Сет, её покровитель, рассмеётся ей в лицо и вынудит устроить кровавую бойню прямо среди яств?
Она закрывает за собой дверь, но намеренно неплотно, из любопытства, подсылают ли к ней до сих пор шпионов порыться в грязном тряпье.
Город Мадаин-Салех впечатлял своей продуманностью. Окружённый стенами, он был практически неприступен, а система акведуков помогла бы выдержать даже двухмесячную осаду. Если, конечно, не захватывать его изнутри.
Негромкие шаги охотника, поглощенные шумом с улицы и возней из кухонь, не смогли предупредить влюблённую парочку, восседающую на подоконнике, о приближении незваной гостьи. Ей всегда нравилось наблюдать за тем, как медленно их глаза расширяются от удивления, так, что становятся видны белки глаз. Потом – обычно – оба человека стараются исчезнуть из поля её зрения, но юноша остался.
Осанистый, недвижимый, как гора. Это её тоже позабавило.
— Или ты неверующий в то, что говорят глупец, или глухой, — произнесла, сокращая расстояние между ними, как тигр перед зеброй. На лице юноши дёрнулся мускул, прямо у брови, а затем он заливисто рассмеялся, откинув голову и всё тело назад так, что Кепи даже сочла его за больного проказой и, как любой умный хищник, отступила на шаг.
— Умение драться – единственное, ради чего мой отец заключил сделку с демоном? Никакого почтения ни к его сыну, наследнику, ни к нему самому?
— Не я пыталась залезть под юбку служке, а теперь растираю, как жемчужины в толкучке, высокопарные речи. Не мне надо представляться, ведь меня знают все.
— Раз так, я представлюсь. Мансур аль-Хагар, первый и единственный наследник всего, на что падает солнечный свет, что цветёт и даëт плоды, — тут же кивает брезгливо на собеседницу. — Или на гниль, которая всё лишь губит.
Кепи вскидывает подбородок горделиво, но отнюдь не высокомерно. И чётко, по слогам выговаривает наследному принцу, как несмышлёному ребёнку:
— Тогда в следующий раз, когда августейшей особе захочется завладеть ближайшим торговым городом и с наименьшими потерями, пусть не зовут меня. Я не приду, – она легко дергает волчьим, пушистым ухом и с легким шарканьем, чтобы теперь обозначать своё присутствие в коридоре, добраться до зала совещаний.