[ЗАМОРОЖЕН] Когда зацветет всё алым

И снова утро, и снова оно одиноко. Сколько времени должно пройти с того момента, как человек наконец забывает того, к кому был привязан больше всего на свете? Верно, никогда. Николай безучастно открыл глаза, чувствуя, как лучи солнца прокрадываются к его лицу. Поднявшись с теплой кровати на холодный пол, он босиком прошел вниз по лестнице. Тело покрылось мурашками от лёгкого, но ощутимого ветра, гуляющего по дому. Юноша проверил полки, тумбочки и другие места в доме, где только можно было найти нужное на данный момент содержимое, и всё же нашел несколько бутылок с вином, которые уже кончались. Допив остатки, он начал звать Якима и только перевернув весь дом вспомнил, что отпустил его на две недели к сестре.

Наспех одевшись, Николай вышел на морозный воздух. Был уже день и несмотря на холода люди куда-то торопились, сплошной толпой заполняя городские улицы. Писатель жмурился от света, отражающегося от искрящегося снега, и не заметил, как врезался в какую-то фигуру. Он приоткрыл глаза и увидел красное пальто. Воспоминания ненавязчивыми волнами окутывали поэта, а, подняв голову, только подтвердил свои догадки, увидев Якова Петровича. Гоголь начал было блаженно улыбаться, но внезапно похолодел и оттолкнул того в сторону, открывая себе путь, сместив преграду, которую так хотелось видеть чаще и не видеть боле никогда.

- Ну, голубчик! Мы с вами так давно не виделись, и вы сразу толкаетесь. Что же это за приветствие такое? - дружелюбно и как ни в чём не бывало сказал Гуро, приятно улыбаясь.

Противно. Тошно. Тепло... Нет! Гадко! Высокомерно! Глупо!

- Я не собираюсь с вами ни здороваться, ни любезничать!

Гоголь резко подался в сторону и поспешил уйти прочь, позабыв про покупку вина, ради которого вышел на зимние улицы, лишь на босые ноги обув сапоги и накинув на плечи теплое пальто, не удосужившись даже полностью его застегнуть. Следователь же не хотел так просто отпускать своего давнего знакомого. Гуро схватил Николая за руку и не давал отойти от себя ни на шаг, ведя в каком-то направлении. Ах, Яков Петрович, изменяем своим же словам. И где же те приветствие и учтивость, по поводу которых вы так негодовали? Гоголь безуспешно пытался вырваться и вскоре прекратил. Но зачем же протестовать, если так хочется провести побольше времени с этим, давно знакомым и теперь, наверное, уже чужим человеком, что стал не просто коллегой по работе или хорошим другом?

Вот показалась новая улица и Гуро свернул во дворик, а после повел своего спутника внутрь дома по лестнице наверх. Он открыл дверь и завел Николая в квартиру, аккуратную и без лишних деталей в интерьере. Светлое помещение, из окон которого с высоты видна шумная улица, кажущаяся более приветливой в этом месте.

- Не стесняйтесь, голубчик, проходите, - наконец произнёс хозяин квартиры.

- Зачем всё это? Чего вы снова хотите добиться? - с неким недоверием спросил писатель, оставаясь неподвижно стоять на пороге, пока Гуро уже снял с себя пальто, отдавая его женщине лет 40-45. Брюнет был и рад минутам рядом с Яковом Петровичем, но из-за того, что он узнал, для чего изначально был нужен тогда в Диканьке этому следователю, перестал относится к нему с прежней теплотой и доверием. Он его утратил, похоронив в тех же краях, где и обрел, хотя совсем хотел бы такого конца хотя бы для их простого знакомства и приятельства.

Гуро не ответил, а лишь снял с гостя пальто, пусть и встретив сначала от него  некое сопротивление, после чего подозвал убежавшую буквально несколько секунд назад женщину, которую, как оказалось, звали Мария Фёдоровна, и провел того в комнату, где на столике стояли две бутылочки вина и подносы с разными кушаньями.

- Вы не стесняйтесь, присаживайтесь, голубчик, - любезно говорил Гуро.
И Николай сел, немного помедлив, взяв бокал вина, что протянул ему Яков Петрович. Первое время разговор не шел, как хотелось бы, но следователь не сдавался и подливал гостю вина, а тот всё равно послушно выпивал его.

- И что же, вы один живёте? Не одиноко ли?

- И что? Мне так хочется... и я буду жить так... как хочу! - пошатываясь и запинаясь говорил Николай.

- Нет, нет, думаю, вам уже хватит, - Яков Петрович бережно забрал у гостя бокал и, приподняв с той же аккуратностью, повел в другую комнату. - Не дойдете вы до дома, голубчик, не дойдете. Переночуйте лучше у меня, - ласково говорил он, укладывая Николая на кровать.

- Только вы, прошу... останьетесь рядом... Мне не хочется быть здесь одному...

Гуро молча сел на край кровати, осторожными движениями пальцев проводя по волосам, скулам и губам Гоголя. После он склонился над его лицом и долго смотрел на него. Слабость перед юношей взяла над ним верх и Яков осторожно и даже как-то по-юношески поцеловал того в губы. Николай начал просыпаться, но Гуро уже не стал сдерживаться, уже не хотел. Он приобнял Николая, оставляя россыпи поцелуев на его шее и плечах, постепенно опускаясь ниже и расстегивая рубашку на нём. Гоголь сначала хотел вырываться, но блаженно тонул в любви к Якову и сдался, полностью отдаваясь в руки Гуро.