Le Conte №6
Эйлин остается в комнате совершенно одна. Королева Сейлан вышла провожать родителей, служанок нет. На сирену обрушивается осознание: теперь эти покои станут ее домом на ближайшие два месяца. А потом — Эйлин выделят королевские покои после свадьбы с Леонардо Кастильо. В лучшем случае. Не представляет, что на уме короля. Он может и по-другому как-нибудь распорядиться. Но все эти наряды, прически, покои заботят Эйлин в самый последний момент. Страх. Он расползается по ее телу, щекочет нервы. Неизвестность. Она охватывает тело волнением, сковывает руки и ноги, отчего Эйлин сидит на кровати в ночном платье и сжимает пальцы до побелевших костяшек. Чего ждать? Непонятно. Ей безумно страшно: от Леонардо, нового мира, который она не знает от слова «совсем», страшно из-за будущего. И Эйлин безумно горько: от обиды, собственной глупости, одиночества, от предстоящего расставания с длинными волосами, доходящие почти до середины голени.
От волнения сирена начинает теребить свои волосы. Она гордится ими. Вновь прокручивает условия брачного договора. Отвратительно. Придется ложиться спать с человеком, которого терпеть не может. И никак этого не избежать. Эйлин ни в коем случае нельзя здесь оставаться. Но как не забеременеть, хоть и три года — не такой уж и большой срок? В подводном мире дети появляются практически в первый год после закрепления союза. А здесь придется... Да что придется? Она не знает. От бессилия Эйлин обратно откидывается на кровать и тихо скулит. Что ей сделать? Она не хочет детей от Леонардо Кастильо. Он ей противен. Она ненавидит его. Она не хочет остаться жить среди людей навсегда. А как будут происходить ночи? Стоит хоть попытаться подумать и представить, так страх сжимает сердце, и дышать становится невозможно. Она боится жестокости и силы Леонардо, которая исходит от него.
Словно ловушка с круглыми стенами — так она себя чувствует. Кажется, что Эйлин обложили со всех сторон, у нее нет выхода, нет даже углов, в которые можно было бы встать и попытаться проломить их. Со всех сторон одна и та же стена, у которой нет начала и конца. Эйлин знает, что был выход, но тот стерся, растворился меж камней. Все в ловушке одинаково, а она мечется около стены и только ударяется о безжизненный камень. Сирена смотрит на деревянную дверь, но не видит ее, словно это и не выход вовсе. Даже когда та открывается, и входит Сейлан, луч надежды не проскальзывает. Только угнетение, разочарование и страх.
Вошедшая королева осматривает оставленные вещи служанками, приготовленную косметику, одежду, и хмурится. Не нравится, какой статус Эйлин дал Леонардо — самая последняя ступень иерархии титулованных людей — наравне с титулом рыцарей, которые почти что исчезли за десятилетие. Королева осматривает приготовленное платье и цокает языком, отчего сирена вздрагивает.
— Прости, не хотела тебя пугать, — мрачно говорит не поворачиваясь. — Но у нас проблема, точнее, у тебя. Леонардо дал тебе самый низкий статус при дворе. С этим я помочь не могу, у меня нет никакого влияния на внука и на политику. Я только руковожу двором. И моя власть не распространяется на тебя. Ты под власть короля.
— Что мне делать? — поднимается с кровати Эйлин. Ей бы выжить в этом мире, а потом все остальное.
— Пока ничего. Тебе нужно понравиться двору. Вставай, — приказывает королева, оборачиваясь на Эйлин, и указывает жестом на пуфик.
Нехотя сирена встает и садится спиной к Сейлан, которая берет ножницы и гребень. Сейлан осторожно касается светлых волос, пропускает их меж пальцев, думает, какая длина будет оптимальна. Молчание так и повисает в комнате с каменными серыми стенами, нависая над ними тяжелым грузом печальных мыслей и чувством одиночества. Сейлан касается середины чужой спины и берет ножницы, начиная осторожно резать, придерживаясь выбранной длины. Эйлин закрывает глаза, чувствуя, как объем волос уменьшается, а голова становится легкой. Вместе с этим прошлое уходит окончательно с каждым щелчком ножниц. Королева же с сожалением смотрит на красивые локоны, лежащие у ее ног. Не в силах отрицать, что у сирен цвет волос очень красивый, яркий, особенный, всегда повторяет оттенок плавника. Не то, что у русалок: их цвет волос всегда такой, как и у людей. Сейлан нравились волосы сирен, ее всегда поражала энергетика сирен. Королева ими восхищалась. Порой просила даже у старших сестер разрешения собирать их волосы или приводить в порядок. В последний раз щелкает ножницами и просит Эйлин открыть глаза. Со страхом смотрит на Сейлан через зеркало, проводя по волосам ладонями, скользя печальным взглядом по гордости, которую потеряла.
— Что сейчас? — тяжело вздыхает Эйлин, смиряясь с длиной волос. Пути назад уже нет, осталось только двигаться вперед.
— Сейчас я их соберу.
Эйлин кивает и наблюдает, как Сейлан вновь прочесывает волосы и укладывает их в сложную прическу, фиксируя на затылке. Одна прядь остается у лица, а остальные — украшены шпильками. Сейлан оценивающим взглядом скользит по своему творению, а потом одевает на Эйлин маленькую золотую диадему с белыми камнями и жемчугом.
— Раздевайся, — командует Сейлан, подходя к сложенной одежде рядом со столиком.
Уже не смущаясь наготы, Эйлин осторожно стягивает ночное платье и подходит к королеве. Беря в руки хлопчатое платье с рукавами до кистей, с глубоким вырезом, оголяющем ключицы и верх плеч, с подолом до колен, королева затягивает шнуровку на груди, фиксируя платье — камизу — как объясняет сирене. Белые чулки Сейлан лично одевает на Эйлин, подвязывая их лентой на бедре. Ставит перед ней светлые туфли на небольшом каблуке с белым бантиком. Морщась, сирена надевает их. Не думала, что человеческая обувь настолько неудобная.
— Будет неприятно, — берет в руки корсет бежевого оттенка Сейлан.
Она одевает его на тело сирены, а после встает позади нее и начинает затягивать шнуровку на спине. Сначала Эйлин ничего не чувствует, а когда корсет прилегает к телу, ощущает усиливающее давление от утягивания шнуровки. Шипит, но королева не останавливается. Корсет сковывает движения, давит на грудь, что дышать тяжело, а лямки давят на плечи. Эйлин неудобно, она пытается освободиться или принять позу, чтобы уменьшить давление.
— Неужели так будет постоянно? — недоумевает, пока Сейлан берет в руки объемную белую юбку из жесткого плотного материала и продевает через голову Эйлин. Опускает юбку, фиксируя и затягивая на поясе.
— Боюсь, что да, — наконец говорит Сейлан, принимаясь за нижнее бежевое платье, сшитое из тафты, с удлиненными рукавами и вышитым на них рисунков в тон платья.
Сейлан продевает его через голову сирену и, прежде чем зашнуровать, просовывает спереди под ткань тонкую пластинку — стомак — белого цвета. Просит Эйлин подержать его, пока закалывает стомак булавками к корсету, а после затягивает платье на груди, покрывая стомак узором бежевой атласной ленты. Сирена вновь морщится: платье еще сильнее сдавливает тело, пластинка давит на грудь, практически полностью лишая ее возможности дышать. Но сказать или возразить Эйлин нечего. Сейлан оценивающе осматривает нижнее платье, удлиненные рукава которого доходят до колен, а вырез совпадает с вырезом камизы, оставляя напоказ лямки корсета.
— Это все? — с надеждой спрашивает Эйлин.
— Нет, — строго подытоживает Сейлан, беря в руки верхнее платье в тон нижнего и сшитого из парчи. — Оно не будет давить.
Королева продевает руки сирены в рукава платья и застегивает на две пуговицы на поясе, поправляя ткань на плечах и складки на подоле. Эйлин делает несколько шагов в новом одеянии и едва не падает, удерживаясь только благодаря Сейлан, которая сомкнула губы в тонкую линию. Ничего изменить не в силах, сирене нужно самой научиться со всем справляться. Уверена даже, что Леонардо заранее распорядился о подготовке несколько видов платьев и обуви для Эйлин. Нет сомнений, что туфли давят из-за неподходящего размера. Сейлан вновь усаживает сирену на пуфик и начинает наносить легкий макияж, желая подчеркнуть внешний уголок глаз, скрыть бледность лица и шелушение губ. Сирена смотрит на себе в зеркале, но все равно не видит ту красоту, которую навела королева — ведь там девушка с собранными волосами, с побрякушкой, в бледном платье и с таким же бледным лицом, на котором легко читается усталость и страх.
— А вот теперь слушай меня внимательно, Эйлин, — заглядывает в голубые глаза Сейлан. — Когда ты выйдешь за эту дверь, то ты не встретишь ни единой живой души, которая сопереживала бы тебе, жалела или пыталась бы понять. Всех, кого ты там встретишь, будут ждать твоего позора. Для многих из них ты преграда. Они не будут относиться к тебе, как к равной себе. Единственным, кому ты можешь доверять, — это я и моя дочь — Селестина Сокаль. Однако научись полагаться только на себя. Не смей рассказывать мне, Селестине или даже Гвен что-то сокровенное. Все это могут использовать против тебя. Если у тебя случилась истерика, молчи, не говори ничего. Уйди, проплачься, но не раскрывай свое сердце и душу. Я не придерживаюсь этого правила, если точно знаю, что вред мне не принесут. Везде уши Леонардо, везде его глаза. Тебе нужно самой выстроить стену вокруг себя, в этом я не смогу помочь. Только ты сама сможешь помочь себе.
— Я поняла, — кивает Эйлин, закрывая глаза и прогоняя оттуда усталость, страх, одиночество, негативные мысли, и открывает их, поднимая оттуда ненависть к Леонардо, которая, как она надеется, должна стать ее ресурсом и огнем в этом мире. — Мне нужно стать стервой.
Королева кивает и приказывает следовать за ней, двигаясь в сторону выхода из покоев. Эйлин поднимается и медленно идет следом. Она проходит через дверь, около которой стоят два гвардейца, и поворачивает налево, куда и идет королева. Сейлан говорит держать голову прямо и смотреть вперед, и Эйлин повинуется. Видит коридор, через который шла ночью. В редком проникающем свете через маленькие окна коридор приобретает совершенно другой вид. Сирена видит камни, пыль, гобелены — как объясняет Сейлан, идущая рядом, и придворных, которые одеты так же. Некоторые смотрят с легким удивлением и замешательством, а другие с нескрываемым презрением. И все они тихо переговариваются. Эйлин смиряет их враждебным взглядом и вновь смотрит вперед. Ей должно быть плевать на мнение придворных, на людей, которые уже ненавидят ее. В этом Эйлин не сомневается. Кто-то из придворных дам ждал своего часа, чтобы стать либо фавориткой, либо женой короля, а здесь сирена, которая просто выплыла на поверхность.
— Ты же не сомневаешься в том, что у Леонардо нет фаворитки? — спрашивает Сейлан, когда они начинают спускаться по узкой лестнице.
— Главное, чтобы она не забеременела, потому что я не хочу, чтобы это связывали с моим именем, — отвечает. — Леонардо хочет ребенка. Хорошо. Но пусть наследника родит законная жена, а не какая-нибудь...
Смешок вырывается у Сейлан, но она никак не отвечает на слова Эйлин и продолжает рассказывать об устройстве замка, о тех частях, которые они проходят: о королевских покоях, о гостевых покоях, о тех, кто несет службу при дворе. Эйлин запоминает информацию, но не запоминает их расположение: коридоры словно лабиринт, в котором все похоже и одинаково. Думает, что сейчас это не важно. А королева тем временем переходит к объяснению положений титулов.
— На самой высокой ступени иерархии стоит королевская семья, однако только король с королевой имеют наивысшую власть и силу, их дети — принцы и принцессы — стоят чуть ниже. Дальше идут герцоги, маркизы, графы, виконты, бароны, баронеты и рыцари. У всех них имеется какое-либо владение, с которого они получают доход, часть которого идет в королевскую казну.
— Я так понимаю, что управлением занимаются только мужчины? — рассматривает тронный зал Эйлин, цепляясь взглядом за кресла правителей, фрески на потолке, рельефные колонны, окна и гобелены. Она не дожидается, пока королева ответит на вопрос, и проходит внутрь зала. Делает несколько кругов, проходит около каждой стены по несколько раз, касается пальцами тронных кресел, пока не решает сесть на то, что, по логике человеческого мира, должно принадлежать ей. Эйлин обводит взглядом помещение, смотрит на подходящую королеву Сейлан. Та улыбается уголками губ, слегка склоняет голову и говорит:
— В основном да, но есть случаи, когда наделом управляет женщина. И тебе лучше спуститься, — дожидается, пока Эйлин встанет рядом, и продолжает: — Но это возможно только в том случае, если она стала вдовой, и почти все имущество мужа переходит в ее распоряжение.
— То есть если я захочу самолично править, то нужно, чтобы Леонардо умер? — издает глухой смешок сирена, выходя с королевой из замка и двигаясь вдоль мощеной тропинки.
— А вот это не смей! — жестко отрезает Сейлан. — Хоть я его и ненавижу, но он мой внук.
— В каком-то смысле и я тебе внучка, — отшучивается Эйлин. — Я не собираюсь садиться на трон Ноли, я хочу вернуться в море по прошествии трех лет.
— Ты по очень далекой линии моя внучка. Даже... правнучка. А чтобы вернуться в море, сначала тебе нужно выйти замуж за Леонардо и не родить ему наследника.
— Так и будет, — говорит, присаживаясь на каменную скамейку в саду и продолжая слушать и запоминать слова Сейлан и придворных правилах, о правилах этикета, как к кому следует обращаться, как улыбаться, как ходить, держать осанку, как говорить.
— Леонардо вскоре займется твоим обучением. Скорее всего, он уже начал искать учителей, — задумчиво проговаривает королева, подходя к кустарнику роз и рассматривая яркие цветы. — Пора возвращаться, скоро обед.
Королева смиряет Эйлин холодным взглядом и уходит в сторону замка. Сирена следует за ней, слегка хмурясь, не ожидая такой реакции и таких слов королевы. То, что Сейлан изменилась за столько лет нахождения среди людей, не вызывает сомнений. Только Эйлин не представляла, что различия будут такими сильными, что Сейлан станет холодной и расчетливой. Двигаясь за королевой, сирена остается позади нее. Не хочет продолжать беседу, потому что. Хочет остаться наедине со своими мыслями. Сейлан поднимается по лестнице, проходит пролет и входит в общую столовую, в которой, как рассказала недавно, проходят пиршества и празднование знаменательных дат.
Эйлин входит и видит ряды массивных столов, заполненные придворнами, ведущие беседы, множество слуг, стоящих у стен, которые в любой момент готовы прислуживать господам. Приоткрывает рот от легкого удивления, ведь за несколько часов, что ходила с Сейлан, не видела столько людей в замке, как сейчас, которые собрались в одном месте. Видит Леонардо, сидящего за самым дальним столом и в открытую рассматривающего ее. Его взгляд блуждает по ее хрупкой фигуре, проникает под каждый слой одежды и касается кожи. Эйлин чувствует это, ей становится не по себе. Перестает даже рассматривать помещение, боится отвести взгляд от Леонардо, боится, что если отвернется, то точно придет конец. Сирена выдерживает его взгляд, не замечает, как стихают все разговоры, не чувствует прикосновения королевы. Отмирает только тогда, когда король первым отводит глаза и усмехается. И Эйлин понимает: проиграла, а ее стена самообладания слаба.
— Ваше Величество, — тихо говорит и неумело приседает, как успела объяснить вдовствующая королева. Эйлин выпрямляется и замечает, как сидящие рядом с Леонардо люди открыто показывают пренебрежение и отвращение.
— Прошу, присаживайся. Теперь твое место за королевским столом, —уголки губ Леонардо слегка тянутся вверх, но ни радости, ни доброты в этом нет. Эйлин еще раз делает реверанс и идет вслед за Сейлан, которая садится рядом.
— Прежде чем начать наш обед, мне хочется кое-что вам сказать, — Леонардо поднимается со своего места, держа в руке кубок. — Сегодня непростой день, как вы могли заметить, раз я решил устроить обед здесь, а не как обычно в отдельной столовой. Некоторые из вас уже могли услышать слухи или увидеть все собственными глазами, однако моего подтверждения еще не было. Как многие знают, недавно к нашим берегам выплыла сирена Эйлин Кин, и вчера у нее был ритуал кумар-энайд, и волей удачи выяснилось, что я ее родственная душа. Сегодня утром был подписан брачный договор с родителями Эйлин Кин. Поэтому мне бы хотелось представить мою будущую супругу официально. Встань, пожалуйста, Эйлин Кин, — Леонардо поворачивается в сторону сирены и ждет. Эйлин сглатывает, но поднимается со стула. Она осматривает всех придворных, но не задерживает взгляда, а потом вновь смотрит на ухмыляющегося Леонардо. — Поприветствуйте ее.
Король отпивает вино из кубка и садится, не давая разрешения Эйлин опуститься на стул. Она чувствует многочисленные взгляды, возгласы, даже не очень приятные слова, но не дает им проникнуть в сердце, задеть чувства или сломить. Эйлин не позволит этому случиться с собой. Сирена смотрит вперед, как учила Сейлан, сжимает зубы, но не позволяет страху и неуверенности отразиться на лице. Дожидается, пока придворные замолчат, и только после этого говорит:
— Рада вас видеть. В будущем постараюсь стать для вас хорошей королевой, — улыбается, беря в руку кубок с напитком, и отпивает. Эйлин не надо смотреть на Леонардо, на придворных, на слуг, чтобы почувствовать замешательство, повисшее в воздухе, и недоумение. Сирена улыбается, делая второй глоток напитка, смакует удовольствие от перешептывания придворных, косящихся в ее сторону, не обращает внимания на попытки королевы заговорить с ней.
— Эйлин, так нельзя! — шипит Сейлан, наконец привлекая внимания сирены к себе.
— Разве? Они не считают меня за человека. Они хотят меня запугать и показать, что я ничтожество, — шипит в ответ, опускаясь на стул без разрешения Леонардо. — Я не позволю, чтобы ко мне так относились. Неважно, как Леонардо будет относиться ко мне, я не потерплю пренебрежение к себе от будущих подданных. Хоть и временных.
Огонь так и пылает в глазах Эйлин, Сейлан видит его. Также видит ненависть и жестокость там, но понимает, чем они обусловлены. Они не пугают, королева видит в этом огне себя много лет назад. Олицетворяет поведение сирены с ее молодым возрастом, однако Эйлин не собирается прогибаться под этим обществом. Она начинает есть, хотя первый же кусок застревает в горле. Мясо слишком жирное, его много, почти каждое блюдо мясное, в нем жир, который не прожевать. Сирена с трудом проглатывает его, старается есть больше овощей, но их не так много, запивает все это вином, от которого голова начинает кружиться и пробивает на смех.
Старается контролировать себя, но тело против ее желаний: живот начинает болеть, съеденное порывается выйти обратно, а сознание улетает. Оставшееся время до конца обеда она ковыряет вилкой в еде, жует маленькие кусочки мяса и запивает вином, но состояние не возвращается в прежнее, будто только хуже становится. Дожидается, когда Леонардо объявит о конце обеда, а все придворные уйдут из помещения, и только потом встает, слегка пошатываясь. Но не делает и несколько шагов, как спотыкается, оседает на пол, и ее тошнит. Она не видит, не слышит, что происходит вокруг. Глаза застилают слезы, пытается их утереть, но руки и платье пропитались рвотой, от которой становится хуже, и сирену снова выворачивает на холодный пол. Эйлин чувствует чьи-то мягкие поглаживания по спине, как этот кто-то пытается поднять ее, но у него не хватает сил. Слышит, как наступает тишина, думает, что ее оставили одну. Пытается встать, ей почти удается подняться и удержаться за край стола. Наплевав на нормы приличия и чужой труд, сирена утирает лицо рукавами платья, стирая размытое марево с глаз, как мутным взглядом видит Леонардо. Тот стоит за несколько шагов от нее, и, подойдя к ней, поднимает на руки, приказывая слугам убрать помещение. Сирене бы выдохнуть, расслабиться, но не может, потому что за последние дни она два раза так близко находится к человеку, которого ненавидит и который внушает страх.
Ее снова начинает мутить, что прикрывает глаза, и в очередной раз наплевав на приличие и на гордость, кладет голову на плечо Леонардо. Иначе не выдержит, и Эйлин снова вытошнит, и король не будет молчать. Боится, что тот сбросит ее на пол и растопчет уже буквально. Кажется, что она отключается в какой-то момент, потому что, открывая глаза в следующий раз, Эйлин находится уже в своих покоях в кровати. Она замечает вдовствующую королеву, Леонардо и еще одного мужчину, который прикасается к ее лбу, а потом говорит что-то королю.
— Что... — пытается встать, но Сейлан не дает ей сделать этого, давя на плечи.
— Леонардо, ей нужно особое питание. Позволь распорядиться, — просит вдовствующая королева, смотря на внука обеспокоенным взглядом.
— Но с тобой же все в порядке, — отрезает он.
— Столько лет прошло, конечно же, я привыкну к этой еде. Она в замке даже полного дня не пробыла, а уже отравилась...
— Хорошо, делай что хочешь, — сдается Леонардо, хмуря лоб. Бросает на Эйлин мимолетный взгляд прежде, чем выйти из ее покоев.
— Что произошло? — слабым голосом готовит сирена, принимая сидячее положение и пытаясь выпутаться из многочисленной одежды.
— Твое тело оказалось очень слабым к нашей еде и к вину, поэтому тебе и стало дурно, — объясняет королева. — Лекарь сказал, что тебе нужно отдохнуть. Поспи.
Она помогает Эйлин раздеться, а после выходит из покоев с лекарем, оставляя ее отдыхать.
***
Леонардо покидает покои Эйлин, быстро шагая в зал совещаний, чтобы забрать экземпляры брачного договора. Злость так и кипит внутри, она затмевает рассудок, что черные пятна начинают скакать перед глазами. Но он не останавливается из-за такой незначительной вещи — у него дела, ему нужно их решить, нужно на свежий воздух. Иначе не сможет привести мысли в порядок. Он злится на себя, на свое поведение. Не может объяснить, почему помог Эйлин, когда та не реагировала на его слова, когда на ней лица не было, и еле стояла на ногах. Леонардо все равно на нее, без разницы, что с ней происходит сейчас и что будет происходить после. Она не более, чем простой объект для достижения целей. Леонардо не отпустит ее ни за что и никогда. Даже если Эйлин родит девочку. Злится, потому что не смог выдержать свои же принципы, не смог проигнорировать. Не смог оставить Эйлин в одиночестве, когда сирена почти не потеряла сознание. Что-то заставило его изменить решение, хотя уже собирался уходить из трапезной. Леонардо не должен проявлять к ней какие-нибудь эмоции.
Сворачивает договоры и выходит из зала совещаний, направляясь к конюшням. По пути отдает распоряжения некоторым гвардейцам. Не сомневается — его приказы будут исполнены. Леонардо подходит к своей гнедой лошади, которая при виде хозяина фыркает и мотает головой. Едва поднимая уголки губ, король проводит рукой по гриве и лично подготавливает лошадь к поездке в город. Сколько лет живет в Королевстве Ноли, но так и не привык к территориальному устройству, расположению центрального города и замку. Жаль, что за шесть лет не добрался до проектов, чтобы исправить это. Только порт основал чуть севернее Айл-коха[1], но от него одно название. Несколько рыбацких лодок и кораблей, стоящих у пристани и все. Леонардо понимает, что порт — слабое место Ноли, как и замок. Даже существующие корабли не смогут вовремя добраться, чтобы отразить атаку другого Королевства. Когда-то начинал разрабатывать проект нового замка, но так и не удалось продвинуться. Вдовствующая королева против. Леонардо садится на лошадь и с небольшой свитой гвардейцев отправляется в городскую церковь. Ему нужно ратифицировать брачный договор архиепископом, чтобы не заниматься этим накануне торжества.
Солнце светит прямо в глаза, ярко-зеленая молодая трава усыпана яркими головками полевых цветов, а молодые крестьянки у стен города собирают цветы, бегают друг за другом и смеются, что их смех доносится до короля, скачущего по дороге. Но его не волнуют и не заботят развлечения подданных, которые еще слишком юны для уплаты налогов и сборов в королевскую казну. Леонардо поднимает голову на яркое солнце, но не успевает сделать это, как сталкивается с ярко-синим небом, в котором теперь видит сирену, ее чешуйчатый хвост в кровоподтеках и с такими же глазами, отражающими самую лютую ненависть. Король не хочет воспроизводить ее образ — сам возник перед глазами, и Леонардо желает от него избавиться, ведь Эйлин Кин — никто для него. Он повторяет это, когда въезжает в город, когда проезжает по главным улицам, когда останавливается около церкви на главной площади. Для него она простая девушка из не очень обычного места и семьи, с нечеловеческими силами. Она — просто девушка, которая продолжит род Морен и укрепит Королевство Ноли. Однако все равно перед глазами стоит ее вид во время обеда. Леонардо открывает дверь церкви, смаргивает и удаляет Эйлин Кин из своей головы, проходя в просторное и богато убранное, но темное помещение.
Высокие граненые колонны поднимаются к потолку, но, не доходя до него, соединяются аркой друг с другом. А под самой аркой висит фонарь с горящей свечой внутри, которые освещают все внутреннее пространство. Леонардо проходит по центру церкви, перекрещиваясь, между рядами скамейками, переводит взгляды от одной стены к другой, отмечая витражные окна на дальних стенах и такие же фонари и встрепенувшихся подданных. Высокий потолок расписан фресками и библейскими сюжетами, но королю нет дела до них, что там изображено. Он не считает себя религиозным, хотя и показывает это. Для него самое важное — это власть, что поддерживается церковью, которую нужно заверять в несомненном подчинении и уважении. Но это лишь игра. Как и все остальное, собственно. Леонардо проходит к алтарю, позади которого расположено большое окно, начинающееся с середины стены и доходящее практически до самого потолка, где, как и на потолке, рассказываются какие-то библейские сюжеты с помощью мозаики.
Король дожидается архиепископа, показывает договор и по нахмуренному лицу седовласого мужчины видит его негодование. Тот недоволен, не согласен с каким-то одним или даже со всеми пунктами договора. Но Леонардо молчит, не собирается спрашивать, что не так. Возразить королю, означает возразить власти Папы, который за считанное время может поставить во главе церкви другого архиепископа, который будет ценить данную власть.
— Ваше Величество, — подрагивающим голосом начинает говорить архиепископ, теребя в руках пергамент. — Я не смею сомневаться в ваших принятых решениях, в том числе, связанных с заключением брачного союза, однако прошу смелость спросить кое-что.
— Спрашивай, — холодом разносится голос Леонардо.
— Вы прописали в брачном договоре достаточно пунктов, однако не прописали, какую веру выберет леди Эйлин Кин после венчания. Какое ваше окончательное решение по этому поводу?
— Она не изменит веру. Если же в течение двух лет не забеременеет, то я заставлю ее принять нашу веру и родить наследника. И вы не пойдете против моего решения, даже если будете видеть сопротивление будущей королевы.
— Я вас понял, Ваше Величество, — мужчина кланяется и подписывает договоры, оставляя один экземпляр у себя.
Король перекрещивается и выходит из церкви, взбираясь на своего коня и возвращаясь в замок. По прибытии к нему подходит оруженосец и докладывает, что Леонардо искала графиня Анна Фрей.
— Передай, что я занят. Приду вечером, — отвечает, снимая седло с коня, а после задерживается около него, чтобы привести в порядок после поездки, хоть и небольшой. Это помогает королю освободить мысли и расслабиться. Тем более, когда эта лошадь в его жизни с начала царствования. Она много значит для Леонардо. Второй после Эдмонда.
Леонардо отпускает гвардейцев и идет в замок, но стоит ему пройти в холл, как чувствует, что кто-то хватает короля за руку и тянет в один из коридоров, а после прижимается и целует. Он отвечает, прижимая приятно пахнущее тело к себе, посасывая и кусая чужие губы, слыша удовлетворенный тихий стон. Девушка сама тонкими пальчиками касается оголенной шеи, расстегивая верхние пуговицы и прижимаясь еще сильнее, шепча: «Здесь нас никто не увидит».
— Нельзя, — жестко говорит Леонардо, резко отталкивая от себя девушку, что она ударяется спиной о стену. Ему бы заметить легкую обиду в глазах, но в коридоре темно, свет проникает только с холла и с редких висящих факелов, а девушка так и остается в тени. — Я приду к тебе вечером, сейчас у меня дела.
— Дела, связанные с твоим новым развлечением? — шипит, подходя вновь ближе и заглядывая в чужие глаза с нескрываемой злобой.
— Да, — кивает король. — И не смей к ней приближаться, я хочу вдоволь с ней наиграться, Анна.
— Я в этом не сомневаюсь, — тихо говорит Анна, наблюдая, как король и ее любовник возвращается в холл. Ее глаза сверкают темно-кровавым — смесью красного, коричневого и черного цветов — светом. Она выходит из коридора, отряхивая платье от несуществующих пылинок и идя в другую часть замка.
***
Леонардо подзывает к себе оруженосца и приказывает позвать вдовствующую королеву в зал совещаний, раскладывая экземпляры брачного договора на столе. Еще раз прочитывает текст договора и откидывается на спинку кресла, дожидаясь королеву и распивая вино. Когда Сейлан входит в зал, король не прекращает пить, указывает рукой, держащей бокал, на ближайшее кресло слева от себя. Королева присаживается и ждет предложенное вино.
— Мне известно, что родители Эйлин Кин не могут забрать с собой экземпляр брачного договора и сказали передать его тебе, чтобы после венчания забрать. Ронан Кин сказал, что ты знаешь, что с ним делать. Поручаю тебе разобраться с ним, — король передает Сейлан свиток и возвращается к вину. — А, и еще отныне к Эйлин будут приставлены лично мной набранные слуги и служанки. Я не позволю, чтобы у нее были твои люди. Надеюсь, понимаешь почему.
— Как же этого не понять, Ваше Величество, — растягивает губы в улыбке, но презрение и ненависть так и пестрит на лице. — Я могу идти?
— Да, — кивает. — Хотя постой. Распорядись насчет меню Эйлин, ты в этом лучше разбираешься.
— Будет сделано, Ваше Величество, — слегка наклоняет корпус и выходит, громко хлопая массивной дверью. Леонардо усмехается и достает подготовленные бумаги, касательно всех приведенных слуг и служанок вдовствующей королевы за последние лет десять.
***
Сейлан возвращается в башню, куда как раз перед ее уходом пришла Гвен под предлогом протереть пыль. Хотя эта самая «пыль» подразумевает борьбу с Леонардо Кастильо и защиту Эйлин Кин. Королева входит в комнату и закрывает плотно дверь, кидая на свой стол свиток, игнорируя его — время еще есть. Селестина сидит на небольшом диванчике и пролистывает книгу матери, где накануне нашла заметку о Нам Хэйс.
— Гвен, я тебе поручаю очень важное задание. Ты должна справиться, — начинает говорить вдовствующая королева, поворачиваясь к русалке.
— Я сделаю все, что вы прикажете.
— Хорошо, потому что это очень опасно, — Сейлан делает глубокий вдох и продолжает: — Во-первых, Леонардо запретил всем моим служанкам приближаться к Эйлин, он начал копать под всех вас, даже под тех, кто никак не связан с морем. Во-вторых, Гвен, мне нужно, чтобы ты уплыла из замка на какое-то время и собрала всю информацию обо всех морских королевах, которые когда-либо жили. Тебе придется побывать в каждом клане и расспросить всех из королевских семей. Мне нужна эта информация. Потому что, мне кажется, что что-то идет не так.
— О чем вы, Ваше Величество? — обеспокоенно спрашивает Гвен.
— Не знаю, но мне не нравится вся эта ситуация, и мне нужно в ней разобраться. Тебе придется заполнить все, потому что записать не будет возможности. Так делали наши предки, вся наша история построена на этом.
— Я справлюсь, Ваше Величество, — делает книксен Гвен.
***
Эйлин помнит, что уснула, когда королева и лекарь вышли из покоев. А проснулась оттого, что кто-то вошел в покои. Это оказалась девушка, которая утром пыталась одеть ее. В руках у нее был поднос, откуда сирена чувствовала приятный запах.
— Который час?
— Уже вечер, леди Эйлин, — отвечает служанка и несмело подходит к сирене, помогая встать. — Вдовствующая королева распорядилась насчет вашего ужина. Желаете одеться?
— Пока нет, — качает головой сирена, но принимает халат, как называет его служанка, надевая его поверх камизы.
Эйлин осторожно ест новую еду, от которой не так противно пахнет, меньше жира, достаточно рыбы и овощей. Ей это нравится, что съедает почти все и запивает каким-то отваром. Закончив с ужином, подходит к открытому окну, откуда наблюдает красивый яркий закат, и вдыхает свежий приятный воздух.
— Одень меня, — только говорит, как служанка принимается за уже очищенную одежду.
Сирена вновь шипит от одевания в ненавистное платье, но терпит, ничего не говорит. Она не должна показаться слабой. Служанка заканчивает возведением той же диадемы. Эйлин кивает своему отражению в зеркале и просит девушку сопроводить ее в сад. Они проходят по коридору, спускаются по лестницам и, наконец, выходят в сад, где цветут разные растения с разноцветными бутонами. Служанка остается у входа, а сирена проходит внутрь, рассматривая каждый куст, каждое растение, каждый цветок. Утром не было такой возможности. Наконец может вдохнуть полной грудью. Здесь приятно и спокойно. Не знает названия цветов, но ей и неважно, ведь впервые за последнее время ей хорошо, и настроение ничем не портится. Эйлин пару раз едва не спотыкается, но удерживается у вовремя оказавшихся колонн с цветами в горшках. Она уходит все дальше, все чаще замечая каменные светлые скамейки, на некоторых сидят придворные и с интересом разглядывают ее. Но Эйлин все равно и на это, пока не слышит свое имя. Она оборачивается и видит идущую к ней дочь королевы Сейлан — Селестину.
— Здравствуй, леди Эйлин, — кивает. — Меня зовут Селестина Сокаль, хотя ты и так, наверное, это уже знаешь. Присядем?
Эйлин кивает, и они присаживаются на одну из скамеек, и сирена резко начинает чувствовать на себе чужие взгляды.
— Не волнуйся, они посмотрят и успокоятся, — издает что-то похожее на смешок графиня, хотя в голосе ни капли радости. — А потом, правда, донесут об этом королю, но нам же нечего скрывать, не так ли? Мы же просто разговариваем.
— Да, это обычный дружеский разговор, — растягивает губы Эйлин.
— Которого не должно быть в замке.
— Да, я понимаю. Вдовствующая королева уже просветила меня, — кивает, устремляя взгляд вперед.
— Славно. Я увидела тебя из окна и решила присоединиться к прогулке. Хотя, боюсь, что скоро покину тебя.
— Ничего, я понимаю, что у вас государственные дела, в которые никто и никогда не будет меня посвящать. Я здесь как трофей.
— Удивительно, что ты это понимаешь, — брови Селестина слегка поднимаются, но тут же возвращаются на место. — Это наша первая личная беседа, и я пришла сказать, что могу стать тебе старшей сестрой, которой у тебя не было. Что бы ни сказала моя мать, как бы резка она не была, ты можешь на меня положиться и довериться. Я могу тебе помочь с жизнью при дворе, познакомить с нужными людьми.
— Я бы хотела принять ваше предложение, но боюсь — это может обернуться против меня. Даже акулы слепо не нападают. Прошу меня извинить, — Эйлин поднимается, расправляет платье, неумело делает реверанс и уходит, слыша вслед:
— Не ошибись только с выбором туфель, леди Эйлин.
Сноски:
[1] Haul coch ‒ красное солнце (вал.) Произношение ‒ (Х)Айл-кох.
Женский костюм сочетает в себе стиль 14 века с элементами борокко. Хотя он больше приближен к борокко, а не к 14 веку.
Столовая/трапезная: в Средние века король и вся королевская семья должна была обедать и ужинать с остальными людьми, пребывающими в замке. Однако их еда отличалась от статуса и место за столом. Однако в главе я прописала, что такой способ трапезы характерен только для праздников и важных событий. В остальное время обеды и ужины происходят раздельно от людей, пребывающих в замке
https://vk.com/photo-137867592_457239297 церковь