Каждый твой выбор

Церемонию вступления в должность Виктор почти не запомнил. Пафосные речи чиновников, поздравления сотрудников и контрагентов, - всё слилось в один пестрый поток событий, в котором Пахомову следовало только вовремя вставать, кивать и улыбаться. Единственным по-настоящему ярким пятном почему-то стала плетёная корзина, полная свежих, кроваво-красных вишен – подарок Анастасии Егоровой. Настоящее чудо посреди холодной зимы. В голове мелькнул образ Аполлона, легенда о Гиацинте. «Трагедия любви».

Виктор никогда не был импульсивным человеком и совершенно точно не считал себя дураком. Когда пелена ярости и боли спала, он принялся анализировать события, выясняя, как он мог упустить такой важный факт о своем работнике.

- Ты знал, что Саша девушка? – спросил он у Клина Петровича.

Домоправитель неловко отвел глаза, пожевал губами.

- Знал?! С самого начала?!

- Нет, ты что! – поспешил оправдаться Клин Петрович. – Я тоже сначала думал, что это просто паренёк, такой больно хорошенький. Ну так у меня в деревне тоже такой был, все девки на него вешались. Женился потом, пятерых детей вырастил.

- Так когда?

Домоправитель пожевал губами.

- Когда ты певицу ту у нас поселил. Помнишь, как Саша разозлилась? Ты ещё тогда решил, что она ревнует певицу к тебе. Только ведь это галиматья. Я тогда ещё подумал: «Неужто у нас тут голубок завелся?». А ты знаешь, я их не жалую, не хочу, чтоб такой у меня в доме жил. Ну я и решил, пока Саша на выходной ушёл, у него в комнате вроде как прибраться, проверить. Сам не знаю, что хотел там найти.

Виктор покачал головой.

- Петрович... Ты рылся в чужих вещах?

Домоправитель пожал плечами.

- А что такого-то? Мне нужно было понять, что происходит, и тебя обезопасить опять же. Ну и вот. Полазил по ванной комнате – ничего не нашёл. Дай, думаю, в комод загляну. Открываю, а там под носками эти, как их... Ну женские штуки...

Пенсионер сделал неопределенный жест руками. Виктор понимающе фыркнул.

- Я сначала не понял ничего, - продолжал домоправитель. – Подумал, Сашка себе тайком девок водит. Ну у меня тогда тоже от сердца отлегло. А потом ещё подумал – а зачем его девкам все эти штуки? Даже если они к нему ночью шляются, то что ж они – в такое время месяца ходят? Вот уж вряд ли. Тогда как? Предположил: неужто Сашка наш сам девка? А как мысль эта появилась – так и другие несостыковки исчезли.

Виктор задумчиво смотрел в чашку кофе перед собой. Почему же сам он не замечал этих несостыковок?

- Так, а что ж ты мне не сказал об это?

И вот тут Клин Петрович по-настоящему смутился, отвел глаза.

- Так ты бы взбесился, разорался. Что неделю назад было? Женщина, предательница, вон из дома. А Саша девка хорошая, работящая, смелая, о тебе заботилась. Ты подружился с ней, сам её оберегать начал. Ну я и решил – раз она сама тебе ничего не говорит, то и я не скажу, не моя это тайна. Тем более вы хорошо поладили.

- Вот значит какой ты друг, Петрович, - с горькой усмешкой сказал Виктор. – Появилась девчонка в доме и тут же принимаешься её защищать.

- Не слушаешь ты меня, Витька, - покачал головой домоправитель. – Свою обиду только слышишь. Я тебе вообще о другом говорю...

Пахомов махнул рукой и вышел из кухни.

Нужно было поговорить ещё и с Ромой. Кереселидзе брал Сашу на работу, он не мог не знать.

Рома отпирался недолго. Первые минуты разговора он ещё пытался сделать вид, что ни сном ни духом, но быстро сдулся.

- Она подходила идеально, - оправдывался Кереселидзе. – Да не будешь же ты отрицать, что и работу свою Кожевник делала на высшем уровне! Стал бы кто-нибудь другой ради тебя жизнью рисковать, притом столько раз? Будь честен с собой, Виктор Сергеевич, ты не самый приятный в общении человек.

- Можно подумать она святая! – разозлился Пахомов. Уже второй человек из его ближайшего окружения рвался защищать эту девицу. – И ты тоже хорош, нечего сказать. Повелся на женское обаяние, как обычно, поддался уговорам. Просто сотрудник месяца!

Кереселидзе изумленно уставился на шефа.

- Это у Александры Кожевник женское обаяние? Ты хоть сам себя слышишь, Виктор Сергеевич? Да я мужиков-бодибилдеров видел краше. Я её выбрал как раз потому, что никогда в жизни не подумал бы, что она девчонка, если бы не документы. И ты, кстати, тоже! Сам-то только случайно узнал об этом, иначе так бы и таскался повсюду со своим помощником.

Тут возразить было уже нечего. По всему выходило, что Виктор Пахомов – подверженный стереотипам не особенно внимательный мужик, да ещё и с дурным вкусом на женщин. Иначе говоря, идиот. Быть идиотом Виктору не нравилось. Поэтому, выбирая между раскаянием и злостью, он остановился на последнем и выбросил из головы девицу с голубыми глазами. Где бы она ни шлялась, отныне Пахомова это не интересовало.

Саша Кожевник впала в уныние. Со дня её ухода от Пахомова прошло две недели, объявили результаты выборов. Первым порывом Саши было позвонить бывшему шефу, поздравить с заслуженной победой, но она не стала этого делать. Наорёт ещё, пошлёт. Да и какое право имеет теперь Саша кого-то поздравлять? Что толку от того, что формально это было увольнение по собственному желанию? Позорные обстоятельства её ухода из дома, вскрывшаяся, да ещё и так по-дурацки тайна превращали пафосную трагедию в фарс.

- Всё будет нормально, Саш, - успокаивала подругу Кира. – Он отойдет, остынет, вы помиритесь.

- Ничего он не остынет, ты его не знаешь, - бурчала в ответ Саша. Она лежала в своей комнате, накрывшись одеялом с головой. – Я тебе говорила – для него очень важна честность. Лучшее, что мне грозит – меня не пошлют грубо при встрече.

- Ну так и что теперь? Дома валяться и жалеть себя? Кожевник, я тебя не узнаю! Встань хоть побегай.

- Сама бегай, - почти огрызнулась Саша и закрыла глаза. Она сама себя не узнавала. В первый раз за всю её жизнь чужая обида причиняла девушке такую боль.

Семья не трогала Сашу. Кожевник старший порывался сходить и по-мужски подговорить с обидчиком дочери, но Кира отговорила его это делать. Братья качали головами и молча приносили еду к двери комнаты сестры. Игорь испытывал даже вину, потому что именно он предложил Саше в своё время пойти на эту работу. Кстати, о ней.

У Саши не было работы. Деньги, отложенные на Бонн, хранились в банке и считались неприкосновенными. Между тем нужно было на что-то жить, оплачивать занятия с репетитором. Только мысль об университете помогла Саше в конце концов встать с кровати и потащиться на поиски новой работы. Мечта снова отодвигалась, но она уже как будто не имела особенного значения. Бонн стал чем-то вроде потока крови в теле вегетативного больного – он заставлял Сашу функционировать, двигаться по утрам, действовать почти автоматически. С точки зрения физиологии сердце разбить нельзя. Но иногда физиология идёт к черту.

После Нового года Саша уехала лыжную базу «Алые Горы». Новому курорту требовались инструкторы, и Саша с её опытом и подготовкой им подошла. Снаряжение выдали там же, вручили ключ от маленькой комнатушки в общежитии и ваучеры на питание в столовой. Каждый день Саша брала лыжи или сноуборд и отправлялась на склон – учить неуклюжих курортников кататься. Работа была активной и по большой части механической. Дежурные улыбки и одни и те же инструкции здорово отвлекали Сашу от мыслей о Пахомове. Холодный горный воздух действовал как анестезия. Под его воздействием сердце начало заживать, а мысли проясняться. Саша стала чаще улыбаться искренне, ходить в гости к другим инструкторам – таким же молодым парням и девушкам, как она сама. Мир восстанавливался, возвращался к первоначальной точке, в которой не было ни Виктора Пахомова, ни маскарада, ни странной обреченной влюбленности.

А потом в «Алые Горы» приехал автомобиль.