Пролог
Лепестки сальвы — то, что окружило небольшие пристройки, лишь отдаленно походящие на дома, за считанные секунды. Белесые, они падали с неба, напоминая ранний снег, ложась на сырую, промерзлую землю тонким слоем. Девушка рвано выдохнула, рассматривая небольшой клуб пара, показавшийся из ее рта. Холодало. Жители, столпившиеся то тут, то там, замерев в ожидании, смотрели в небо, не видя, кажется, больше ничего перед собой. Один из лепестков, слегка порванный колючим ветром, приземлился девушке на ладонь, тут же рассыпаясь пеплом и, просачиваясь сквозь пальцы, исчезнул в комках земли. Необъятный ужас, застывший в жилах, заставил ее сердце сжаться настолько сильно, что один глоток свежего воздуха показался бы снисхождением свыше. Если бы кто-то решил рассказать об этом спустя много веков, как о злосчастной легенде этого места, то неоднократно упомянул бы о том, что лепестки все никак не заканчивались, усеивая все вокруг и превращая их захолустный городок в мягкую перину.
— Этого не может быть.
Девушка обернулась на слегка подрагивающий голос мальчишки, чьи пальцы были чернее ночи, а от каждого прикосновения лепестка, словно обугленные чем-то, неспешно рассыпались в пыль. Зрачки сузились, а сердце забилось галопом. Келлиан закрыла уши дрожащими от страха ладонями и упала на колени, не в силах больше наблюдать за тем, как ее родное и любимое сердцу место исчезает прямо у нее на глазах. Столь прекрасные цветы, которыми все больше изо дня в день гордились местные жители, обернули их в искореженных и неузнаваемых с первого взгляда существ, лица которых исказились в гримасах ужаса и боли.
— Я не хочу этого видеть. Я не хочу.
Глаза затопила пелена из слез. Из-за шума в ушах невозможно было расслышать ничего из того, что происходило вокруг. В какой-то момент Келлиан смогла бы заверить любого, что ощутила, как воздух покидает легкие, заставляя ее задыхаться, то и дело срываясь на хриплый кашель. Нежные лепестки неумолимо кружились вокруг нее, больше напоминая вихрь, одним из немногих желаний которого было превратить ее в пыль. Порывы ветра стали только сильнее, отчего прожигающий кожу мороз мог запросто оставить на теле с несколько небольших царапин.
Кое-как подняв голову, девушка проморгалась, стараясь разглядеть хоть что-то чуть дальше собственного носа. Происходящее вокруг больше напоминало хаос: безмолвно падающие на сырую землю лепестки сальвы, поглотившая небольшой городок чернота и уносящийся вдаль ветром пепел и людские крики, накрепко застревающие в ушах. Келлиан всхлипнула. Соленые слезы в мгновение ока покатились по слегка осунувшимся за время долгих голодовок щекам, падая на промерзшую от холодных ветров землю. Боль заполонила каждую клетку в организме — хотелось кричать. Девушка схватилась за грудь в районе сердца, безмолвно раскрывая рот, не в силах выдавить ни единого звука: воздуха катастрофически не хватало.
— Просыпайся.
Громогласный голос заставил девушку содрогнуться и свалиться наземь, ощущая, как тело пробивает конвульсиями.
— Просыпайся, Келлиан.
Девушка судорожно вздохнула. Взгляд расфокусировался окончательно. Келлиан проморгалась, стараясь разглядеть взявшуюся из ниоткуда фигуру перед собой, что так настойчиво звала ее, протягивая ладонь. Она могла поклясться, что в тот момент до боли явно ощущала легкое тепло, исходящее от длинных тонких пальцев незнакомки. Хоть фигуру практически невозможно было разглядеть, отчего-то Келлиан понимала, что это была именно девушка.
— Еще немного, и ты срастешься с землей окончательно, малышка.
Келлиан сощурилась, не сразу осознавая смысл сказанных незнакомкой слов. Переведя взгляд вниз, она ужаснулась, отчетливо видя, как тонкие нити ее кожи и плоти медленно переплетаются с грязью и землей, становясь чем-то единым. Легкий, словно пушинка, лепесток опустился на ее щеку, обжигая.
— Я ведь предупреждала тебя.
Смех, больше походящий на адский вопль, разрезал всепоглощающую тишину. Келлиан ахнула, вскрикнув, но ни единой души более не могло ее услышать. Звук потонул в вакууме тишины, который, словно огромный стеклянный купол, навис прямо над ней. В одночасье мир содрогнулся от душераздирающего смеха и в то же мгновение потух, оставляя после себя лишь густую пустоту. Не было ни боли, ни слез, ни сжирающей душу горечи. Больше не было ничего.