Птичка в клетке
Заточение в сырой темнице, без каких-либо удобств и солнечного света почти могло свести Клеменса с ума. Даже и свело бы, но последним мостиком к здравомыслию - его сохранению - оставался загадочный лик Родики. От чего-то, эта иельская девчонка ни разу не сняла своей маски, тогда как прочее воронье спокойно щеголяло без неё - разве что укрывались от местного смрада - ванна или уборная предусмотрены не были.
Внимание воронов постепенное сходило на нет: заявлялись они без особого желания, а мучение в своей изощренности опустились лишь до словесных оскорблений. То и дело кто-то выплевывал что-то вроде: «бесполезное отродье!», уже не пытаясь яростно выпросить расположение Серафина. В общем - без огонька. Да и надоедало порядком, что только нанесенные увечья мигом исчезали после дежурства Родики. Лоренс разок пытался поскандалить по этому поводу, но стоило сознаться этой девчонке и старший альв присмирел.
Совсем скоро Лоренс или кто-то из безымянных надзирателей перестали появляться. И все чаще с Клеменсом оставалась Родика. От нее, по оговоркам (случайным ли?), альв и узнал, что сейчас все вороны ждали ответа от главарей, которым сообщили не самые приятные новости касаемо отсутствия информации по Серафину. Так и получилось, что хотя бы не умело или может не специально, но Родика Клеменсу помогала, удерживая в курсе событий. Остальные вороны любили её мало, так что более активные действия ставили бы под угрозу жизнь обоих пленников в цепких лапах воронья. Какая разница с какой стороны птичка в клетке, если смотрят обе всё равно через решетку? Каждая из них отдаст всё, чтобы оказаться на месте второй.
Так и держалось их сотрудничество на том, что Родика могла спокойно говорить и быть услышанной, а этого девушке честно не хватало в жизни среди различного сброда. Клеменс же смиренно слушал - держался он всё-таки только на её рассказах, хотя они рано или поздно приходили к расхваливанию Лоренса. Этой белой крысы...
Но и что-то душевное прослеживалось в их беседах, особенно когда Родика заходила на свою смену в ночь — это было ясно по тому, как она начинала периодически клевать носом, а еще порой могла проронить пару слезинок. Кажется, было для неё что-то неопределимо значимое в таких разговорах. Она даже снимала с Клеменса цепи, усаживала его обессиленное тело с одной стороны решетки, а сама садилась спиной к другой и бесконечно долго говорила. Так Клеменс узнал, что она рано осиротела, даже раньше его самого.
И если остаться без родителей для альва означало оказаться в руках заботливых дядюшек и тетушек - иельская девочка осталась на попечение иельского правителя, волхва, и стала чем-то вроде орудия убийства в руках того безумца. Родика совсем немного описывала что-то про быт иеле. Она лишь говорила, что уже умела держать оружие, когда осиротела, поэтому отправлялась на какие-то особо «опасные» задания. Что это за задания оставалось лишь догадываться, но воображение Клеменса рисовало картины максимально мрачные. С маленькой девочкой посреди поля брани. Да и представить что-то иное было сложно - об иеле никто ничего не знал, кроме слухов, со времен Раскола, а редкие сбежавшие представители расы никогда больше не вспоминали своей родины.
Даже после такого откровения Родика могла переключиться на разговор о Лоренсе, но Клеменс имел обыкновение пресекать любое упоминание белого ворона. Родика в ответ обычно пожимала плечами, умолкала, но этой ночью всё было немного иначе. Родика вдруг нахмурила тонкие бровки и глаза её, округлые, уставились сквозь решетку на Клеменса. Он впервые так близко мог увидеть её красные радужки глаз, вновь осознавая, что так и не увидел её лица полностью. Клеменс как-то сглотнул излишне взволнованно, всё же девушка была наемницей, и не стоило обманываться её душевностью.
- Лоренс спас меня, - твердо заявила Родика, затем же она отвернулась.
Клеменс с неподдельным удивлением уставился в чужую спину, скрытую под ниспадающими черными кудрями.
- Я и сама вот так томилась за решеткой, зайчишка, - голос юной девы дрогнул. - До рассвета тебе еще долго терпеть мой говор, токмо не засни, я намереваюсь рассказать историю честную и без прикрас.
А дальше она и правда поведала всю подноготную своей жизни. Как бежала, не успело ей исполнится и сотню лун. Только вот, создавалось впечатление, что честно говорила девушка лишь о той части истории, где был Лоренс. Говоря о своей жизни Родика как могла подбирала слова, Клеменс знал каково это, ведь часто сам аккуратно подбирает выражения. Вот только для альва, с его словарным запасом, это было проще простого, а девушка по ту сторону решетки довольно забавно и умильно запиналась, иногда задумывалась, а еще поправляла сама себя.
Из такого сумбурного рассказа Клеменс уловил, что после побега девушка вела какую-то разбойническую деятельность. Клеменс не особо понимал для чего это было, но Родика несколько раз упоминала, что это было дело жизни и смерти.
А после этого её вдруг завербовала местная гильдия воров, мол, навыки её были полезны для их дела, а там уже, двадцать лун спустя, ей поручили стащить побрякушку у воронов. Так она попалась в их лапы, а там уже и оказалась в похожей темнице. А Лоренс, как оказалось, никогда не занимался прямыми убийствами — он вёл учёт мертвых заключённых и живых, чтобы вербовать самых полезных, и занимался в целом всей документацией в гильдии. Там он и нашёл израненную душу, которую, по убеждениям Родики, подобрал из чистого благородства и альтруизма. С такой точки зрения Лоренс и правда казался не самым ужасным альвом. Клеменс даже задумался, что при его поимке Лоренс и правда не применял насилия, да и в темнице старался не запачкать белые одежды.
В общем, сомневаться в искренности чувств и слов Родики смысла не было. А как всё было на самом деле известно только всевышним...
Ночь - стихия тех, кто по собственной воле вынужден жить в тени. Она обнимает, она защищает, она так же уютна как утроба матери. А одинокий глаз луны - прямое доказательство, что Род'рэя следит за своими созданиями даже во сне. Нося имя Родика, юная моройка, дневная иеле, надеялась, что бог всех иеле - Род - никогда не оставит её одну. Если он был. Хотя лучше бы не было, какой бог оставит маленькую сиротку одну на попечение безумного волхва?
Все эти мысли роились в голове маленькой девочки, когда в лесах Веритерры она устроилась в корнях древней ели. Босые ноги нещадно ныли, острые камни изрезали их в кровь, но в разгар игнис земля хотя бы была теплой. Родика бежала. Бежала со своей родной страны, потом бежала от погони. Глупо конечно же натравлять ассасинов на ту, кто тоже является превосходной цепной собакой волхва. Зная все приёмы, все привычки, Родика без труда обошла своих соплеменников.
Быть ассасином — значит нести верную службу на страже волхва. Волхв ведь выбран богом, самим Родом но...
Кажется, сейчас престол занимал обезумевший самозванец.
Нынешний волхв среди простого иельского люда звался Божьим Словом. Волхв обычно никогда не обнародуете своего имени, чтобы с помощью магии слова его не могли контролировать. Иеле, которые по какой-то причине становятся сиротами, тут же отправляются на служение Божьему Слову. Волхв нарекает их новым именем, которое может контролировать, а данное при рождении имя болезненно вытягивается из памяти. Но Родике повезло. Она не забыла свою семью, не забыла имя, а значит контроль над ней не был получен полностью.
Не забыла она и как держать меч в руках, как стрелять из лука, и всё это научилась делать ещё раньше, чем смогла самостоятельно держать ложку. Таких детей волхв с особым удовольствием отправлял на самые опасные задания, в гущу сражений и они бились до последнего. Часто у противников рука на ребёнка не поднималась.
Пока была на службе, Родика изучила все точки отхода из земель иеле. Теперь она знала каждую тропинку, по которой можно успешно сбежать и скрыться в деревнях других рас. Так она и оказалась спустя пару дней в деревне простых сидов.
Всё было бы славно, если бы не одно «но» ...
В природе мороев лежит жажда крови. Она брала начало из самых истоков развития рас, когда никто даже не носил одежд, питались благодаря охоте, а жили в пещерах. Пока прочие расы охотились на зверьё - морои и иеле, тогда еще бывшие единой расой, охотились на другие расы.
И если тогда это был механизм выживания, то сейчас – слепая зависимость. Осушая существ полностью морои получали запас магии внутри себя. Иеле такого делать не приходилось. В ходе развития они вышли более совершенные, более сильные, а мороев обозначали отдельной, грязной расой разнорабочих, либо же пушечного мяса.
Родика ненавидела иеле. Ненавидела их уничижительные взгляды, их стать, их снобизм...
Сидя над очередным телом, она не могла совладать со своими чувствами. Маленькая девочка с руками по локоть в крови, залитым кровью и слезами лицом. Она билась в истерике, рвала курчавые волосы на своей голове, захлебывалась в рыданиях, когда по её вине почти ничего не осталось от деревни, что тепло приняла бежавшую сиротку. Пришлось снова бежать.
Целую луну Родика скиталась из деревни в деревню, осушала случайных доходяг и пьяниц, а затем забирала их вещи, хорошую одежду, годившееся оружие и, конечно, деньги. Помимо крови нужно было питаться и чем-то еще.
Одни теплым и светлым днем, Родика спокойно прогуливалась по какому-то базару в некой сидской столице. Бедная жизнь на части Фатума, которая не была Вериттерой, периодически вызывала в Родике уйму вопросов. Например, почему же иеле смогли шагнуть далеко вперед, когда остальные расы влачили жалкое существование, ковыряясь как черви в грязи? Но всё стало понятно, когда она еще глубже прониклась этой жизнью.
Во-первых, деньги здесь не имели никакого значения – все занимались обменом, а монетками даже не подотрешься. Приходилось воровать нечто большее. И в ход у Родики шло всё: ягоды, фрукты, когда особо повезет – редкие украшения и драгоценные камни. Вот и сейчас на довольно шумном базаре она как раз искала что бы еще прибрать к рукам. Глаза так и разбегались в стороны, но уже в столь нежном возрасте она понимала, что можно выгоднее разменять.
Но что же было второй проблемой этих рас? Это...
- Вали отсюда, дубоголовый!
...Жестокость и пороки.
Родика замерла на месте, когда к её ногам по грязи прокатился сид среднего возраста. Его одежда и так была грязна, от него смердело, но нечистоты базара смогли сделать всё еще хуже. Грязнуля поднялся, явно нетрезво шатаясь, а затем кинулся на своего обидчика, другого сида, но почище. Тот стоял около лавки с кувшинами и бочками алкоголя, видать это и стало причиной такого конфликта. Не теряясь, торговец размозжил кувшин об голову нападающего, и алкоголь вперемешку с кровью окропил землю. Родика тяжело сглотнула. Она уже давно не утоляла жажду. Туша же вновь упала, только вот неподвижно.
Небольшая паника поднялась на базаре, женщины начали разбегаться с криками в разные стороны, одна из них даже бросилась сначала к пострадавшему, а потом с кулаками накинулась на торговца. Вот теперь всё переросло в настоящую потасовку. Оно и хорошо.
Пока вся чернь кидалась друг на друга, Родика успела набрать в свою сумку вещей по мелочи: какое-то зеркальце, охотничий нож в кожаном чехле, даже парочку яблок. Огибая особо кровопролитные драки, она аккуратно выбралась с базара, уже собираясь навсегда исчезнуть из этой деревушки.
Вдруг на её тонком запястье сомкнулась большая, сильная ладонь, одним движением затаскивая худенькую девочку в переулок между двумя покосившимися домами.
- А ты юркая! – присвистнул мужчина, наверное, сид. Нижняя часть его лица была прикрыта какой-то старой, коричневатой тканью.
- Мы давно за тобой следим, кровопийца.
Второй голос, явно женский, звучал так же весело, как и первый. Из глубины переулка появилась девушка с русыми волосами, собранными в длинную косу. Её лицо так же скрывала маска. Родика занервничала. Она плохо знала общий язык, но разговор в темном переулке вряд ли заканчивается хорошо. Девочка не могла проронить ни слова, но попыталась вырваться, трепыхаясь как рыба, выброшенная на берег. Темные кудри ее раскидывались в разные стороны, но мужчина мог удержать её даже без особых усилий.
- Да тише ты! – он дернул её худенькую ручку, и боль расплескалась по всей конечности.
- Осторожней, Шакал! – гаркнула девушка. – Ну тише-тише, мышка, - она улыбнулась, хватая Родику за подбородок. Её сила едва ли не была сравнима с медвежьей.
- Жить же хочешь? – Родика вроде бы поняла смысл и отчаянно закивала.
- Она немая что ль? – промямлил Шакал.
- Без разницы, главное что-то понимает. С этого дня ты с нами. Чуть оступишься – либо пришибем, либо сдадим на растерзание семьям тобой убитых. Всё ясно? – Родика не поняла половины слов, но закивала еще сильнее, когда глаза уже застлали слезы. – Здорово, - кивнула женщина. – Тогда самое важное: я – Хворь. Он – Шакал, - и женщина указала жестом кто есть кто. – Твоё имя никому не интересно, будешь отзываться на любое позывное.
С того дня Родика, особо этого не сознавая, стала участницей совсем маленькой воровской гильдии. Тем же вечером её бросили на допрос главарю этой шайки, а затем приставили третьей к Хвори и Шакалу. Все звали её либо Кровянкой, в честь такой травы, либо давали какие-то оскорбительные прозвища. Да и Род с ними...
От Родики требовалось почти всё то же самое, что она и так проделывала каждый день – воровать и скрываться. Только теперь ставки стали намного выше. Они вместе с двумя другими залезали в чужие дома, иногда попутно убивали жильцов, выполняли заказы на воровство ценных и древних артефактов.
Глава гильдии – туссер по прозвищу Хам, на чьем лицо под шрамами читалась вековая мудрость, был одержим идеей поисков артефактов, так как в дорасколье он был богатым коллекционером реликвий, а теперь их все разнесло по Фатуму. По крайне мере, так объясняли суть их деятельности Хворь и Шакал. Они были вторыми по значимости душами в гильдии – старшие сын и дочь самого Хама. Оба могли обращаться в волков, как и их отец, хотя и родились от неизвестной сидки, которую Хам благополучно прикончил сразу после родов. Эту историю он рассказывал, как напивался. Благо, Родика не сразу начала понимать смысл слов.
В общем, прикрываясь нападением зверей, было удобнее маскировать убийства, а Родике еще и позволялось осушать полуживые туши. Благодаря этой возможности она и не мыслила сбегать из гильдии, даже не смотря на всю чернь, что там происходила. Вряд ли бы она добилась чего-то лучшего в одиночку.
Так минуло еще пару игнис, и вот Родика стала лучше понимать чужую речь, хотя и нахваталась деревенского говора, гильдия её приняла окончательно, а её квалификация как убийцы значительно выросла.
- Я узнал, что поганая гильдия Воронов, - Хам рычал почти каждое слово, - Скрывает в своём гнезде пророчество и артефакты самого Рока! – мужчина с роскошными волнами медных волос подскочил с места, резко подвигая стол.
Родика привыкла к его вспышкам агрессии. Тем более, Шакал унаследовал такие же, вместе с медью в волосах. О Воронах она многое слышала, всё-таки Стая, так называла себя эта гильдия, провозгласила себя злейшими врагами пернатых. Вороны были куда сильнее, превосходили числом, связями, магическими способностями.
Хотя, в последнем и Родика была хороша – натаскали в Вериттере, а теперь и маги Стаи взялись за её обучение. Именно поэтому, её взяли на такое важное задание. Вся Стая состояла из детей Хама, туссер десять, не менее, и элементальной магии они никогда не видали и в целом боялись, как любое зверьё.
Во главе с Хамом, Хворь, Родика и Шакал под покровом ночи выдвинулись в путь. Туссеры обратились в больших волков, а Родике, как полезному члену гильдии, разрешалось ехать верхом на спине самого Хама. Так, три волка, и всё еще юная девчушка, хотя бы уже достигшая отрочества, кинулись прямо в лапы воронья.
Стоит ли говорить, что они попались еще на попытке проникнуть в убежище самой Вероны, главы гильдии?
Родика сидела в сырой камере уже пару суток с тех пор, как завывая от жуткой боли, волки пали. Три столпа Стаи. В глубине души Родика надеялась, что они живы, она ведь сама потеряла сознание от боли, а очнулась только в камере.
- Ну зачем же ты, деточка, повелась с этими... животными.
На лице Вероны прочиталось заметное отвращение, Родика могла поклясться, что её сейчас вырвет. Обнимая себя за колени, Родика сидела в углу тюремной кровати, когда Верона в элегантном белом платье сидела с другого края. В бою эта женщина носила такой же красивый, подчеркивающий её фигуру кожаный доспех глубокого темно-фиолетового цвета.
- Маленькая моройка, - вздыхала женщина почти матерински. - Мы ведь одно и то же.
И как бы в доказательство Верона разомкнула алые губы, а из челюстей её, окровавливая десны, вылезли белоснежные клыки. Родика даже на секунду была заворожена этим зрелищем.
- Это мой секрет, - Верона улыбнулась. – Ох, а так ведь хотелось оставить тебя в живых... Но ты знаешь уже больше, чем требуется, а ведь даже не присягнула мне на верность.
Родика и не собиралась обещать никакую верность, ведь её новообретенная семья только что была убита на её глазах конкретно этой ужасающей женщиной. Это было тяжело объяснить, но присутствие женщины давило, будто сейчас ты на коленях перед самой богиней смерти. И это сводило с ума, ведь голос её был мягким, бархатным, она могла осторожно заправить волосы Родики за ухо, а затем этой же рукой лишить жизни мужчину в соседней камере. Совсем скоро умрет и сама Родика, так никогда и не познавшая настоящую свободу...
- Какой же смрад стоит в этих камерах!
Родика не меняла своего положения на кровати уже давно, так и сидела, обнимая себя в кромешной темноте, но в один день всё же раздался звук открывающейся двери, и свет пролился в помещение содержания всех неугодных. Альв, это явно был альв, судя по ушам, в белоснежных одеждах брезгливо спустился по лестнице вниз, к камерам.
- Номер четырнадцать – мертв. - В руках мужчины была записная книжка, где, видимо, он вел учет всех отбросов. Номером четырнадцать был стариком с некогда румяным лицом. Он умер пару ночей назад, его не кормили всё время, что Родика провела в темнице.
- Номер двадцать восемь – устранен, - здесь речь шла о мужчине, которого Верона казнила в соседней камере.
- Номер тридцать, - альв подошел к камере Родики, испуганно роняя блокнот. - Жива, - сдавленно нарек он.
Перед глазами мужчины была худая до костей девочка, явно оставленная умирать здесь с голоду. Волосы сальные, давно скомкавшиеся в нечто неразборчивое. Дыхание медленное. Почти отсутствующее. Альв открыл решетку, осторожно заходя внутрь.
Он попытался расцепить руки Родики, но те будто окоченели. По сути, внутри себя она уже давно умерла, но пару раз она пила свою же кровь, что позволило держаться так долго, что Вороны уже сочли её умершей.
— Это поразительно, дорогая, - альв в искреннем удивлении округлил лиловые глаза. – За всю мою жизнь я не встречал никого со столь великой тягой жить и превосходным рубиновым оттенком глаз.
Все же, разогнув чужие конечности, альв уложил Родику, та даже пыталась сопротивляться, но быстро обмякла. Альв провел по её ручке пальцем, обнаруживая следы от клыков.
- Предельно ясно, - заключил он, снимая очки, что хранились в кармашке его роскошного наряда.
Зубами мужчина стянул белоснежную перчатку, затем снял верхнюю одежду и закатал ажурный рукав рубашки. Он достал с пояса серебряный стилет, и без колебаний распорол свою руку, затем прислоняя порез к губам девочки. Подчиняясь инстинкту, Родика присосалась к ране, и можно было наблюдать, как чудесным образом её щеки наполняются краской, иссохшее тело вдруг вновь округляется до детской припухлости.
- Поразительно... - вновь пробормотал мужчина, отнимая руку, пока моройка не выпила его досуха. – Я постараюсь сделать всё, чтобы этот огонь больше никогда не угас.
И Лоренс, да это был именно Лоренс, в тот же день и правда сделал всё, что мог. Чуть позже, Верона спустилась в камеры, вновь заправила прядку за ухо Родики, а затем за руку вывела девчушку за пределы темницы. Впервые юная моройка могла оценить, насколько же высокая эта женщина. А затем Родику отмыли в местной бане, Верона лично расчесала её волосы, выдала комплект одежды гильдии. Она была большевата, конечно, на детей они ничего не шили, но со временем Родика обзавелась и своим личным обмундированием.
По сей день, сидя здесь в темнице у камеры Клеменса, Родика не знала, почему Лоренс вытащил её. Возможно, вспоминал свою жену и дочь, что сгинули во время Раскола. Не знала она, и что он сказал Вероне, но та и так была заметно мягка с девочкой.
Как Клеменс уснул, бормоча что-то неясное, Родика выбралась из темницы, наблюдая как поднимается соларис. Рассвет окрасил небо в розовый цвет. И она ведь могла больше никогда такого не увидеть. Зато теперь она имеет шанс в один день стать по-настоящему свободной.