Лиам, - мальчик, который стоит на перепутье
— Мне ничего в этой жизни не нравится, — ошибочно предположил Лиам. Жас молча слушал, держал его за руку, будто тот вот-вот сиганет с крыши.
Ему нравилось. Нравилось раннее утро после дождя, когда в воздухе ощущалась приятная прохлада и влажный аромат роз, которыми был усеян их сад. Нравилось убегать от сонных слуг к кромке океана и слушать шум прибоя. Волны здесь тихие, они шептали, как прекрасна была прошедшая ночь, когда белесые звезды отражались в их поверхности. Ему нравилось пачкать руки графитом, когда забываешь отдирать руку от альбома и рисунок безжалостно размазывался по странице. Нравилось опаздывать к завтраку, чтобы не столкнуться с отцом и попрощаться с сестрой перед школой. Линда смотрит на него непривычно взросло и ее взгляд — совсем как у матери — искрится. По-настоящему светится радостью. Он любил сестру, хоть и ошибочно считал, что должен ненавидеть. Просто не мог иначе. Линда как обычно пожелает ему хорошего дня и отправится на занятия. У нее, в отличии от него, все было на высоте: оценки, друзья, даже настроение оставалось неизменно радостным!
«Да, — думалось ему, — кажется, мама была такой же.»
Кажется... Он едва ли ее помнил и этот размытый облик застывал перед глазами, когда он подолгу рассматривал отражение в зеркале, словно пытался поймать то на лжи. Жизнь казалась такой же нереальной, как движущееся само по себе отражение. Лиам постоянно пытался разыскать на себе хоть какое-то сходство с матерью, — хоть родинку или родимое пятнышко, — но зеркальный «он» грубо отталкивал оригинала в реальность, где Лиам был копией своего отца, — белой вороной с ненавистью к дневному солнцу. Палящее солнце оставляло на нем ожоги — то была ненависть всех граждан Рене к его семье. К нему самому, если уж на то пошло. Ведь настанет день, когда ему придется сменить отца. День, к которому его готовят с самого рождения.
— Неправда, — отвечал Жас. — А я прекрасно чувствую, когда люди лгут.
Лиам приподнял уголки губ в грустной улыбке. Он был счастлив, что нашел Жаса и вместе с тем его грудь сдавливала такая тоска. Их связала бездонная пропасть потери и, стоя друг напротив друга со связанными запястьями, они смотрели вниз, куда не заглядывает свет, и думали, что падают. Стоило всего-то открыть глаза и пропасть становилась небольшой лужей, но иногда так тяжко даётся даже такое, казалось бы, обыденное действие.
Он никогда бы не подумал, что так сложно будет разомкнуть веки. Словно тысяча рук закрывали ему обзор, удерживая на месте. И ему нравилось это чувство. Нравилось разрушение, когда внутренний замок давал трещины. Когда забывались самые заветные мечты.
Было в этом что-то такое.
— Хочешь сказать...
Хочешь сказать — что? Что все это было ложью? Что он с самого начала обманывал себя? Но ведь только так он нашел свой дом. Только подпитывая себя болью, он забрел в этот город.
Жас поднялся, выпустил его из рук, взяв вместо теплой руки холодную белую трость и двинулся вперед. Ловко, быстро, но осторожно. Это всегда так удивляло Лиама.
— Идем, — сказал Жас, будто не расслышав его замешательство. А он, казалось, слышал мысли наравне со всем, что происходило вокруг. — Док будет искать.
Лиам стоял там, у небольшого нагорья, которое скрывало коридор в подземный город, и смотрел в спину отдаляющегося Жаса. Он был так близко, но так далеко.
— Прости, — тихо обронил Лиам, даже не думая, услышит ли его собеседник или нет. Если не услышит, то точно поймет. — Я вернусь.
Он говорил это больше для себя самого. Дал слово — держи. Пускай Док злится на него, что он бросает их сейчас. Он вернётся, точно вернётся.Натянув капюшон на голову, Лиам сорвался на бег.
Ему нравилось рвущееся из груди воодушевление, непонятно откуда взявшееся. Нравилось бежать так, что от усталости заплетались ноги. Он любил падать, потому что всегда поднимался и продолжал бежать. Вперед, ввысь, где закатное солнце заливало алой дымкой чужой и в то же время родной ему город. Он терпеть не мог дом, в котором вырос, и любил пробираться туда тайком после таких перебежек. Нравился вкус холодной родниковой воды, которая спасала его от дикой жажды. Любил раннее утро и поздний вечер, игнорируя остальное время суток, именуемое «рабочим днем». Он не любил читать, но обожал шелест страниц и запах старых книг.
Лиам не был умным, но любил притворяться таковым. И сейчас, помимо закатного зарева, его ослепило кое-что еще. Нечто незримое простому взгляду, что-то, что нельзя услышать или пощупать, но оно было здесь, рядом с ним, именно в тот самый момент.
Перепрыгивая с балки на балку в старом полуразрушенном здании военного училища — забытого, но родного — он понял, как прекрасна эта жизнь, которую он так ненавидит.