Искры жизни
И как только хорошо воспитанный альв, выходец знатного рода, мог оказаться в такой ситуации? Под сапогами хищно хлюпает грязь, волосы слиплись из-за дождя и хлещут по лицу словно розги, а в затылок уже дышит смерть.
В целом, удивительного мало. После раскола континента сотню лет назад фамилия Делакур мало что значила для обычных душ, кроме возможной наживы. Алчность когда-то благородных жителей мира потрясала старших Делакуров. Дети же, рожденные после Раскола, не видели в этом ничего необычного. Вопросы скорее вызывали великодушные родители. Они неукоснительно следовали устоям своего рода - оберегать и помогать. Этим и пользовались кто ни попадя, забывая о том, что помощь эта была не признаком слабости. А дети рода Делакур всегда воздавали мерзавцам по заслугам.
Ныне вся статусность рода действительно приносила больше проблем, чем блага. Уже в детстве Клеменса на пороге дома Делакуров появились наемники. Тогда он остался сиротой, потеряв не только мать и отца, но и старшего брата с сестрой. Смерть не удивляла в условиях нового времени: мор, локальные войны и голод едва не выкашивали целые деревни. Но вот к чему юнец не был готов, так это к общей безнравственности нового мира. Ещё больше с этим ужасом не готовы были столкнуться его младшие – всё, что осталось от когда-то большого клана, в котором, в дораскольные времена, было бессчетное количество семей. Конечно, совсем недавно в их семье еще оставались дяди и тёти Клеменса, но наёмники дорвались и до их душ. Испуганные детские глаза, мелькнувшие в окне, навсегда врезались в память Клеменса, как болезненно напоминание о неспособности защитить семью. Благо, наёмники более охотно увязались за ним самим, и появился шанс увести убийц подальше от оставшейся родни.
Полный отчаяния, Клеменс полагал, что сможет укрыться в лесах. «Так далеко они не зайдут», - думал юноша, да только угодил в так называемый «мракот». Некогда священные земли, что теперь кишат скверной и монстрами. Всего век отделял эти места от былого светлого величия. Всего век и одна катастрофа, известная как Раскол. И вот на сегодняшний день уже никто в здравом уме и не вздумает сунуться в сторону мракота.
Впрочем, здравого ума, как и выбора, у альва не было: по пятам за ним спешили «Вороны» – как они сами себя называли. Деревни только начинали отстраиваться. Это создавало рабочие места для зодчих, но и усиливало нехватку средств для покупки более благоприятных земель. Никаких творческих или попросту стратегически бесполезных профессий толком не было, и каждый крутился в этом сумасшествии как мог: кто начнет торговать пушниной, кто устроится плотником. Кто-то живет, обменивая то, что имеет, на необходимое, а кто-то не нашёл для себя ниши лучше, чем наживаться на чужой ненависти и боли. Так появились стервятники этого мира – первые гильдии наемников.
Альв едва слышал погоню. Только шорох дождя и редкие звуки чужой одежды, напоминающие шелест вороньих крыл. Они будто и не пытались скрыть свое присутствие от Делакура, но даже так почувствовать их было сложно. Эти палачи недаром были лучшей гильдией наемников – беспощадные, бесшумные, незаметные... В общем убийцы – они убийцы и есть.
Клеменс не помнил сколько он уже бежал: отмерять время возможности и не было. Он только помнил, что начинал свой путь, когда оба светила только клонились за горизонт, а теперь где-то за тучами поблёскивала луна. За это время Клеменс укрывался в оврагах, отсиживался в кустах, да и просто вырывал всякие мгновения на передышку как мог - получалось далеко не всегда. Оружия с собой не было, а магия огня в ночном дожде совсем не работала. Да и во всем своем отчаянии и при всей бедственности положения, Клеменс понимал: не спастись. Единственное, что оставалось - умереть с честью. Как сказал бы отец, лучше погибнуть сражаясь, чем сдаться без боя. Часто с бессильной злостью он говорил, что у богинь судьбы ужасное чувство юмора. В такие моменты его любимая супруга белела, точно снежное полотно, и тихонько начинала шептать какую-то молитву. Клеменс, честно говоря, толком и не разбирался, хотя вера и отца, и матушки была очень сильна, а все члены семьи были хорошо образованы - в вопросах религии так точно.
Боль разливалось по конечностям, ведь юноша толком не мог остановить свой бег – наемники уже наступали на пятки. Стоит ли говорить, что одежда совсем не подходила для бега? И если Клеменс и вырвется из капкана погони – средств на новую жизнь он с собой прихватить не успел. Это ведь был всего лишь обычный день.
Наконец-то всё начало налаживаться. Клеменс искренне верил, что судьба ему благоволит. Но богини вновь решили пошутить злую шутку. Клеменс уже восемь лет жил у тётушки и дяди. В этой деревушке, Глафланте, укрылась небольшая часть клана Делакуров после того, как родителей Клеменса не стало. Парень был рад сидеть с младшими, помогать чем сможет по хозяйству, иногда ездить в соседнюю деревню, чтобы продавать розы, бережно выращенные тётушкой Бланш. Вот и сегодня он возвращался в Глафланту после такой сделки. Телега была набита различными продуктами и тканями, ведь это было куда лучше, чем выменивать товары на деньги, что потеряли всякую ценность. Вот только возвращаться было уже некуда.
Запах дыма настиг его раньше, чем он подъехал к деревне.
Крики разрезали тишину.
Подъехав еще ближе, Клеменс заметил и всполохи огня на крышах домов. Телега была брошена на обочине, а Клеменс рванул к своему дому, минуя соседей, что бились с фигурами в черных одеждах. Худшие ожидания оправдались – взрослые Делакуры совсем немного не дождались подмоги, и тела их устлали двор. Младшие же сумели прятаться достаточно долго, чтобы Клеменс сумел отвлечь наёмников на себя.
И вот теперь он бежал по лесу, бесконечно прокручивая всё в голове. Мог ли он вернуться раньше и всех спасти? Вновь захотелось рыдать, чем Клеменс и занимался все предыдущие часы погони. Слезы застлали глаза, а сердце рвалось от боли. И вдруг, всего за одно неосторожное мгновение, лес будто оборвался.
Альв споткнулся о словно нарочито вылезший из земли корень и полетел вперед. Жесткие ветви хлестнули по белоснежному лику, и Клеменс рухнул в грязь. На лице смешались слезы отчаяния, пот и капли дождя. Хотелось так и остаться лежать посреди леса, пока тело не растерзают монстры или шайка Воронов, пусть понятия и кажутся схожими.
Но всё же жить хотелось ничуть не меньше.
Судорожно хватая воздух ртом, хрипя в своём бессилии и отплевываясь от грязи, Клеменс всё же поднялся, пока мокрая земля закрадывалась под ногти, залипала в ссадины на ладонях, застывала в светлых волосах. Лес впереди как-то аккуратно расступался, открывая взору круглую поляну. В самом центре расположились руины башни, которая уходила в ночное небо и растворялась там, словно всё это было сном. Земля на опушке была какая-то странная, сероватая и будто неживая, особенно вкупе с такой же серой, выжженной травой. Каменная кладка руин намекала на произошедший здесь древний пожар тем, что была измазана в саже. Тем не менее, на этих же кирпичах уже пророс едва светящийся мох зеленоватого цвета. И кроме как укрыться в остатках былой цивилизации, шанса на спасение больше не было. Да и этот был таким же тусклым, как свет от мха на стенах башни. На последнем издыхании альв рванул внутрь.
В самой башне царила морозная свежесть. Клеменс не ощущал такого холода в лесу, но тут, внутри руин когда-то величественного здания, будто во льду застыло время. Словно было заточено в этих стенах нечто древнее и зловещее, захоронено ради некоего блага. Одна из стен башни оказалась наполовину разрушена, но ни дождь, ни ветер не проникали внутрь, как будто хоть и невидимая, но преграда там оставалась. Другие, достаточно хорошо сохранившиеся стены поросли мхом и плесенью. Внутри, в единственном небольшом помещении-зале, по полу были разбросаны осколки камней, какой-то мусор и сухие ветви от дерева, что прорастало через всю башню. И ничего более. Клеменс ожидал увидеть здесь хоть какую-то мебель, изваяние, да хотя бы груду камней! Но спрятаться ему было негде, а из выходов оставалась лишь пресловутая дыра в стене. На фоне этой ведущей во тьму дыры подсвечивался некий алтарь из белого камня, но он был слишком мал, чтобы скрыть за собой юношу.
— Добегался, мальчишка? – раздалась за спиной злая, холодная насмешка.
Клеменс вздрогнул. Обернулся, пятясь куда-то внутрь помещения, хотя и знал – бесполезно. Лиц наемников видно не было, но Клеменс мог вообразить, как за их капюшонами и масками скрывается ликование и извращенное наслаждение. Одни только длинные уши, торчавшие через прорези капюшонов, это подтверждали, всё возбужденно подрагивая. А недруги медленно, наслаждаясь чужим отчаянием, обступали несчастного, формируя кольцо. Клеменс пытался зажечь всполохи огня в дрожащих руках, но вспыхнули лишь резкой болью ранки на ладонях. Всё же без источника пламени невозможно было им управлять. Тут уже и пятиться стало некуда: альв натолкнулся на что-то спиной. Короткий взгляд был брошен через плечо на этот треклятый алтарь, что отделял его от падения. И тут наступил миг ликования, растворивший усталость: на алтаре, словно забытый артефакт древности, покоился меч, закованный в цепи. Холодная сталь клинка слабо переливалась золотисто-красными всполохами, будто отражая в себе эхо далеких битв.
«Смерть за спиной, смерть перед лицом... Есть ли разница?» - подумалось альву, но девиз клана учил стоять до конца.
– Никогда не знаешь, что произойдет дальше, Клеменс, не отчаивайся и не сдавайся, борись до самого конца, даже если противник сильнее. Даже если противник не один. У богинь хоть и скверное чувство юмора, но они любят смелых, –вспомнилось наставление отца, и Клеменс схватился за рукоять оружия, резким движением выдергивая его из заржавевших цепей. Эти цепи давно превратились в «аксесюяр» - кажется, так матушка называла красивые, но бесполезные вещицы, которыми любила украшать себя.
— Эй, мальчишка! – растолкав товарищей, вперед вырвался обеспокоенный Ворон. – Т-ты артефакт-то брось!
— Да ладно, Луц, испугался мальчика с каким-то старым ножиком? - засмеялся над товарищем второй Ворон.
— Как был ты тупицей, Рейн, так и остался. Чуть мозгами пораскинь и вспомни, что нам говорили про это место!
И пока убийцы имели наглость пререкаться, Клеменс крепче сжал рукоять, вновь тревожа свои раны, и кинулся вперед. Сталь звякнула о сталь, встречая сопротивление. Мир будто застыл, на мгновение задерживая дыхание, а затем раскололся, разбился вдребезги, пробуждая нечто древнее, заточенное в клинке. Нечто сильное, недовольное, озлобленное на всё живое, ощутило себя в этом мире. Искры внутри меча заплясали, налились алым, но в пылу битвы этого не замечал никто.
«Какая презренная тварь?!»
В груди Клеменса заклокотало странное чувство, желание сражаться до конца или же... холод провернувшегося лезвия. Альв отшатнулся, чувствуя, как холод чужого клинка покидает его плоть, оставляя за собой невыносимую боль. По мокрой грязной одежде расплывалось новое ярко-черное пятно. Кровь окрашивала одеяние альва быстро, стремительно, утекая так же неотвратимо, как с ней утекала и жизнь парня. Хватка его на клинке совсем ослабла, позволяя оружию практически выскользнуть из рук. Из рук, одна из коих в неверии коснулась смертельной раны.
«Стоило ли оно того? Было ли справедливо? Вот бы получить хоть еще один шанс, ради всего святого...» – сознание альва угасало быстро. Рана серьезная, более того – эта рана смертельная.
Глаза закатились вверх, а из приоткрытых губ потекла струйка крови, когда гибнущее тело безвольно рухнуло.
–Ну вот, Луц-трус, а ты преживал, что этот ножичек чем-то да поможет мальчишке!
Жизнь не то, чтобы успела пролететь перед глазами. Лишь горькое сожаление застряло в сознании: о непрожитых днях, о брошенных на произвол судьбы младших, оставшихся без защиты. Клеменс лишь надеялся, что соседка позаботится о них лучше. Звон клинка, столкнувшегося с каменным полом, окончательно пробудил нечто, заточенное в стали. Запах теплой крови, ее вкус, застывший красными бусинами на лезвии...
«Да кто посмел?!»
— Эй! Это что еще за тварь?!
Наёмники забегали, как муравьи в разоренном жилище, тут же схватились за свое оружие, начали выводить руками магические жесты. Между тем, сбрасывая скорлупу векового сна, нечто, явно телесное, размяло спину, сжало и разжало когтистые ладони. Размяло и конечности, сейчас наливающиеся нестерпимым жаром. Этот жар обдавал собою все вокруг, будто взорвалось что-то, заполняя обжигающим воздухом зал. Не пострадал только альв: ему повезло оказаться за спиной пробужденного, и пальцы одной руки так и застыли, едва-едва касаясь рукояти древнего клинка, а это всё, что осталось теперь от артефакта.
Существу, вероятно порождению самого огня, достаточно было одного взмаха руки, чтобы тела в темных балахонах, посмевшие нарушить его покой, загорелись и, в страшных криках и предсмертной агонии, начали бросаться наружу. Не спасло, конечно, но попытка была неплохой.
Элементаль, а иначе нельзя было обозначить пробужденное существо, ощущал в себе силу, но лишь малую часть от того, чем он когда-то обладал. И всё естество его жаждало большего, инстинктивно двигало его вслед за сбегающими смертными. Он ощущал себя среди какой-то древней и крайне жестокой бойни. Вокруг чудились сильнейшие противники. Но наваждение это схлынуло так же быстро, как появилось, а вместе с этим и ноги вдруг подкосились, от чего элементаль осел неподалеку от тела альва, опершись на стену. С некоторым недоумением взгляд его скользил вокруг, изучая внутреннюю часть башни: камни, пепел и темная кровь. Чудом уцелевший алтарь с разорванными цепями и мальчишка-альв, едва касающийся меча, недалеко от него. Никакой баталии вокруг, никаких противников. Воздух пропитан сыростью и запахом жженой плоти.
Отвратительно...
Элементаль по-змеиному облизнул пересохшие губы, осматривая разрушенный зал, пропитанный отчаянием. Он почти ничего о себе не помнил, не знал и ничего об этом месте. Сознание его все еще было во сне, где он сражался бок о бок с братом и сестрой – такими же элементалями, только четвёртого почему-то не хватало. Сил почти не осталось. Лишь тяжесть в конечностях напоминала о том, что он опять живой. Не осталось даже уже первородной ярости огня, ставшей карой живым существам Фатума. Только бесконечная усталость, которая затапливала все в элементале, путала мысли...
Взгляд остановился на мальчишке-альве. Точнее на теле, что было покрыто грязью и ранами, чьи пальцы упрямо касались рукояти меча. Древний меч стал последней надеждой в его жизни. Что-то в элементале откликалось на мальчишку, от чего по телу пробежала толпа мурашек. Было ли это лишь чувство жалости?.. Сожаление охватывало и стоило ему глянуть на обожженные до костей тела.
Огонь, дарованный жителям Фатума, как символ жизни...
Элементаль скорбно склонил голову, кривя губы в немного презрительной, горькой ухмылке: в своей неистовости он уподобился тем, на кого так обозлился. Он перенял даже их внешний вид. С некоторым недоумением элементаль взглянул на свои руки и помрачнел еще сильнее.
Обликом огненного элементаля во времена Раскола стала саламандра – еще одно воплощение стихии. Раньше глупцы, населяющие Фатум, считали, что эти огненные ящерки и есть божества огня, но потом, когда разъяренный настоящий дух стихии, сам Игнис, явился – те осознали разницу. Игнис пришел к ним, облачившись именно саламандрой, конечно, куда более большой, покрытой язычками пламени, но саламандрой. Впрочем, сейчас вернувшееся воспоминание не имело веса, лишь обозначило имя. В башне стало значительно теплее после случившегося, но все всполохи огня давно потухли. Над кончиками пальцев Игнис затрепетал огонек. Янтарные глаза отразили этот свет, а потом отыскали мальчишку-альва. Всего одна предсмертная мольба, надежда на второй шанс, была услышана Игнис, ведь в тот миг мальчишка касался рукояти меча. «Достойный благословения, достойный жизни и второго шанса...» - сейчас мальчишка-альв казался древнему существу именно таким. Что-то внутри твердило, что он именно такой. Возможно, когда-то вложенный дух Всепрощающего божества. Игнис выплюнул горькую усмешку.
— Пусть это станет моим искуплением, а он со своим уже сам разберется?.. – тихо обратился к пустоте он, глядя на мальчишку, в котором едва ли теплилась сейчас жизнь. – Да, верно... Стоит тогда поспешить.
Элементаль устало выпрямился и поднялся, придерживаясь за стену, у которой сидел, а после, шатаясь, неуверенными шагами двинулся к парнишке. «Так мал шанс искупить свою вину, спасая его» - мимолетно думалось Элементалю. Он потянулся к миру, к природе и жизни вокруг, в поисках... Он сам не знал, что конкретно ищет. Это огненное древнее существо задумчиво искало что-то, что спасет мальчишке-альву жизнь. «Что-то, с чем можно связать... Что-то долгоживущее, постоянное...»
Элементаль погружался в мир и природу, в свою связь с ними. Что-то внутри него желало спасти мальчишку, непреклонно требовало уберечь эту жизнь, разжечь ее, похожую на едва тлеющий уголек сейчас, в настоящий пожар.
«Дерево!..» – внезапно понял, что искал, элементаль.
Незримая для других существ, являющаяся для них лишь красивой сказкой, душа сейчас несчастно кружила около своего тела, пытаясь вернуться, даже если придётся вновь испытать всю боль, вновь пережить ужас перед смертью. Игнис осторожно поймал душу мальчика, словно ускользающий светлячок. Его пальцы дрожали, когда он невесомо провёл по ней, будто пытаясь успокоить её и свои боль и страх.
Души он всегда любил намного больше, чем их оболочки. И сейчас эта любовь только укрепилась: эта душа так стремилась вернуться в тело... Наверное, причины были на то весомые. «Дерево, что смогло жить во время Раскола и сейчас, после него, непременно переживёт и прочие бедствия. Тем более, в этом месте.» – решил Игнис. Он не знал отчего, но внимание его божества-покровителя ощущалось здесь особо остро. Так, самое сокровенное для любого создания, было частично перемещено в древо. С телом разговор был другим, теперь, поддерживаемое первородным пламенем элементаля и древним деревом, оно могло жить дальше, даже заживить свои раны самостоятельно, но Игнис не мог оставить всё так.
Его сил едва ли хватило закрыть глубину ранения, зато теперь оставался поврежден только верхний слой кожи. Слабо улыбнувшись, Игнис помог душе вернуться в ее сосуд и устало выдохнул. Всего частичка души оказалась в дереве, оставшуюся же часть элементаль поместил обратно в тело. И если раньше это не заставило бы его почувствовать, что его силы были истощены хоть на каплю, то сейчас, без былого могущества...
Дерево росло с первого этажа башни и уходило ветвями вверх. Пробегая по лестнице, мальчишка альв, вероятно, даже не думал любоваться столь величественным растением, а теперь оно надолго станет пристанищем его души. Дождь же медленно прекращался, а тучи больше не спешили отстаивать территорию, медленно и величественно уплывая с небосвода.