Дети света и дня

И воскликнул тогда Петер: «Избавь меня, Создатель, от врагов моих, что восстали на меня!.. Они подстерегают меня, собираясь напасть не за грехи мои и не за преступления, коих я не совершал... Сильны они, но я к Тебе обращаюсь, ибо Ты суть Творец мой и заступник».

Книга Даниэля, глава пятьдесят первая [1]

Vi victa Vis [2]

Октябрь 808 года от явления Даниэля Великого. Граница Пелкрука и имперского княжества Швертерн, город Одерхал

1

Процессия из двенадцати всадников, сопровождаемых оруженосцами, а также трех с лишним десятков человек, среди которых были и айншильдеры [3], и осужденные за различные преступления бюргерские дети, и добрая дюжина личностей самого что ни на есть разбойничьего вида, медленно въехала в городские ворота.

— Мог бы пошевеливаться и быстрее, отродье Агареса![4]... — раздраженно рыкнул терц-капитан Леон Бродбек на замешкавшегося слугу, подбежавшего к нему взять поводья. Отряхнув с латной перчатки налипший снег, он легко спрыгнул с коня и не оглядываясь зашагал вперед, к видневшейся впереди решетке донжона.

Вслед за ним ко входу в одну из главных приграничных крепостей Швертерна потянулись и остальные. На месте остались только трое рыцарей, которые должны были охранять телеги с харпаксом, пока их не разгрузят на территории форбурга [5] — да, собственно говоря, десяток прибывших с той стороны границы, которые этот самый харпакс и должны были разгрузить при помощи местных жителей.

Одним из них оказался Вальдемар Циглер. Вот уже без малого четыре с половиной года он жил в Одерхале, куда попал по повелению его светлости Флориана фон Кверфурта и айнспатера Клеменса Ветцеля. Оказавшись среди таких же, как он, осужденных за преступления, которые карались повешением, четвертованием, колесованием, усекновением головы и прочими разнообразными видами лишения жизни, «солнечный мальчик» быстро смекнул, что торговля серебром в Швертерне мало кого интересует. Вернее сказать, интересует только в одну сторону — из княжества, но отнюдь не в него.

Бройсы, земги, хирши и прочие обитатели Пелкрука с радостью принимали текущий к ним полноводный серебряный поток. Взамен жители Одерхала регулярно получали для своих нужд зерно, мед, кожу, «дикий» воск, древесный уголь, соль, селедку и пресную рыбу. Вот именно ею-то и устроился торговать на рынке форбурга Вальдемар, когда понял, что застрял в этих лесах не на месяц, не на два, и даже не на пару лет.

Нет, конечно, за эти годы были в его жизни и запах орхидей в волосах местных девушек, учивших его земгальскому языку с помощью своих прелестей, и запах пергамента и кожи в библиотеке Ордена святого Валериума (куда он почти сразу по прибытии сдал свою книгу по добыче серебра); периодически попадался даже аромат свежесваренного пива в городском трактире под названием «Два монаха». Но все они успешно перебивались стойким запахом трески, пикши, сельдей и карпов.

Главной же статьей приграничной торговли, несмотря на рыбу, кожу, зерно и все остальное, был, разумеется, «горючий камень». На самом деле, как объяснял Вальдемару здешний викарий Людвиг фон Крузе (с которым они очень быстро начали приятельствовать на почве общей любви к сочинениям Рутилия, Северлина и Амулия [6]), торговля харпаксом процветала на этих землях еще во времена Республики, жители которой называли этот камень «электроном».

Более того, по словам фон Крузе, сенаторы Старой Республики каким-то образом договорились с пелкрукскими жрецами об открытии самого настоящего der Bernsteinweg [7], по которому харпакс весьма взаимовыгодно перемещался сразу в обе стороны. Вначале камни отправлялись со здешних берегов на юг и запад континента в первозданном виде, а потом возвращались обратно — но уже в виде бусин, застежек-фибул и прочих украшений, предназначавшихся для жрецов-виделотов, которым принадлежала в Пелкруке вся реальная власть. Да и до сих пор, как не раз слышал сам Вальдемар, существовал обычай класть бусы из харпакса на могилы виделотов и наиболее знатных дружинников.

Позднее этот торговый маршрут стал главным способом сообщения не только с Пелкруком, но и со всеми странами на северо-восток и юго-восток от Империи — Лиекрой, Венлавией, Царвератом и другими. Пушнина, рыба, зерно, мед и камни быстро и без лишних слов обменивались на мечи, ткани, рукописи и серебро (а иногда и золото). Так продолжалось больше пяти веков, пока в 547 году от явления Даниэля Великого не вспыхнуло то, что летописцы затем назовут «Великой лесной войной».

Тогдашний король Греары Арпад I Старый решил, что его растущим владениям не хватает богатых харпаксом земель. Но когда он отправил своих парламентеров к соседям, с просьбой поделиться хотя бы несколькими квадратными футами территории для сбора камня, то обратно получил лишь их отрубленные головы с выколотыми глазами. При этом в каждую из пустых и окровавленных глазниц было вставлено по столь желанному Арпадом камню, а изо ртов торчали куски пергамента, на котором было написано одно и то же: "Shai est visas stabas mes dātun jūmas gūtingas vāras valdnīkas" [8].

Разумеется, Арпад не стерпел подобного и тут же начал войну. Спустя три месяца он потерпел сокрушительное поражение на берегу озера Павасара. В этой битве король сложил голову вместе с еще почти двумя сотнями рыцарей, но и власть виделотов оказалась в шаге от собственного падения. После этого торговый путь пришел в запустение почти на два с половиной столетия. И только сейчас, после отчета из Фейхдоррана, у Империи появился шанс не просто восстановить его, но и поставить под свой контроль.

2

Людвиг фон Крузе вообще оказался для Вальдемара поистине бесценным источником информации не только о «горючем камне» и его добыче в окрестностях Одерхала, но и об истории самого города. Когда Циглер-младший в компании таких же, как он, бывших кандальников, приехал сюда, то город уже мало напоминал тот маленький деревянный форт, который основали первые имперские поселенцы около десяти лет назад.

Собственно говоря, это и фортом-то было назвать нельзя: всего лишь пара деревянных строений, вокруг которых был наспех возведен частокол и выкопано несколько рвов, охраняемых лишь одним рыцарем и двумя кнехтами. Хвала Создателю, в тот год никому из диких обитателей пелкрукских лесов не пришла в голову идея напасть на Одерхал (или хотя бы осадить его).

Впрочем, это продолжалось недолго — уже следующей зимой под стенами только-только начавшего укрепляться города собралось четыре тысячи бройсских воинов. Учитывая, что одерхальские ворота тогда запирались лишь на хлипкую щеколду, всех защитников города можно было без лишнего шума взять на копье и перебить. Вожди дикарей, как рассказывал фон Крузе, уже практически открыли ворота с помощью переброшенного через них сыромятного ремня, но внезапно все разом ослепли, когда здешний епископ Альберт фон Майер нараспев начал читать священные строки из Книги Даниэля:

— Es stehe Erschaffer auf, daß seine Feinde zerstreut werden... Wie das Wachs vor dem Feuer schmilzt, so lass die Ungläubigen verderben!.. Erschaffer wird des Kopfes, seiner Feinde zerschmettern, die da fortfahren in ihrer Sünde!.. [9]

Фон Майер, к слову сказать, пришелся Вальдемару по душе с первого взгляда. Рослый и крепкий, уверенно стоявший на ногах, он скорее производил впечатление кузнеца, рудокопа или лесоруба, нежели священника. Сразу становилось понятно, что он прекрасно знает, чего хочет, и какими видит и эту землю, и судьбы живущих на ней крестьян, ремесленников и рыцарей. Кроме того, с таким епископом не страшно было ни жить, ни умереть. А смерть, к слову, ходила совсем рядом, по диким лесам и пущам.

Сейчас его преосвященство все больше времени проводил в столице княжества — Эрфельде, по каковой причине всеми делами здесь, в Одерхале, заправлял его правая рука, викарий фон Крузе. При нем деревянный город на берегу залива медленно, но верно становился каменным. Архитектурной доминантой его был треугольник из двухэтажного особняка, в котором жил епископ фон Майер, собора святого Валериума (уроженца здешних мест) и, собственно, одерхальского замка. Будучи возведен монахами Ордена около трех сотен лет тому назад, сейчас последний возвышался перед глазами Циглера-младшего во всем своем великолепии.

Вход в выстроенную из красного кирпича и желтого известняка крепость находился со стороны домика-ризницы около залива Иланка (там обитал замковый священник отец Бенедикт), и через северный флигель вел во внутренний двор — именно этим путем сейчас и прошли терц-капитан Бродбек и его спутники. Здесь же располагались комнаты отдыха стражников и маленькое помещение, которое жители Одерхала прозвали «харпаксовой пещерой». Сюда каждый день, редко два, свозили собранный на побережье солнечно-рыжий, словно волосы Вальдемара, камень.

3

Этой весной, наконец удалось покончить с главным смутьяном этих земель. Бройс Штефан Франке в свое время был вывезен здешними монахами в Форцунген, где принял крещение в лоне святой Церкви Империи, после чего отправился для учебы в соседний с Одерхалом университетский город Иммельхаузен, где и поднял восстание, навлекшее на него великий позор по одну сторону баррикад и огромную славу — по другую. Стевис Вранас (таково было настоящее, языческое имя этого предателя) не ведал пределов собственному коварству. Бывало так, что он во главе своего отряда проезжал по местам, где в страхе прятались местные жители, и на чистом общеимперском провозглашал: «Коли есть здесь живые, то пусть выходят, ибо все язычники уже давно ушли». И когда ободренные этим крестьяне, лесорубы, ткачи, мельники и все прочие добрые люди, жившие на орденских или имперских землях, выходили из своих домов, то Вранас и его люди цинично убивали всех, или же брали в плен.

Но чем дальше, тем больше племен Пелкрука и Лиекры склонялись под руку Империи в стальной перчатке, — и в конце концов Вранаса бросили даже ближайшие соратники. Покинутый всеми, он скрывался в заброшенном шалаше в Галимии, где его — вконец одичавшего, но не сдавшегося — и нашли возглавлявшие поисковый отряд рыцари Ульрих фон Вольф и Юрген фон Розенберг.

Казнь вождя мятежников была поистине ужасной: сначала его распяли за руки и за ноги между деревьями в ближайшем лесу, а затем несколько раз пронзили мечом. Отсеченная фон Вольфом голова Стевиса еще несколько недель после этого украшала собой частокол городской ограды Иммельхаузена — ясное дело, в назидание тем, кто носил в себе мысли повторить его предательство и поднять восстание против Империи и лично Его Величества Зигфрида III цу Шаумбурга.

Разумеется, борьба с «лесными братьями» на этом не закончилась мгновенно: их вылавливали еще почти три месяца спустя после казни Вранаса. Так, одного из его ближайших соратников, прозывавшегося «Храммо из Земгии», повесили на одной из окружавших Швертерн горных вершин. Но в целом можно было сказать, что земли Пелкрука наконец обрели мир и покой, а Империя смогла восстановить древний маршрут для торговли горючим камнем.

Проблема лично для него, Вальдемара Циглера, заключалась в том, что такая мирная жизнь была мила рыжеволосому «солнечному мальчику» в землях родного Функена, а не среди диких племен, которые поклонялись лесным и полевым духам, верили в змей и жаб и сжигали своих покойников живьем, вместе с конями, домом и всем скарбом.

Да, дома он стал бы, скорее всего, обычным рудокопом на зуггентальских серебряных рудниках, как когда-то его отец — ибо склонности к торговому делу, на которую так надеялся Лотар, юноша не испытывал совершенно. Но в конце концов, это была пусть и неимоверно тяжелая, вредная, однако достойная и честная работа, ничуть не хуже других!.. Здесь же, в Одерхале, он оказался всего-навсего поставщиком свежих карпов и трески на столы викария фон Крузе и терц-капитана Бродбека, и шансов достичь чего-то большего, по существу, не имелось никаких.

Стоя под холодным октябрьским дождем, который он так ненавидел, и вытаскивая из повозок последние наполненные электроном мешки, Вальдемар снова и снова прокручивал в голове эти мрачные мысли. Из-за завываний ветра, монотонного стука капель по крыше домика отца Бенедикта и своих собственных раздумий шорох в кустах позади молодой человек смог услышать далеко не разу. И вот когда он наконец начал разворачиваться, дабы посмотреть, что происходит, его ухо уловило свист чего-то тяжелого и стремительно рассекающего воздух. В следующее мгновение в лоб Вальдемара ударила дубинка с кремневым навершием, и окружающий мир, стремительно завертевшись, канул куда-то в темноту — такую же угольно-черную, как некогда отцовские руки.

4

В себя Вальдемар пришел от того от повелительного окрика над левым ухом, прозвучавшего резко и хрипло, словно вороний грай:

— Traukt shis varmias stasmu altarē!.. Nūsun Deivas dergētet geidīt!.. [10]

Кое-как разлепив веки, слипшиеся от натекшей со лба крови, ему удалось увидеть по обе стороны от себя двух рослых лбов в светлых овчинных кафтанах, которые, не выказывая абсолютно никакой усталости и вовсе не сбиваясь с шага, волокли юного Циглера под локти туда, где ощутимо пахло солью, ветром и морем. «К заливу», — мысленно догадался Вальдемар, вспомнив примерную географию этих мест. По тому, как на освещенную солнцем землю ложились тени, он сделал вывод, что светило уже начало постепенный бег в сторону запада. А это означало, что, скорее всего, они сейчас были в лесу Крейзе.

Скорее всего, его схватил какой-то до сих пор непокоренный отряд земгов. Несмотря на то, что после смерти Вранаса мятеж оказался обезглавлен и почти уничтожен, отдельные Waldbrüder все еще беспокоили эту землю.

В голове тут же начали одна за одной всплывать страшные истории, в том числе и об ужасной гибели святого Тимо Шельдского как раз в этих местах, где-то неподалеку от Фридкау. По преданию, епископ, проповедовавший язычникам силу Создателя и мудрость Даниэля Великого, уже собирался возвращаться в Империю через Лиекру, когда на него и его товарищей напали бройсы, захватили во время послеобеденного сна и предали страшной мученической смерти. Толпа дикарей набросилась на Тимо, до смерти забив его камнями, отсекла голову и даже, как рассказывали некоторые имперские хронисты, начала жрать его тело, подобно собакам. Останки святого выбросили в Злаву, где они пробыли неприкаянными шесть дней, прежде чем их прибило к берегу.

Впрочем, ходили слухи, что благочестие Тимо было столь велико, что дикари решили разрезать его на куски только после того, как епископ, подхватив рукой собственную отрубленную голову, продолжил проповедовать им догматы святой Церкви Империи. Так это было или нет, уже никто не расскажет — но вот представление о нравах бройсов, земгов и иже с ними для добропорядочных граждан Хостланда было вполне себе конкретным.

Однако уже триста лет миновало с той поры, когда святому было сказано: «Будь доволен, что ты дошел досюда живым – а теперь убирайся с нашей земли. Из-за подобных тебе наша земля не плодоносит, женщины не рожают детей, деревья засыхают, а старики умирают. Чем дальше ты пройдешь в глубь этой страны, тем ближе будет твоя смерть!».

Многие язычники (в первую очередь знатные) искренне уверовали в Создателя, имели на столах богато украшенные и переплетенные списки с Книги Даниэля, и даже, бывало, помогали имперцам побеждать мятежников. Так что совсем уж дикими эти земли давно не были. Тогда зачем им понадобился именно он, Вальдемар, а главное — что с ним собираются делать?..

Земгальский язык за годы жизни в Одерхале юноша, конечно, не раз пытался выучить — вот только в основном он это делал за счет местных красоток, которые приходили на рыночную площадь торговать самодельными льняными и шерстяными платьями, бронзовыми бляшками и кольцами, да бусами из горючего камня. Однако все то, о чем они шептали ему ночью на сеновалах и в амбарах, а также днем в придорожных кустах, никак не помогало опознать произнесенных сегодня фраз, если не считать слов varmias, то бишь «красный» или «рыжий», и Deivas, что означало «бог».

Осторожно повернув голову, Циглер-младший увидел едущего слева от него высокого всадника с мрачным лицом, по которому змеился старый след от удара мечом.. Черные с проседью волосы его были забраны в длинный хвост, а на плечах развевался под осенним ветром ярко-голубой плащ, заколотый застежкой-фибулой в виде большой рыбы. Сделана она была все из злосчастного горючего камня.

Видимо, уловив боковым зрением, что юноша смотрит на него, всадник все тем же хриплым и каркающим голосом сказал что-то тащившим Вальдемара молодцам, после чего послал коня в галоп и уже через пять минут скрылся в глубине леса.

5

Запах соли, ветра и моря стал ощущаем почти телесно, когда Вальдемара наконец вытащили на песчаную косу перед заливом Иланка, да там и бросили. Подняв голову, молодой человек увидел перед собой десятка два земгов обоего пола.

Мужчины были сплошь вооружены короткими копьями и одеты в белые или голубые шерстяные рубахи до колен, длинные штаны и лыковые лапти. В отличие от них, женщины все поголовно были босоногими, и носили длинные рубахи с обшитыми тесьмой рукавами. Кроме того, на всех них — от молоденьких девушек (Вальдемар даже узнал, как ему показалось, одну из своих учительниц земгальского) до полувековых старух — были надеты квадратные платки самых разных цветов: красного, желтого, лилового, белого и голубого. Все они по краям были расшиты большими и тяжелыми бронзовыми бляхами; ровно такие же бляхи, к слову, украшали и кожаные пояса язычников-мужчин.

Самым богато и нарядно одетым оказался как раз тот «ворон» со шрамом на лице, что ехал рядом с Вальдемаром в лесу Крейзе. Он уже успел не только слезть с коня, но и взять в руки богато украшенный посох, а также набросить на себя плащ из дорогого меха куницы, которую пелкрукские племена сплошь и рядом называли "kāuni" (это слово Циглер выучил, целыми днями стоя на городском рынке и продавая рыбу; там его соседями были не только кузнецы, пекари и красильщики, но также и торговцы вином, мехами и солью).

За поясом «ворона», который был расшит такими же увесистыми бляхами, как и у других мужчин (только уже не бронзовыми, а серебряными) торчал большой нож с наборной ручкой все из того же харпакса.

— Пинно, Вольрад — тащите его сюда!.. — отрывисто бросил он, указав посохом на Вальдемара, который едва-едва оправился от удара в голову и теперь пытался осмыслить происходящее, в чем ему довольно сильно мешало почти постояннее поведение головокружение.

Уже ставшие Вальдемару за время «прогулки» по лесу почти родными дюжие молодцы сноровисто подтащили юношу прямо к.. кому? Отцу? Вождю? Жрецу? Последнее предположение ледяным огнем вспыхнуло в голове юноши, когда он увидел то, вокруг чего собрались все язычники.

Большая пятифутовая статуя, словно бы высеченная из цельного куска горючего камня, изображала длинноволосого и пышноусого мужчину в короне из водорослей, держащего в одной руке трезубец, а второй подносящего ко рту раковину большого моллюска.

— Ein bernstein Gott...[11] — произнес Вальдемар враз пересохшими губами. Больше, впрочем, он не успел ничего ни произнести, ни подумать. Глядя на него в упор своими ледяными глазами, «ворон» отдал новый приказ на своем языке:

— Raiba tanan ir sait kasmu altarē... As skelī tanasai kraujā!..[12]

На сей раз молодому человеку вполне хватило познаний в земгальском, чтобы понять слова «кровь» и «алтарь» — хотя бы чисто по звуковому сочетанию. Почему-то вспомнилась фраза отца Бенедикта, которую он любил повторять, пока объяснял Циглеру тонкости языка Старой Республики: «Фонетика — это Божественная наука, сын мой. Как известно, мир создан по Слову Создателя, а это значит, что в основе всего нашего тварного мира лежит ЗВУК. Правильно произнесенное слово способно менять реальность быстрее и проще любых герцогов, графов, прелатов и императоров».

Впрочем, сейчас Вальдемару не помогли бы ни звуки, ни слова... Вот разве что сам Зимний Лев, окажись он здесь — даже разменяв шестой десяток, Зигфрид III цу Шаумбург обладал поистине богатырским здоровьем и телосложением, ломая подковы в пальцах и нося на плечах тяжеловооруженных рыцарей Императорской Гвардии в полном доспехе [13]. Но Его Величество, как назло, на берег залива почему-то не спешил.

Тем временем на несчастного рудокопова сына по приказу «ворона» бросились сразу пятеро (или семеро?..) земгов, и не успел младший Циглер моргнуть хотя бы одним глазом, как уже оказался привязан крепкими веревками к огромной плите известняка, лежавшей на берегу и явно служившей жертвенником. плите, находившейся прямо перед янтарным изваянием. Причем к статуе божества оказались обращены его ноги, а при попытке поднять голову взгляд юноши неизбежно встречался с ярко-желтыми глазами древнего бога. Владыки Моря.. и, по-видимому, всех здешних мест.

Теперь-то было понятно, о ком говорил «ворон»!.. А сам он наверняка был крейве, жрецом этого идолища. И глядя на бурые пятна, покрывавшие известняк то тут, то там, было нетрудно догадаться, что ожидает того, кто рано или поздно на нем окажется. Вальдемар попытался было дернуться раз, другой.. Да куда там — примотан он был на совесть.

Погода между тем внезапно начала меняться прямо на глазах. Небо, еще недавно бывшее ясным розово-золотистым от закатных лучей, потемнело до сине-черного, свинцового оттенка. И это при том, что солнечный диск все еще находился на небе!..

Волны, до этого ровно бившиеся о берег залива в едином ритме, стали беспорядочно обгонять одна другую, словно дети, бегущие наперегонки за продавцом сладостей. Захлестывая песчаник, они теперь почти задевали ноги тех, кто стоял ближе всего к воде. Ветер явно сменил направление и, казалось, задувал прямо под кожу. Запах соли и моря уже не щекотал ноздри, а словно бы разъедал изнутри глотку и гортань.

А еще – юноша был готов поклясться в этом именами Спасителя и всех апостолов его, Даниэля Великого, а также святого Вальдемара, имя которого он носил! – земля под всеми собравшимися на берегу внезапно ощутимо толкнулась вверх. Примерно так же, как толкается в утробе матери недовольный теснотой младенец.

— Tāvas.. keli ilgai? Jūr'ai ni atvanga... [14] – от толпы язычников отделился и подошел к «ворону» парень едва ли старше Вальдемара. Рослый и при этом очень жилистый – видна каждая мышца на руках, торчащих из закатанных рукавов. На голове ежик таких же, как у крейве, жестких черных волос. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что эти двое были кровными родственниками. Причем очень и очень близкими.

- Терпение, Кверам, терпение.. – все тем же хрипло-каркающим голосом, но уже по-имперски (явно затем, чтобы пленник его понял), ответил тому жрец. – Совсем cкоро я отниму у него руки, а затем вырежу его сердце. И тогда ты..— тут он обвел взглядом всех стоявших на берегу людей, — нет, тогда вы ВСЕ увидите, как наш бог Ценарис заберет у этого рыжего всю кровь, и вернет великого вождя Лерегаута!..

При этих словах все вокруг одобрительно закричали так, что на несколько мгновений Вальдемару заложило уши, и он мог лишь видеть, как женщины бросают в воздух цветастые платки, а мужчины возбужденно стучат о щиты своими мечами и дубинками. Когда же слух восстановился, то «солнечный мальчик» внезапно понял, что стук этот далеко не все время выглядит беспорядочным. Время от времени обретая правильный, четкий и размеренный ритм — словно бы в противовес волнам, которые давно растеряли свою былую умеренность и стройность, уже практически дохлестывая до молодого человека, беспомощно распростертого на жертвеннике.

То, что ничего хорошего его не ждет, Циглер-младший понял еще примерно третью часа ранее, когда Пинно и Вольрад закончили привязывать его к известняковой плите. Но именно теперь — от волнения, страха и ощущения чего-то невозможного, что случится вот-вот, прямо сейчас, мозг Вальдемара практически отключился от реальности. Глядя на то, как «ворон» вытаскивает из-за пояса нож, а затем направляется к нему, он хотел что-то крикнуть, но вместо этого губы сами собой начали едва слышно шептать:

— Создатель суть прибежище мое, твердыня и скала... мой меч, мой щит и моя стезя. На силу Его одну уповаю я... Цепи ада сковали меня, сети смерти опутали меня и ветер забвения коснулся меня — но в тесноте моей я к Создателю моему воззвал.. [15]

«Ворон» меж тем подошел совсем близко – так, что можно было почувствовать его несвежее дыхание изо и запах мокрого куньего меха. Глаза жреца горели каким-то демоническим огнем, а из уголка рта сбегала струйка алой слюны (или это так падали на лицо крейве последние лучи заходящего красного солнца?). Занеся над Вальдемаром нож, он расхохотался и злобно произнес:

— Дурак!.. Твоя молитва не поможет! Здесь хозяином древний бог моря – янтарный Ценарис.. и сейчас он придет за тобой!..

Молодой Кверам при этом стоял за спиной отца и, глядя юноше прямо в глаза, улыбался совершенно волчьим образом. Не желая видеть ничего этого — ни звериного оскала, ни занесенного ножа — Вальдемар зажмурился и скороговоркой, на одном дыхании, выпалил следующие строки того же самого псалма из Книги Даниэля, которому его много лет назад научила набожная Ютта:

— ..потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись холмы и горы, и пали стены крепостные от гнева Создателя.. Он простер руку с высоты и взял меня, избавив меня от врага моего сильного и от ненавидящих меня, которые были сильнее меня. В день бедствия моего они восстали на меня, но Создатель был мне опорою!.. [16].

6

И в этот самый миг земля под ними действительно потряслась и всколебалась, а затем издала звук, подобный тому, как если бы тысячи ткачих одновременно начали рвать только что сделанное ими полотно, будучи крайне недовольны своей работой. Одним словом, невозможный, непереносимый, нечеловеческий треск раздался словно бы со всех сторон разом... А затем Вальдемар увидел, как большинство тех, кто окружал статую Ценариса, проваливаются куда-то вниз с ужасными воплями — в то время как остальные, за исключением крейве и его сына, разбегаются кто куда.

Внезапно, будучи подхвачено одной из беснующихся в заливе волн, изваяние Владыки Моря накренилось и упало прямо на «ворона», разнеся его череп на несколько различных по форме, размеру и внешнему виду кусков. К счастью Вальдемара, выпавший у жреца из рук нож не воткнулся юноше в грудь, а плашмя упал рядом на жертвенную плиту.

Одним словом, Циглеру-младшему уже второй раз в жизни откровеннейше повезло обыграть смерть. И этим надо было пользоваться — ибо, как любил говаривать, разбогатев, его отец, «если второй шанс еще может быть божественным подарком для глупца, то третьего для идиота – уж точно никто не даст».

Окружающий ландшафт между тем продолжал меняться прямо на глазах. Вспучивались и исчезали холмы, волны дробили камни и выворачивали с корнем деревья. И повсюду были харпакс и кровь.. Очень много харпакса и крови.

Найдя взглядом среди этого апокалипсиса стоящего на коленях и оглушенно мотающего головой Кверама, Вальдемар сдавленно крикнул одну из немногих известных ему прусских фраз:

— Hêja, tû.. eitwais šan!.. [17]

Тот с ненавистью посмотрел на Вальдемара, но все же подполз к нему. Первым делом, разумеется, схватившись за рукоять лежавшего рядом ножа.

— Ты молод, а значит, наверняка понимаешь имперский язык — торопливо начал Вальдемар, пока Кверам не воспользовался оружием. — Вы хотели принести меня в жертву, но мой Бог оказался сильнее вашего, и покарал всех вас, даже твоего отца — великого крейве...

— Спагерот.. Его звали Спагерот!.. — с болью и яростью выдавил из себя Кверам, и внезапно разрыдался, совсем как мальчишка, что упав, разбивает коленку во время зимних баталий за ледяную крепость. Жертвенного клинка, однако, он при этом из рук так и не выпустил.

— Даже великого крейве Спагерота, — согласился Вальдемар. — Разве это не доказательство того, что если ты сейчас таки убьешь меня, то эта смерть, даже намек на которую принес вам такие беды, уничтожит и тебя, и твоих сородичей?.. Отпусти меня, разрежь ремни — и я даю тебе слово, что просто сбегу отсюда, ни слова не рассказав ни о том, где я был, ни о том, что я видел.

Ты и остаток твоего племени, если они все еще живы, сможете жить спокойно. Рыцарей Алого Орла я на вас не наведу, потому что больше всего на свете, клянусь святой Альбиной Видящей, мне хочется просто-напросто убраться из этих мест... Вот только решать надо быстрее, иначе нас обоих погребет либо земля, либо море...

...Уже когда он был не меньше чем в паре сотен шагов от леса (спасибо единственной лошади, не испугавшейся землетрясения — позже Вальдемар понял, что она просто-напросто была глухой), ветер (так же сошедший с ума, как и волны), донес до него крик Кверама:

— За тобой должок, рыжий! Клянусь памятью отца!..

...Ранним утром дня св. Мальхоса [18] в ворота Одерхала на вдрызг измочаленной кобыле въехал всадник, рыжие волосы которого, слипшиеся от дождя, явственно припорошила свежая седина. На вид ему можно было дать почти четыре десятка лет — и уж точно никто не узнал бы в нем двадцатичетырехлетнего Вальдемара Циглера, поставлявшего рыбу на стол местного викария.

А тем же вечером уже сам Людвиг фон Крузе, выполняя настоятельную просьбу вышеозначенного Циглера, согласился провести всего за шестьдесят марок обряд ordo presbyterorum [19]. Деньги у потенциального священника, как ни странно, оказались в наличии. В самом деле, откуда же викарию было знать, что парой часов раньше этот торговец рыбой и сын рудокопа продал подобранные им на берегу Иланки солнечные камни, выручив за них тем самым почти полторы сотни марок?..

— Какое же имя ты хочешь взять себе для служения Спасителю и всем людям Его? – спросил фон Крузе, надевая черную с фиолетовым кантом мантелетту [20], и после долгой паузы услышал в ответ:

— «Солнечного мальчика» Вальдемара Циглера более нет... Есть только его тело, а дух остался там, на берегу залива. Пусть же его место займет тот, кто был обвинен женщиной и брошен в темницу, а после, подвергнувшись многим испытаниям, обрел славу. Отныне и навсегда, отец Людвиг, зовите меня братом Михаэлем.
_____________________________
[1] Пс. 58: 2, 4, 10 (переиначенная цитата)
[2] Сила побеждается силой (лат.)
[3] Айншильдеры, или «однощитовики» - рыцари, находившиеся в самом низу военно-социальной лестницы Империи; каждый из них являлся вассалом какого-либо майстера, но своего вассала иметь уже не мог
[4] Агарес — герцог ада, во власти которого научить владению всеми существующими языками, а также вызывать землетрясения. Обычно является в виде старика верхом на крокодиле.
[5] Форбург - предместье крепости или замка, его «пригородная часть». Как правило, место жительства ремесленников и не состоятельных горожан. К тому же в случае осады или попытки захвата замка форбург выполнял еще и функции первой линии обороны.
[6] Тит Рутилий Комициан (Titus Rutilius Comitianus), Аппий Сепуний Северлин (Appius Sepunius Severlinus) и Амулий Кальвенций Виталион (Amulius Calventius Vitalion) — поэты эпохи Старой Республики. Все имена, разумеется, вымышлены
[7] Янтарный путь (нем.)
[8] «Это - все камни, которые мы можем отдать тебе, о жадный Старый король» (земг.)
[9] Да восстанет Cоздатель, и расточатся враги Его... Как тает воск от огня, так пусть погибнут все нечестивые!.. Создатель сокрушит головы врагов Своих, закоснелые в своих беззакониях!.. (нем.; Пс. 67:2-3, 22, переиначенная цитата)
[10] Тащите этого рыжего к алтарю!.. Наш бог не любит ждать!.. (земг.)
[11] Янтарный бог (нем.)
[12] Разденьте его и привяжите к жертвеннику... Мне нужна его кровь!.. (земг.)
[13] Тот, кто узнает здесь отсылку к самому известному монарху-крестоносцу — тот молодец
[14] — Отец.. долго еще?.. Море неспокойно.. (земг.)
[15] Пс. 17: 3, 6-7 (переиначенная цитата)
[16] Там же: 8, 17-19
[17] ...Эй, ты!.. Иди сюда!.. (земг.)
[18] По имперскому календарю — 22 октября
[19] Посвящение в пресвитеры (лат.) — вторая ступень католического священства. Попросту говоря, Вальдемар с помощью взятки перепрыгнул через стадию диаконства.
[20] Мантелетта — накидка без рукавов, элемент облачения высокопоставленного духовенства