Обретая крылья

Инграм 17 лет.

— О боже мой!

— Заткнись, шлюха!

— Да, так... быстрее... еще... еще... о боже мой, да!

От этих тошнотворных стонов и охов невозможно было скрыться даже за закрытой дверью. Стены, казалось, дрожали от яростных ударов спинки кровати о стену моей комнаты.
Я прижала подушку к уху так сильно, что она, казалось, вросла в мое лицо, а другое плотно прижала к матрасу.

Успокаивающий запах лаванды от кондиционера для белья проникал в нос, но даже он не мог заглушить эту какофонию бесплатного порно-шоу, которое устроила моя мама со своим очередным "другом".

Звуки резко прекратились, и воцарилась подозрительная тишина. Я убрала подушку от уха, зная, что после таких активных развлечений моя мама обычно засыпает, а её "друг"...

Внезапный стук в дверь прервал мои мысли, и мерзкий голос проник в комнату:

— Сладенькая, ты не спишь?

Я застыла на месте, боясь даже вдохнуть. Я знала, что он непременно постучит в мою дверь — так поступают все они, и он не был исключением.

Обычно я стараюсь возвращаться домой как можно позже, чтобы не столкнуться с нежеланными гостями моей мамы. Я задерживаюсь на работе до поздней ночи, иногда беру дополнительные смены, чтобы избежать подобных ситуаций. Но сегодня был не мой день — ни основной работы, ни подработки не было. Клуб, где я работаю, под названием "Darkness", сегодня был закрыт на частную вечеринку. Обычных официанток заменили на тех, кто готов предложить «дополнительные услуги».

Как только я перешла порог дома, мой взгляд встретился с глазами тридцатишестилетнего мужчины, который, услышав щелчок в двери, прервал разговор и устремил на меня пожирающий взгляд. Его глаза внимательно изучали меня в облегающих джинсах и короткой кофточке. Поэтому я поспешила уйти в свою комнату и надежно закрыла дверь за собой.

— Впусти меня, сладенькая, я хороший. Я не обижаю хороших девочек.

Он продолжал стучать в дверь, видимо надеясь, что я сплю и открою ему. Идиот.

— Тебе лучше не злить меня, — его голос стал угрожающим. — Я могу и дверь выломать и сам зайти, но даю тебе шанс. Тебе не понравится то, что я с тобой сделаю.

— Да пошёл ты в жопу, — прошептала я, с ненавистью глядя на дверь.

Стук и крики становились все громче, и я была уверена, что даже соседи уже проснулись, но моей маме было плевать. Как наркоманка, получившая свою дозу, она сейчас мирно спала, а то, что каждый из этих мужчин приходил ко мне за продолжением, её не волновало. Её вообще ничего не волновало.

Я тихонько встала с кровати и подошла к стулу, на котором висел черный бомбер, надела его, взяла телефон и бесшумно открыла форточку. По стене вниз проходила лестница, за которую я ухватилась и начала спускаться вниз, не забыв закрыть окно. Спрыгнув с последних перекладин на асфальт, я устремилась в объятия шумного ночного города  Пенсильвании — Филадельфия.

Я иду по узким улочкам между многоквартирными домами, перехожу несколько пешеходных переходов. Вдали виднеется светящаяся вывеска клуба "Darkness", но моя цель - не он. Я прохожу мимо этого тихого (благодаря звукоизоляции) заведения и останавливаюсь возле задней части одной из многоэтажек.

Поднимаюсь по специальной лестнице и оказываюсь на крыше, откуда открывается завораживающий вид на ночную Филадельфию.
Прохладный ночной ветер трепал мои волосы, когда я подошла к краю крыши. Внизу мерцали огни города, создавая иллюзию звездного неба, перевернутого вверх ногами. Здесь, вдали от криков и шума, я чувствовала себя немного свободнее, немного в безопасности.

Я часто приходила сюда, на эту крышу. Это было моим убежищем, местом, где я могла побыть наедине со своими мыслями, где я могла хотя бы на время забыть о своей жалкой жизни.

Одна моя нога свисала с края крыши, и стоило мне сделать всего один шаг, как я бы размазалась об асфальт. А может, еще и несколько машин проехались бы по моим останкам. А может, и больше. Кто знает, когда бы люди заметили, что они переезжают.

У каждого своя жизнь и свои проблемы. Свои поводы для радости и для грусти.

Моментами мы сломлены, а иногда нас словно окрыляют.

Мы падаем, но поднимаемся.

Мы снова падаем, и тогда в нас закрадываются сомнения: а стоило ли оно того?

Сильные находят в себе силы подняться вновь.

Слабые теряются в своих сомнениях. Ими овладевает еще больший страх перед неизвестностью завтрашнего дня.

Мы живые люди, а не роботы.
Сомневаться. Падать. Бояться. Это нормально. Главное — какой выбор ты сделаешь: отступишь и попробуешь снова, или сделаешь шаг вперед, навстречу своему концу, с лицом, залитым слезами и горем, и разумом, давно превратившимся в пристанище для кошмаров.

Моя нога по-прежнему свисает с края крыши. Я могла бы сказать: "Да пошло оно все к черту". Моя мать — зависимая, которой нет до меня дела, а мой отец… я даже не знаю, кто он. Ужасно осознавать, что я была не плодом любви, а всего лишь случайной связью. Но все равно я делаю шаг назад. Я пришла сюда не для того, чтобы сегодня встретить свой конец. И, может, моя жизнь ничего и не стоит, но я хочу жить. И если цена моего вдоха - это снова и снова проходить через этот адский круг, то так тому и быть.

— Сегодня явно не мой день.

Чужой голос прорезал тишину ночи, и я резко обернулась. Позади меня стоял мужчина. Высокий, мускулистый, широкоплечий,  полностью одетый в чёрное, с лицом, скрытым за черной маской, так что даже цвет глаз оставался загадкой. Только золотая рельефная змея с красными как рубин глазами на маске, поблескивая в этой темноте.

— Моя фантазия уже вовсю разыгралась, а ты вдруг передумала. И что теперь? — спросил он, скрестив руки на груди.

— Говорят, кого-то возбуждают всякие извращения, но ты пришел не по адресу, парень. Проваливай с моей территории,
— ответила я, плюхнувшись на парапет и свесив ноги.
Он усмехнулся.

— И что же, ты думаешь, меня возбуждает, когда ты стоишь на краю крыши, готовая броситься вниз? Не льсти себе. Меня больше занимает вопрос, почему ты вообще здесь. Неужели жизнь стала настолько невыносимой?

Его вопрос и манера речи поставили меня в тупик. В нем было что-то притягивающее, что не позволяло мне отвести взгляд. Может быть, из-за маски я и не могла разглядеть цвет его глаз, но точно чувствовала, что его взгляд пронзительный и оценивающий.

— Или ты просто ищешь внимания? Хочешь, чтобы тебя спасли? Чтобы кто-то сказал тебе, что все будет хорошо?
Я сжала кулаки, стараясь сдержать гнев. Кто он такой, чтобы судить меня? Он ничего не знает о моей жизни, о моих проблемах.

— А тебя какое дело? — огрызнулась я. — Захотела постоять на крыше, полюбоваться видом. Разве это запрещено?

— Конечно, нет, — спокойно ответил он. — Но обычно на крышах не стоят с таким потерянным взглядом и одной ногой, свисающей над пропастью.

— Обычно на крышу не приходят люди, одетые во все черное и в маске, будто здесь проходит маскарад "Шоу уродов", но, как видишь, мы оба здесь, — нарочито сказала я, невинно заморгав глазками.
Он усмехнулся, а мое сердце вдруг сделало кульбит. Неужели это нормально, что оно так реагирует на незнакомого человека, чьего лица я даже не вижу?

Парень подошел и сел рядом со мной. Я не стала возражать. Не то, чтобы мне нужна была его компания, но, может, и у него были свои причины оказаться здесь, на крыше. Он засунул руку в карман кожаной куртки, достал пачку сигарет и зажигалку, вытащил одну и протянул мне.

Я скептически посмотрела сначала на него, а потом на сигарету.

— Я не курю, и тебе не советую. Ну, знаешь, проблемы с легкими... Хотя, тебя это, наверное, меньше всего волнует. А вот импотенция — это то, что тебя точно спугнет.

— Думаешь, меня напугает импотенция? — усмехнулся он.

— Хочешь, чтобы я это проверила? — выпалила я и бросила взгляд на его пах. Кто-то говорил, что его не возбуждают подобные "извращения", но очевидный стояк в его штанах говорил об обратном.

— Если хочешь прикурить, то делай это не здесь. Я не ручаюсь за себя, если меня стошнит прямо на тебя. Я вполне серьезно, — предупредила я.
Я ненавижу запах табака и спиртного — он напоминает мне о том, от кого я сбежала на эту крышу.

Он ничего не ответил, но и не закурил. Просто положил сигарету и зажигалку рядом.

— Плохой день? — спросил он.

— В моей жизни не бывает хороших дней.

— В этом мы похожи.
Я с интересом посмотрела на него, ожидая продолжения.

— С условием, что и ты расскажешь мне о своих секретах, ветерок.

— Само собой, — тут же ответила я, а в душе вдруг разгорелся маленький огонек от этого прозвища.

Ветерок.

— Сегодня умер важный для меня человек…

Повисла неловкая тишина.

— Мне очень жаль, — я протянула руку и сжала его плечо, которое оказалось на удивление крепким и мускулистым. — Невозможно выразить словами, как мне жаль…

— Не стоит, — резко перебил он.
— Никто не поймет скорбь другого человека. Твои слова — всего лишь слова. Они не воскресят того, кого я потерял. Мне не нужна жалость. Я рассказал тебе это не для того, чтобы найти утешение. Я и сам не понимаю, зачем говорю это… — последние слова прозвучали почти шепотом.

— Ты прав. Я не могу понять твою грусть и скорбь, и не потому, что я не способна на это, а потому что в моей жизни нет ни одного человека, за чью жизнь я была бы готова бороться ценой собственной, и чья смерть разбила бы мое сердце вдребезги.

— Я не верю тебе.
Я скрестила руки на груди.

— Я не верю не столько твоей тираде, сколько тому, что ты сказала до этого. Неужели у тебя нет ни одного важного человека? Даже люди с каменными сердцами боятся кого-то потерять.

Я пожала плечами.

— Ну, у меня таких людей нет. Я выросла с матерью, чьей главной любовью была выпивка и случайный секс, а отца я даже в глаза не видела. Моим отцом мог быть кто угодно.

Я указала пальцем на пожилого мужчину, на вид весьма состоятельного, который под руку с высокой блондинкой с "хирургическим" лицом выходил из клуба "Darkness".

— Например, этот старик. Конечно же, не обошлось без помощи стимулирующих препаратов, но вполне возможно.

Он огляделся вокруг и указал мне на мужчину средних лет, который обнимал девушку. Они выглядели счастливыми, поэтому я предположила, что они пара.

— Думаю, кто-то вроде этого мужчины мог бы быть твоим отцом. Ты выглядишь как куколка, а тот, на кого ты указала, и мизинца твоего не стоит.

Я почувствовала, как к щекам приливает кровь. Тепло разлилось по лицу, и глупая, довольная улыбка расцвела на губах. Что он вообще такое говорит?

— Я мамина сестра-близняшка. Мама говорит, что во мне нет и ни процента отцовской внешности. Но я не расстраиваюсь, по её словам, он был не лучше чем огр.

Он запрокинул голову и расхохотался. Звук был низким, хриплым, каким-то первобытным, но в то же время... волшебным. Каждая клеточка тела завибрировала в ответ, от кончиков волос до кончиков пальцев ног. Этот смех будто проникал под кожу.

— Характером ты можешь быть папиной принцессой, — игриво бросил он, утихомирив смех.

Я фыркнула, закатив глаза. Ну вот, опять он за свое.

— Скорее папина обезьянка. Принцессам, знаешь ли, не свойственно лазить по деревьям и драться коленками, — я сложила руки на груди, изображая оскорбленную невинность, — Во мне столько же розового, сколько в танке, причём в самом старом и ржавом.

Прежде чем он успел ответить, из внутреннего кармана его пиджака донесся резкий трезвон. Взглянув на экран, он на мгновение замер, словно принимая какое-то важное решение.

— Я отвечу, — произнес он, его голос внезапно стал сухим и официальным. Совсем не таким, как пару секунд назад, когда он поддразнивал меня.

Он отошел на несколько шагов, отвернувшись ко мне спиной. Я видела, как напряглись его плечи, как сжалась в кулак свободная рука. Говорил он тихо, отрывисто, словно не хотел, чтобы я слышала. Я невольно прислушалась, хотя знала, что это неправильно.

— ...Да, Кассиан... Что значит, он разгромил храм?... Как это возможно?... Проклятье! ... Я не рядом встретимся у выхода клуба.

Он резко выключил телефон и повернулся обратно ко мне. В его глазах больше не было игривости, только холодный, стальной блеск. Передо мной стоял совершенно другой человек, и этот человек меня пугал. Куда подевался этот завораживающий смех, эта искрящаяся ирония? Вместо них – напряжение и какая-то звериная настороженность.

— Мне нужно идти, — отрезал он, даже не взглянув на меня — Но мы ещё встретимся здесь, ветерок.

Он развернулся и широким шагом направился к выходу, оставив меня в полном недоумении и с неприятным холодком в груди. Кто он такой?