Кодекс Прогульщика

Вы можете задаться вопросом:как же я проучился столько времени и прожил столько лет, никого не убив и никого не покалечив, если я такой злыдень и зануда? Тут мы и переходим к самому интересному.

Не знаю, здоров ли я психически, и как часто этот дар, а может проклятие, встречается у людей, и встречается ли он вообще, но у моего мозга есть одна интересная особенность.

Я не смогу досконально раскрыть её сущность, но очень сильно попытаюсь это сделать. Мои мысли это не просто мысли. Это целые миры у меня в голове. Само моё подсознание это не просто набор каких-либо алгоритмов, это настоящий вакуум, полость, пространство.

Если обычный человек может разве что только подумать о том, что он голоден, и чего бы он хотел съесть по приходу домой, то я могу представить всё это в своей голове, да так, что доподлинно почувствую вкус еды на языке, то, на чём сижу во время трапезы, и где именно сижу, смогу вдохнуть запах пищи, и даже насытиться ею. Стоит только построить достоверную картинку с деталями в голове, и я без проблем обману свой собственный организм.

Я не просто задумываюсь о чём-либо или представляю это в своём сознании, я это создаю. Я витаю в облаках не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле, — путешествую внутри своего подсознания.

Я могу создать в нём горы или лес, и поселиться там, заняться чем-нибудь, уйти в себя с головой и на все сто процентов выпасть из реальности.

Уроки всегда проходят для меня незаметно. Как по щелчку. Как и всё, что я желаю пропустить в своей жизни. А таких вещей, увы, много.

Сколько себя помню, мне всегда хотелось куда-то сбежать. Найти себе островок безопасности, которого у меня никогда не было. Этим островком стал мир, придуманный в моей голове. Мир, в котором всё устроено не по чьим-то чужим правилам, а по моим собственным. Моим правилам.

Я ухожу в себя и живу в своих мирах, в абсолютно таких же, как и то, что окружает меня, но в таких, где я правитель. Где я могу и создать, и разрушить всё, что только захочу. Только бы хватило воображения. И это вымышленное пространство ничем не будет отличаться от пространства реального. Более того, реальный и вымышленный мир настолько схожи, что порой я путаю, не успеваю вспомнить, где я нахожусь. У себя в голове или в школе за партой.

Я называю это внутренний и наружный миры. Внутренность и Наружность.

Если меня кто-то зовёт в Наружности, а я в это время блуждаю во Внутренности, до меня дойдёт эхо его голоса, если толкнёт в бок, мир содрогнётся.

Но не наоборот. Всё то, о чем я думаю, остаётся внутри меня и не может влиять на реальный мир(по крайней мере, так я думал до начала этой истории).

Эту способность я и называю Перекрёстком. Это и есть мир внутри меня. И будь моя воля, я бы прожил в этом мире все свои годы, если б только мой желудок не требовал время от времени новой дозаправки, а лёгкие не приходилось бы наполнять кислородом, делая вдохи и выдохи.

Когда это началось и с чего началось?

Не знаю.

В детстве я любил играть в игрушки, как и все люди в этом возрасте. Хотя, как по мне, дети остались детьми, и любовь к игрушкам не изменилась. Изменились лишь сами игрушки.

Моими любимыми были солдатики.

Это важно.

Я расставлял их по полу, выстраивая вокруг них баррикады и дома из подручных материалов. И вот школьный пенал уже не школьный пенал, а несущая стена особняка, в котором поселился один из персонажей моего театра.

Но родители часто упрекали меня, заставляли убирать игрушки обратно в корзину, тем самым разрушая иллюзию и возвращая пеналу его прежнее имя и прежние свойства.

Я любил свои игрушки. С ними я принимал ванну, гулял, набивая карманы солдатиками до отвала, даже спал, собирая их всех в кучу под подушку перед сном. Было жутко неудобно и болела шея, но что не сделаешь ради тех, кого любишь.

Если они ломались, я плакал. К их потерям я относился как к потерям собственным. Если один из человечков терял руку, я делал вид, будто тоже её потерял. Чтобы разделить горе вместе с ним.

И однажды я устал каждый раз возвращаться со школы и выстраивать всю иллюзию заново. Строить импровизированные дома и ставить человечков на их изначальные позиции, чтобы продолжить эту незамысловатую игру.

Тогда я вывел новую формулу. Скрепя сердце, я оставил в корзине все игрушки. Все. Кроме пяти самых любимых.

Это был один из самых сложных выборов в моей жизни, если не самый сложный, но я всё-таки смог вызволить из корзиночного плена ровно пять солдатиков. В конце концов, у каждого ребёнка есть свои любимчики. Верно?

Первым был мальчик. Самый молодой из всех фигурок. Волосы у него были цвета солнца, на лице пылал румянец. На внутреннем кармане пиджачка покоилась ромашка. Мальчик был толстым, тело его было бочкообразным, а глазки-пуговки совершенно невинны.

Вторым было существо, лишь отдалённо напоминавшее человека. Эту фигурку я давным-давно кинул в костёр. Сейчас и не вспомню зачем. Но тогда я об этом очень сильно пожалел. Руки и ноги оплавились, как и туловище, солдатик теперь больше напоминал чью-то чёрную-чёрную тень. Единственное, что осталось от прежнего облика, — это мускулы, виноградными гроздьями покрывавшие всё тело.

Третим оказался старик. Миловидный сгорбленный старичок с седыми волосами, мирно грозящий пальцем. Очки сползли на кончик носа. Взгляд был холодным, как и отчуждённые тона его одежды.

Четвёртой оказалась собака. Немного тощая, с острыми коленками и опущенными ушами. У неё наблюдались явный недостаток веса, слабость и сутулость. По удивительной случайности почти такую же, похожую на эту, моя семья впоследствии возьмёт к себе домой.

Пятым был человечек, очень сильно похожий на меня. По крайней мере, мне так казалось. У него был прямой взгляд, такой, какой принадлежит только тем, кто точно знает, что делать. Вот и мне всегда казалось, что я знаю, что делаю. И человечек этот, в отличии от остальных, не принимал стоячую позу. Он бежал. Его ноги были согнуты в коленях, а руки в локтях. Очевидно, он бежал куда-то или от чего-то. В этом весь я.

И тогда я брал эти фигурки в руки, ложился на кровать или на пол. Но не выстраивал вокруг них декорации, не заставлял их двигаться или делать что-либо. Я просто смотрел на них и представлял всё в своей голове. Что они делают, во что одеты, где и с кем, и как.

Поначалу было трудно, но с течением времени получалось всё лучше, а комната теперь была всегда чистая. И убираться не надо.

Время от времени я заглядывал в корзину и извинялся перед остальными игрушками, но их было слишком много, чтобы я мог взять их всех с собой. Поэтому я брал лишь пятерых избранных и игрался только с ними.

Добавьте ещё к этому то, что родители каждую ночь ставили мне аудиокниги на магнитофоне, диски от которого я заслушивал до дыр. Чего стоит одна только аудиокнига «Дракула» Брэма Стокера, которую я послушал полностью от начала до конца наверное больше сотни раз.

И когда однажды наткнулся на неё в книжном магазине уже во взрослом возрасте, смог пересказать её содержание самому себе почти дословно. Сверился с книгой и не нашёл никаких серьёзных пререканий её содержимого с содержимым в моей голове.

Изначально этот мир никак не назывался, потому что предназначался он только для игр. Но с течением времени мне понадобилось и многое другое, к чему я так же сумел его приспособить. Поэтому и пришлось дать ему название.

Перекрёсток.

И этот мир делился на подмиры, как одна большая локация в компьютерной игре делится на подлокации. Как квартира делится на комнаты. Как жилой дом делится на подъезды. Первой такой комнатой стал, что весьма логично, сам перекрёсток.

Дорога, с которой всё начиналось, врезалась в деревянный указатель, деливший её сразу на несколько частей, которые, в свою очередь, уходили в разные стороны. А на указателе моей рукой были написаны названия следующих миров, в которые можно было попасть, если пойти по нужной дороге.

Вторым миром, который я создал, было Ромашковое поле.