Le Conte №9
Месяц для Эйлин проходит слишком быстро. Она только и делает, что учится писать, читать на двух языках, изучает арифметику, манеры, этикет и танцы. Она ложится спать за полночь, когда полная свеча практически догорает. И во время своих ночных занятий постоянно посылает служанку за чем-нибудь перекусить. Ей все равно, что из-за нее не спит служанка, что фрейлины уходят от нее затемно. Правда, Эйлин старается их отпускать и раньше. Неважно, что она не высыпается и иногда засыпает в саду на плече Селесты. Удивительно, что на нем так удобно спать. Но больше всего сирену выматывают не учителя, а Анна Фрей. Графиня не заканчивает занятия, пока Эйлин не освоит должным образом то, что было запланировано. А Леонардо только в радость наблюдать за ними. Король не пропускает ни одно их занятие, переносит совещания либо на следующий день, либо проводит их в тронном зале. Эйлин пыталась подслушивать, но графиня Фрей не позволяла, возвращая внимание будущей королевы к себе.
Анна обучала ее этикету, королевским манерам и танцам, начиная все с азов, но даже с элементарных движений — прогибов и скачков — у Эйлин болели ноги и спина, что вечерами в своих покоях она скидывала туфли, переодевала платье на халат, продолжала обучение, отчего служанки глаза расширяли от удивления. Только вот Эйлин все равно на их мнение. Она должна выиграть, должна стать лучшей королевой и получить подарок от Леонардо, какой бы он ни был. Танцы даются ей тяжелее всего: ей сложно удерживать в голове последовательность движений и не ошибаться по ритму, что на каждую ошибку Анна повышает тон и кричит «заново». Эйлин старается делать движения правильно, слушает не только счет графини, но и сама отмеряет ритм, проговаривая в какую сторону развернуться, куда сделать шаг, как взмахнуть руками и повернуть голову, но все равно ошибается. Порой сирене даже кажется, что начинает сходить с ума, когда ночью напевает ритм и стучит пальцами по столу.
Только через пару недель она перестает совершать ошибки и танцует правильно, но продолжает путать танцы, которым Анна обучала одновременно и практически без музыки. За это время несколько раз придворные музыканты играли композиции, и Эйлин танцевала под музыку. Правда, этого ей не хватало, чтобы не путать танцы между собой. Она помнит порядок движений, счет, но вот отличить павану[1] от аллеманды[2] практически невозможно. Куранту[3] по музыке сирена еще может определить, но вот первые два танца, относящиеся к медленным и «низким»[4], слишком похожи.
Всю следующую неделю Эйлин готовится к королевской проверке, о которой объявил Леонардо, добавив, что на танцевальные навыки будет смотреть весь королевский двор. Ситуацию известие короля не меняет, поэтому сирена продолжает усиленно заниматься без каких-либо переживаний. Не хватало еще об этом беспокоиться. Спит Эйлин еще меньше: переводит тексты с галльского на арморикский и обратно, упорно учит правописание и читает различные книги, по которым излагает свое мнение, решает усложненные задачи по арифметике. На уроках манер и танцев Эйлин отвечает на каверзные вопросы от графини Фрей, демонстрирует полученные знания и танцует уже под музыку, изредка сбиваясь с ритма или путая композиции с первых нот из-за многообразия музыкальных произведений. Эйлин не обращает внимания на посторонних в тронном зале и на Леонардо, который в последнюю неделю следит за занятиями от начала и до конца и не пропускает ни одно, что мог делать в первые две недели. Она перестает интересоваться всем происходящим в замке, практически не ведет беседы с фрейлинами, которые то и дело присутствуют рядом и переговариваются между собой. Не пересекается даже с вдовствующей королевой и Селестиной. На протяжении этого времени Эйлин очень редко выходила из своих покоев в королевскую столовую. А если и выходила на обеды и ужины, то не заставала Сейлан и графиню Сокаль.
День королевской проверки начинается не так гладко, как хотелось бы. Излюбленное бежевое платье рвется и времени зашить наряд нет, поэтому Эйлин одевают в одно из новых — с вердепешевым[5] нижним платьем и светлым желто-зеленым верхним, от которых ей хочется вывернуть желудок наизнанку в ночной горшок. С тех пор как у нее появилось это платье, которое не надевала ‒ всего пару раз. И то приказывала сочетать нижнее с верхним другого оттенка или верхнее с другим оттенком нижнего платья. Она пыталась сопротивляться служанкам, протягивающим вердепешевое платье, умоляла их подготовить другое или другую комбинацию, но они отказывались, отвечая, что это единственное, которое чистое и уже приготовленное. Эйлин через силу надевает его и весь день не может скрыть отвращения к нему, хотя придворые осыпают ее компилментами. К сожалению, сирена знает — это простая любезность и надежда на позор во время демонстрации танцевальных навыков. Эйлин произносит молитву Лугу[6], подбадривая и настраивая себя. И вдобавок надеется, что неудача с платьем никак не повлияет на победу.
Королевская проверка проходит в тронном зале, она сидит одна за принесенным столом слева от тронных кресел, за ее спиной окна, откуда исходит едва пробивающийся свет через тяжелые облака. Придворные собрались и ожидают, когда сирене выдадут тексты на переводы, которые, по их ожиданиям, она их не переведет, а потом ошибётся, а далее споткнется во время танцев. Эйлин видит их надменное и насмешливые лица и уже хочет вывернуть желудок специально на них, чтобы их одеяния стали такого же цвета, как и у нее. Не смотрит на собравшуюся королевскую семью, не всем из которых представлена. Хотя и не раз видела некоторых в столовой или в коридорах. Среди них находится и вдовствующая королева с дочерью, не спускающих напряженных взглядов.
Наконец в тронный зал входит Леонардо Кастильо с учителем. Король произносит речь, стоя на тронном возвышении, что сирена не может скрыть восхищения: как Леонардо великолепно смотрится там, словно был рожден для трона. Но она сразу же отгоняет эти мысли, сбивающие с первоначальной цели, которую она должна выполнить. Леонардо подходит к Эйлин, кладет перед ней два листа бумаги: один текст на галльском, а другой — на арморикском, и говорит, что Эйлин надо сделать. Хотя все и так понимают суть.
— Как скажете, Ваше Величество, — кивает Эйлин, как учила Анна, и берет первый лист и начинает переводить.
Перевод дается несложно, но у нее дрожит рука и вместе с ней и перо, что оставляет несколько небольших пятен на бумаге. Сирена прерывается на несколько минут, стараясь привести сознание в порядок и отогнать все тревоги и мешающие мысли. Ей удается это не сразу: через несколько мгновений лишь. И только тогда Эйлин может сосредоточиться на текстах и переводе. Вскоре она заканчивает и объявляет об этом. Ждет, когда король с учителем прочтут, сверят и убедятся в правильности. Они долго спорят, переговариваются, пока не приходят к заключению, и Леонардо не возвращается на королевское возвышение, объявляя то, что она хотела услышать весь этот месяц.
— Оба перевода выполнены с идеальной точностью, как того необходимо было. Несмотря на некоторые помарки. Но они не навредили целостности слов, а только подпортили красоту текста, — король выдерживает паузу, дожидаясь, пока придворные перестанут шептаться, и продолжает: — А теперь танцы в следующем порядке: павана, алленманда и куранта.
Эйлин поднимается и выходит из стола по всем правилам этикета, дожидается начала музыки и приближения Леонардо, протягивающего ей руку, которую сразу же накрывает. Их движения медленные, плавные, их ноги не отрываются от пола. Изредка взгляды задерживаются друг на друге, пока очередное движение не вынуждает оторваться. Она следит за ритмом, считает, но сохраняет невозмутимое выражение лица, оставляя голову повернутой исключительно вправо. Леонардо приближается, и они, соприкасаюсь пальцами, совсем немного движутся вместе, пока вновь не расходятся. Но вот наступает одна из тяжелых частей для Эйлин. Ее лицо отрешенное, но внутри волнение расходится как прилив большим потоком морской воды, сметающей на своем пути все. Присаживаясь на колено, Эйлин едва не теряет равновесие, но благо протянутая рука помогает избежать позорного падения. И они продолжают идти, держась за руки. Конец танца близко: Леонардо опускается на колено и касается подолов ее платья. Любимая часть Эйлин в паване.
Композиция сменяется, и король, поднимаясь и касаясь плеч сирены, отводит ее в центр зала на начало следующего танца и оставляет, пока Эйлин замирает, как должна. Сильные доли заигрывает, и Леонардо выполняет свою партию, а сирена наблюдает за придворными. Успевает разглядеть недоверие, презрение и удивление от идеально исполненной паваны. Но аллеманда — другая. Она живая и яркая, и Эйлин должна и с ней справиться. Ее первая партия не такая сложная. Но стоит перейти к следующей, так дыхание задерживает. Леонардо берет ее за кисть, им необходимо проделать очень точные шаги, вызывавшие у Анны злость из-за проблем Эйлин с запоминанием ритма. Сирена на секунду поднимает голову, встречаясь с одобряющим взглядом Леонардо, который едва заметно кивает. Женская партия требует внимательности и правильного ритма, и Эйлин удается не ошибиться. Ведь этот ритм въелся в подсознание, под корочку мозга. Вновь те точные шаги, пока аллеманда не сводит Эйлин с Леонардо вместе. Последний элемент. Она медленно опускается на колено и протягивает правую руку, замирая, пока композиция не закончится и Леонардо не подойдет с протянутой рукой и не поднимет ее, отводя на следующий последний танец.
Очень плавные шаги. Зрительная связь с Леонардо, приседания и частые маленькие шаги, завершающиеся слегка поднятой ногой назад, которые переходят в простые длинные шаги, а потом в прыжки. Куранта — вихрь плавных шагов и невысоких прыжков, что Эйлин только силой воли старается не опускать голову и смотреть исключительно в глаза Леонарду, не прерывая зрительного контакта по правилам. Каждый придворный и член королевской семьи наблюдает за ними, они только и ждут хоть какой-нибудь ошибки Эйлин. Сирена не обращает на них внимания, не смотрит, не цепляет взгляд, если отворачивает голову — знает, что собьется. Должна справиться идеально. Леонардо оказывается рядом, их тела движутся в тандеме очередных выверенных движений и подскоках. И так круг за кругом. И вот финал — Эйлин присаживается с высоко поднятой головой и смотрит прямо на возвышающегося над ней короля.
Звучат последние ноты, и Леонардо молча протягивает ей руку, помогая подняться. Он морщит лоб и уходит за ее спину, и как сирена понимает, поднимается к тронному возвышению. Секунды, что проходят, длятся для нее вечность, но Эйлин не показывает свое волнение. Смотрит вперед на переговаривающихся придворных, на еле заметные проникающие лучи солнца и как они вырисовываются на стенах.
— Думаю, тут не нужно лишних слов. Все и так понятно, господа, — озвучивает свои мысли Леонардо возвышенно. — Леди Эйлин прекрасно справилась с моим заданием. И мы, и вы тому свидетели. Все это происходило на наших глазах. Так что, я могу объявить, что леди Эйлин прекрасно подготовлена к придворной жизни и к предстоящей свадьбе. Также хотелось бы сказать, что за выполненные задания леди Эйлин получит от меня подарок. Сегодня он еще не готов. Не буду томить — это бриллиантовое колье, которое будет сделано именитыми мастерами Королевства Аурум. Все свободны, а я прошу леди Эйлин задержаться.
Сирена отходит к окну, дожидаясь, пока придворные и королевская чета покинут зал и наступит тишина. Слышит подходящего и останавливающего за ее спиной Леонардо. Он молчит, как и она. Ей хочется развернуться, но страшно. Не знает, что будет, если обернется. Однако рой паникующих мыслей не утихает, когда Леонардо кладет ладони на ее плечи и разворачивает, всматриваясь в голубые глаза, будто ищет ответы на неозвученные вопросы. Эйлин сглатывает слишком громко, что звук разносится в давящей тишине, но король не моргает даже. От него исходит напряжение и сила, которые подавляют сирену, отчего она не может пошевелиться. Или просто боится.
— Большое спасибо за подарок, Ваше Величество, — находит, что сказать. Но Леонардо не отвечает, не реагирует на ее слова — все вглядывается в ее душу через глаза, будто может пересечь эту границу и оказаться внутри, заглянув в самое сердце, на поражение ее самой.
— Я веду переговоры с архиепископом о твоем принятии нашей религии. Это не обсуждается, — говорит, прерывая зрительный контакт. — Еще ничего не решено о сохранении твоего имени, так что готовься.
— Я могу использовать свое имя или мне придется полностью от него отказаться? — проглатывает горечь Эйлин, мысленно надеясь на первый вариант.
— Только в официальных договорах твое новое имя будет фигурировать, но как дополнение к прежнему. Правда, наш брачный договор останется без изменений, — объясняет, но тут же усмехается: — Неужели маленькая русалочка так просто соглашается на принятие новой религии и на смену имени? Не будешь устраивать истерик?
— Не буду, хотя с удовольствием ударила бы куда-нибудь, — шепчет, сокращая расстояние, и касается торса Леонардо посередине, ниже ребер. — Вот сюда, например. Видела, что больно бывает.
— Так попробуй, — обнимает, вдавливая ее в себя и вдыхая чужой аромат тела, отдающего морем.
— А вы сдержите свою ярость, Ваше Величество? — шепча, Эйлин привстает на носочки и обвивает шею Леонардо, что между их лицами остается несколько дюймов. Провоцирует и соблазняет, чтобы посмотреть на реакцию, хоть и страшно внутри ужасно. Говорят, что раньше некоторые одинокие сирены и русалки заманивали моряков пением, а потом и нежными прикосновениями.
— Даже не надейся, маленькая русалочка, — скалится и приближается еще ближе, опуская взгляд на розовые губы сирены, которые будто специально приоткрыты. — Ты полностью под моей властью.
— Неужели вы так уверены в этом? — Эйлин не может остановиться. Раз начала, то продолжит. Она пальчиками перебирает короткие пряди темно-русых волос Леонардо и даже не стесняется. Ею движет интерес, ведь осознала, что ненавистью с ним отношений никак не выстроить, нужно действовать по-другому. Вот и пробует что-то другое, новое, ей неизвестное. И в душе кроме интереса и любопытства нет ничего.
— Конечно, уверен.
— Тогда...
Эйлин не успевает закончить фразу, как двери тронного зала распахиваются с грохотом, и Эдмонд де Шарбон то ли бежит, то ли идет к Леонардо, разнося стук каблуков и говоря на весь зал:
— Я не знаю, каким образом, но Вильяму Стюарту стало известно о твоей свадьбе, любые новости было запрещено разглашать. Он знает об Эйлин и уже улаживает все дела, чтобы как можно быстрее... Оу!
Он подходит ближе и прерывается на полуслове, забавно открывая и закрывая рот и меняя одну эмоцию на другую. Его взгляд блуждает с Леонардо на Эйлин и обратно, которые продолжают стоять, обнявшись, но уже смотрящих не на друг друга. Сирена помнит это имя, его произносила Анна Фрей и упомянула его как короля Королевства Менсис, и сейчас ей становится крайне интересно. Любопытно, почему граф ворвался в зал, когда его не было во время королевской проверки, и почему Вильям Стюарт не должен был знать о свадьбе.
— Эйлин, можешь идти, — отпускает сирену Леонардо. Он не смотрит на нее, хотя желание сделать так слишком велико. Король дожидается, пока двери закроют, молчит еще несколько секунд и продолжает говорить: — Улаживает дела, говоришь? Значит, он собирается прибыть к нам с визитом раньше назначенной даты?
Эдмонд кивает, и мужчины продолжают разговор.
***
Не успевает Эйлин привести мысли в порядок после королевской проверки и разговора с Леонардо, как узнает, что расписание обучения изменили. На следующий день, утром, готовясь к очередному занятию по галльскому, в покои входит прежний учитель по языкам и говорит, что теперь он будет преподавать и второй язык. На столь неожиданные изменения Эйлин не знает, что сказать, теряется потому что. Приняв известие и усвоив первое занятие по латинскому языку, который удивительным образом оказывается единым языком для подводных жителей, увидеть нового входящего в покои с кипой книгой и представляющегося педагогом по истории Эйлин крайне не ожидала.
Ее поражает, что история в человеческом мире подчиняется датам, а все записано в учебниках. У них под водой все совершенно иначе. Их история строится на сказках, легендах, рассказывающихся ночью матерями и учителями днем. Где та истина — как должно быть? Эйлин не может разобраться. Ее сознание рушится от привычного, меняющегося новым. И ей надо привыкнуть. Подстраиваться под ее мировоззрение никто не собирается. Благо, Селеста помогает с датами и хронологией, еще раз объясняя длинными вечерами сказанное учителем.
Формальная логика, ставшая еще одним новым предметом, превратилась в настоящее испытание. В шторм она бы сказала. Будто в ее голову проникают громоздкие волны, сметающие все попытки понять ложные и верные понятия, процессы аргументации, доказательства и умозаключения. Видя ее неспособность, учитель рвал на себе волосы, сокрушался, пока не сообщил, что ему нужно отлучиться и определить новый подход к обучению.
Эйлин не выходит из покоев на ужин после урока логики, съедает совсем немного принесенной еды и вливает два бокала вина, получая укоризненный взгляд Селесты, которая продолжает следить за употреблением напитка. Сирена хоть и успокаивает себя мыслью, что прекрасно справилась с королевской проверкой, понимает — это только малая часть. Ей еще много нужно изучить. К сожалению, она не может сделать все сразу: попросту теряется от новизны происходящего. Эйлин только спустя несколько дней начинает включаться в работу, понимать смысл таких предметов как история и логика, которые начинают казаться вполне интересными и полезными. И, несмотря на то, что по языкам и арифметике у нее проблем и трудностей нет, и Эйлин могла бы ложиться спать с закатом солнца, она этого не делает — продолжает сидеть со свечой и учить новые предметы, буквально насильно вклинивает информацию в голову.
Сирена вновь забывается, путает обед и ужин, снижает общение с фрейлинами и полностью ликвидирует связь с вдовствующей королевой и ее дочерью, но ведет тесные контакты с Анной Фрей, с которой продолжаются уроки танцев и этикета, и королем, продолжающего посещать эти занятия. Ей бы радоваться, что не приходится с ним разговаривать, не нарываться на ту же сцену, которая была в последний раз. Все не может для себя решить правильность своего поступка, своих эмоций и затеявших игр, хотя и не жалеет об этом. Эйлин бы определить точную позицию и стратегию по отношению к Леонардо, но сирена все еще бьется в сомнениях, разрывается между несколькими вариантами, и потому их слишком интимный разговор не может определить, как верную или неверную позицию. Уже думает специально вывести короля из себя и решить, но стоит подумать об этом, как ужас пробирает до самых костей и сжимает горло, словно страх и есть Леонардо. Впрочем, так оно и есть.
Эйлин не знает, что ее будет ждать в будущем, особенно, после свадьбы. В моменты, когда страх полностью окутывал ее, она просила фрейлин рассказать о религии, о католичестве, которое Эйлин вскоре придется принять. В море у них нет религии, хоть они и верят в древних богов и чтят их память, поэтому сирене непонятно, как можно верить во что-то или кого-то и жить по законам, которые люди все равно нарушают. Однако сирена старается не осуждать людей, она пытается понять их, их религию и их правила с законами. Хочет того или нет, но ей придется соблюдать чуждые правила. Все равно уже живет по ним. Эйлин помнит слова Леонардо о смене имени, о чем спросила у Селесты, и та, расказав все, уже на следующий день принесла книгу со всеми святыми, имена которых Эйлин могла бы взять. В книге было написано о жизни святых, о них сирена читала по несколько раз, чтобы сначала ужаснуться, потом осознать, а затем принять. Она долго не могла выбрать имя, до сих пор разрывается, ведь ей нравится жизнь нескольких святых, чья судьба почти похожа на реальность Эйлин. И поэтому сирена подумала, что все же стоит сообщить Леонардо о своем желании, чтобы в день крещения ей не выбрали имя, которое совершенно не нравится.
Сирена передвигается по коридорам уже чуть увереннее, фрейлины следуют за ней позади. Время ужина еще не наступило, хотя некоторые придворные уже движутся в столовую, приветствуя Эйлин, на что та отвечает любезностью. Знает, что Леонардо удалился в покои после какого-то сложного и напряженного совещания, поэтому поднимается по лестнице и уверенными шагами идет к королевским покоям. У дверей стоят гвардейцы, которые не хотят ее пускать, аргументируя тем, что король отдыхает, однако у Эйлин слишком велико желание поговорить с Леонардо, отчего эта маленькая преграда ее не останавливает. Проскальзывает мимо пытающихся заблокировать дверь гвардейцев и открывает ее, моментально чувствуя глухой удар сердца и замирая прям на пороге. Сквозь вакуум слышит извинения одного из гвардейцев, но все равно плевать на стражей. Она пораженно смотрит на абсолютно голого короля, обернувшегося на шум, и лежащую под ним Анну, не скрывающая своей наготы. Их взгляды встречаются, в которых читается тожество, будто только этого и ждала, а вместе с этим Эйлин улавливает осколки давней боли... Леонардо отстраняется от графини Фрей и, не прикрывая свое тело, небрежно и с абсолютной уверенностью проходит почти все свои покои, накидывая халат рядом растерянно замершей Эйлин.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает спокойно с хрипловатым голосом. Леонардо смотрит равнодушно, будто все равно на происходящее, но Эйлин ощущает смесь злости, разочарования и еще чего-то, что не может уловить. Она не может ответить, пытается открыть рот, но звук не идет, застревает в горло и останавливается. — Повторяю в последний раз: что ты здесь делаешь, Эйлин? — произносит с паузами, за которыми читается нарастающее раздражение.
— Простите, Ваше Величество, — опускает глаза и видит перед собой неприкрытую грудь Леонардо. — Мне не следовало врываться в ваши покои. Я лишь хотела сказать, что выбрала себя имя для крещения.
— И какое же? — слышит короткий смешок Леонардо, но Эйлин не поднимает взгляд: не удержится от колкости, если посмотрит.
— Либо Изабелла, либо Луиза. Не могу выбрать между ними.
— Хм, — Леонардо поднимает подбородок Эйлин, желая рассмотреть ее бушующие эмоции, в которых не сомневается. Не сомневался. Не находит там ни обиды, ни унижения, ни разочарования, ни даже слез, только все то же смущение. Мужчина не понимает, старается запомнить ее выражение лица, чтобы после, когда останется один, поразмыслить об этом. — Я подумаю об этом. Можешь идти. Сегодняшних занятий танцами не будет.
Сирена делает реверанс и уходит с такими же шокированными фрейлинами в сад. Ей необходимо подышать свежим воздухом, освежить голову и постараться выкинуть образ голого короля, не скрывающего тело и половой орган. Эйлин смущена, очень сильно, не знает, как реагировать. Несмотря даже на то, что примерно знает, как проходит слияние супругов как под водой, так и на суше, она не была готова морально увидеть короля, его сильное тело, и тем более, с фавориткой. До нее не сразу доходит осознание, что Анна Фрей — любовница Леонардо и именно поэтому у нее диадема с красными камнями — рубинами, но осознание приходит, горечь и унижение начинают давить на горло, отчего руками хватается за край скамейки до побледневших костяшек. Она бы приняла любую девушку или даже женщину в качестве фаворитки Леонардо, хоть одну из тех дам, которые были приставлены в первые дни замка, но только не Анну.
Графиня ей нравилась, она чувствовала с ней что-то забытое, родное и спокойное, но при этом сильное и мощное. И все это несмотря даже на то, что та может повысить голос и крикнуть. Эйлин относится к ней как к старшей сестре, которой у нее не было никогда, потому что Анна учит ее, объясняет, танцует вместе с ней в качестве партнера. И еще сирена не может перестать чувствовать сильную и волнующую внутренности энергию графини Фрей, которая окружает ту постоянно. Эйлин буквально упивается ею, иногда с трудом сдерживается, чтобы не прикоснуться к наставнице. И такую подставу она не ожидала, увиденное и осознанное бьет под самый дых, что сирена начинает глубоко дышать, а после перестает чувствовать ладони, не может пошевелить пальцами, замерившими в одном положении. Старается успокоиться, но не получается. Слышит голоса фрейлин, сидящими по бокам от нее, но их слова не долетают до ее сознания. Они звучат как из-под стекла. Перед глазами начинают мелькать черные точки, Эйлин вращает головой, пытаясь прояснить взгляд, но они не проходят — усиливаются только.
— Леди Эйлин! — зовет Оливия, присаживаясь на корточки. — Леди Эйлин, что с вами? Вы меня слышите?
Виконтесса прикасается к коленям Эйлин, но та даже не реагирует, продолжает вертеть головой, глубоко дыша, с сильно расширенными глазами и зрачками. Оливия поднимается и дергает сирену на себя за плечи, пока та не начинает приходить в себя.
— Ты знаешь, что делаешь? — испуганно спрашивает Селеста, оглядывая пустующий сад без намека даже на гвардейцев. Ей страшно, поведение Эйлин парализует, и герцогиня теряется и не знает, что делать.
— Нет, — отвечает строго Оливия. — Если через пару минут не получится привести ее в состояние, беги за помощью.
Оливия продолжает трясти Эйлин, но та бледнеет, из глаз текут слезы, а пальцы становятся холоднее, чем вода в весенней реке. Виконтесса решается на рискованный шаг. Она отходит на фут, выпрямляется, замахивается и ударяет сирену по щеке ладонью, отчего Эйлин замирает и переводит мутный и удивленный взгляд на фрейлину. Оливия выдыхает и успокаивает будущую королеву, гладя по рукам и плечам и вытирая дорожки слез, шепча всякие утешительные слова, какие может только вспомнить. Эйлин восстанавливает дыхание, не понимая, что с ней только что произошло, разминает пальцы, наконец ощущая их.
— Как вы себя чувствуете, леди Эйлин? — обнимает ее Селеста, пока Оливия согревает чужие ладони в своих. Но сирена только мотает головой, не будучи готовой обсуждать свои эмоции и состояние с фрейлинами, пока не разберется, что чувствует. И она только убеждается, что вся доброта и вежливость, исходящая от Леонардо, не больше, чем самая обычная формальность. И Эйлин наконец решает, как относиться к королю: она будет идти на уступки, делать то, что ей нужно в рамках придворной жизни, но с королем сохранять холодность и безразличие, смешанное с толикой ненависти.
***
Отовсюду звучит торжественная музыка, давящая на уши и сознание. В церкви практически никого нет, кроме короля, вдовствующей королевы, фрейлин и священнослужителей. Эйлин слушает молитву, соглашается со всем, клянется в вере Бога, чувствует зуд на лбу из-за масла. По босым ногам проходится воздух, заставляя сирену мелко дрожать. От холода, а не от благоговения.
— Эйлин Изабелла Кин, я крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа, — говорит священник в белой рясе, расшитой золотыми нитями, и зачерпывает воду из мраморной круглой емкости, поливая голову Эйлин три раза. Иронично. Водой, ее родной стихией, сирену заставляют отречься от себя.
Сирена прикрывает глаза и наклоняет голову, смотря на свисающие волнистые пряди распущенных волос, потерявшие свой первоначальный светло-голубой отлив и ставшие теперь цвета морской пены без какого-либо подтона. Эйлин не сразу заметила изменения, но с каждым принятием ванны волосы меняли цвет, становясь все светлее и светлее, пока не приобрели чисто белый оттенок. Выпрямляется, и священник передает ей свечу, которую она оставляет к остальным свечам, перекрестичивается. Обряд заканчивается, и она может выдохнуть наконец. Фрейлины помогают одеться и собрать волосы, и перед выходом из церкви крестится, прекрасно зная, что для нее это не больше, чем просто формальность, новая роль при дворе.
Около церкви вдовствующая королева и король дожидаются сирену, и стоит ей выйти, взбираются на лошади. Королева Сейлан говорит, что та молодец и улыбается, но Эйлин так не считает. Она сделала то, что должна была, ведь так хотя бы может склонить на свою сторону некоторых аристократов, если оно потребуется. Фрейлины помогают ей взобраться на лошадь Леонардо, и Эйлин усаживается боком точно так же, как и приехала, обхватывая короля за торс.
— Как себя чувствует Изабелла? — скалится и трогается с места Леонардо.
— Изабелла — не знаю, но вот Ее Милость леди Эйлин вполне хорошо, — касается креста, что теперь висит у ее на шее, который собирается сразу же снять, как вернется в покои. — А Ее Милость графиня Анна Фрей тоже принимала католичество?
— Нет, насколько я знаю, — отвечает спокойно.
— Значит, Ваше Величество, вы разделяете ложе с язычницей? Я читала, что до сих пор остались некоторые люди, не принявшие католичество и поклоняющиеся древним богам, — Эйлин выводит его из себя в открытую нападает и ждет, чем тот ответит. Прошло несколько дней, как она узнала о связи графини с королем, как ее достоинство растоптали. Но ничего, Эйлин заново начинает его выстраивать, и принятие новой веры тому доказательство.
— Ее вера не играет роли при дворе. Не лезь в это, — бросает резко и с отвращением, на что сирена сдерживает улыбку, смотря на возвышающие дома главной улицы и выглядывающих и рассматривающих королевскую процессию людей.
— Очень странно, — притворным равнодушием продолжает Эйлин. — Она же приближена к вам. Вас совершенно не волнует мнение двора?
— Ее религия не влияет на положение. Не беспокойся. Или ты ревнуешь? — поворачивает голову, усмехаясь, что у Эйлин возникает желание стереть эту наглую улыбку.
— Никоим образом, Ваше Величество, — отвечает любезно, с достоинством. — Мне плевать, с кем вы делите ложе, пока эти особы не произвели на свет детей-бастардов. Вот с этим я смириться не смогу, потому что в будущем Ноли и мое Королевство тоже. Я не могу позволить запятнать вам репутацию, — сирена делает паузу. — Однако меня беспокоит кое-что. Раз графиня Анна Фрей — ваша любовница не один месяц, то как от вашей связи не появились плоды? И вы уверены, что наш брак принесет наследника Королевству?
Видит, как Леонардо резко останавливает лошадь, оборачивается с исказившей яростью лицом, где бесы танцуют в глазах, а губы искажаются ненавистью. Его руки еще сильнее стискивают поводья, чтобы ненароком либо не скинуть сирену с лошади, либо не ударить. Ему нужно держать себя в руках, ведь находятся еще в городе, и жизнь горожан кипит, и они продолжают наблюдать за процессией. Леонардо стряхивает с себя ярость, продолжающая бушевать внутри, надевает маску приветливости, приближается к чужому лицу и под видом сладких комплиментов говорит:
— Хочешь сказать, что я не могу зачать наследника?
— Нет, что вы, Ваше Величество, — улыбается приторно-сладко, что мышцы на лице начинают болезненно ныть. — Просто интересное наблюдение. И спасибо вам за бриллиантовое колье и формальную логику.
— Всегда пожалуйста.
Леонардо отворачивает от нее и продолжает движение, а Эйлин радуется, что победила на мгновение.
***
День свадьбы назначен — третьего августа, через два дня после праздника предков — Лунаса[7], который имеет такое же название, как и их древний праздник в честь бога Луга. И, несмотря на то что день церемонии был назначен, ничего так и не ясно об отсутствии гвардейцев на посту в день ее первого принятия ванны. До свадебной церемонии остается две недели, когда Леонардо неожиданно врывается в покои Эйлин. Его взгляд блуждает по комнате, волосы взъерошены, будто он зарывался пальцами в них, а после примяты короной.
— С сегодняшнего дня и до дня свадьбы ты не выходишь из своих покоев, — резко выпаливает Леонардо, смотря на Эйлин суровым взглядом. — А твои фрейлины не должны разговаривать ни с кем извне замка... А лучше вообще ни с кем.
— Снова хочешь сделать из меня узницу? — бросает Эйлин и от досады отходит от Леонардо подальше.
— Если это защити тебя, то хоть в темницу посажу! — не сдерживает ярость и кидает недопитый кубок с вином. Уворачиваясь, сирена, сама того не замечая, превращает вино в лед, разбившийся о каменную стену.
Обернувшись, Эйлин впервые улавливает испуг в глазах Леонардо. Невозможно. Король чего-то боится? Какое это имеет отношение к свадьбе? Хотела бы Эйлин возразить, сказать что-нибудь едкое, но останавливается. Пока не время. «Веди себя тихо», — проговаривает Леонардо, покидая чужие покои. Глядя на замерзшее вино, Эйлин обдумывает поведение Его Величества Кастильо, и ее осеняет. Она резко вспоминает о Вильяме Стюарте, короле Королевства Менсис, о котором Эдмонд оповестил Леонардо после королевской проверки. Сирена не пыталась о нем узнать, выпоняла приказ, но слушала все сплетни, передающиеся фрейлинами. А на то, что в замок приехал статный мужчина в мехах, отреагировала без показного интереса, хотя мысль о том, кем он может быть, появилась. Вильям Стюарт.
Эйлин изнывала, находясь взаперти, но она не покидала покои, хотя еще месяц назад запрет проигнорировала бы и прогулялась бы по саду, например. Однако сирена понимает, что Леонардо не будет рад. Учеба продолжалась, она занималась. Но уроков манер и танцев не было. Его Величество запретил и Анне выходить из своих покоев. И сирена знает, почему. Догадывается. Он не хочет, чтобы фаворитка встречалась со своим бывшим покровителем. Несмотря на занятость, Эйлин тяжело сидеть в каменных стенах, она привыкла к свободе, ритму жизни, к энергии и смене локаций. Так что, когда ей принесли свадебное платье на примерку, сирена на мгновение обрадовалась. Но реальность оказалась не такой прекрасной.
Платье оказалось сочетанием самых легких тканей, которые можно только представить, и плотных тканей. А покрой отличался от привычных и повседневных одеяний Эйлин: даже камиза[8] с нижней юбкой были пошиты специально под него. Длина камизы доходила до середины бедра, рукава заканчивались на локте, а вот вырез был не такой глубокий: открывал только ключицы. Корсет был такой же, как и повседневный, но из еще жесткого материала, что ее фрейлинам и служанкам пришлось затягивать его вместе, из-за чего Эйлин практически не могла дышать. Хотя за два месяца полностью привыкла к корсету, который ее даже не беспокоил.
Нижняя юбка удивительным образом держала форму и была из легкой прозрачной ткани светло-синего оттенка. Нижнее платье тоже было полностью из прозрачной глубоко синей ткани. Висящих рукавов не было, края доходили до кистей, как и у верхнего платья. Стомак, который обязательно присутствует на ежедневных платьях, был такой же ширины, что и корсет, синего цвета, где изображались элементы подводного мира. Стомак прикалывали к корсету, а нижнее платье завязывали лентами из такой же легкой ткани, которые расширялись и поднимались, к ключицам, прикрывали их, обматывали всю шею, а спереди завязывались бантом.
Верхнее платье из плотной ткани, парчи, более насыщенного синего — ультрамаринового — было расшито, как и стомак. На нем не было пуговиц, оно никак не застегивалось, однако был отдельный предмет гардероба — пояс серебряного цвета. Но последним элементом свадебного платья стал пошитый ярко-красный цветок, крепящийся справа на груди. Никаких чулок не было, а туфли — точно в цвет платью. Эйлин смотрела на себя в зеркало и не понимала, то ли ее хотят унизить, то ли что-то еще, потому что в этом мире было запрещено открывать ноги, и уж тем более оголять щиколотки. А здесь целое свадебное платье для королевы-консорта из легкой ткани, просвечивающий ноги. Сирена настолько была погружена в свои мысли о платье, что не заметила входящую вдовствующую королеву, которая, увидев наряд полностью, не сдерживается:
— Эйлин, он одел тебя как шлюху!
Сноски:
[1] Павана ‒ торжественный медленный танец, распространённый в Европе в XVI веке и музыка к этому танцу. Под музыку паваны происходили различные церемониальные шествия: въезды властей в город, проводы знатной невесты в церковь.
[2] Аллеманда ‒ изначально низкий танец эпохи Возрождения, впоследствии один из наиболее популярных инструментальных танцев эпохи Барокко.
[3] Куранта ‒ старинный торжественный танец, имеющий итальянское происхождение и ставши популярным при дворе в европейских странах в XVI-XVII вв. Первые упоминания об этом танце можно встретить в произведениях великого Шекспира и Туано Арбо.
[4] Низкий танец ‒ придворный танец в умеренном темпе, распространённый во Франции, Италии, Бургундских Нидерландах во второй половине XV и в XVI веках. В низких танцах не было прыжков, и ноги почти не поднимались над полом — отсюда и название. Помимо хореографического, есть и музыкальное объяснение названия — они исполнялись инструментами низкого регистра.
[5] Вердепешевый, вердепёшевый (от фр. vert-de-pêche) — жёлтый или розовый оттенок зелёного (похож на зелёный персик).
[6] Бог Луг ‒ в ирландской мифологии бог света, связанный с солярным культом. Луг - это молодой красивый воин в шлеме, с копьем и с волшебным псом. Это полностью защищает его и тех, кто взывает к нему.
[7] Лунаса (Лугнасад, Лугнаса) — название месяца август, кельтский языческий праздник начала осени. Отмечается 1 августа, как начало сбора черники и изготовления пирогов из зерна нового урожая.
[8] Камиза ‒ нательная рубаха простого кроя изо льна, шёлка или хлопка.