В туфлях по стеклу

Утро не начиналось — оно надвигалось. Медленно, вязко, как недобрый порыв ветра в разгар лета: воздух ещё тёплый, почти ласковый, но где-то в глубине уже чувствовался привкус грозы, как будто само небо вот-вот соберётся и вдарит. Всё вокруг замирало на секунду, на вдох, перед тем как хлынет — дождём, хаосом, обязательствами. Именно так Рената ощущала происходящее: ещё не катастрофа, но уже что-то очень близкое к ней.

Комната была затянута мягким полумраком: плотные шторы, слегка распахнутые наискосок, пропускали только бледный утренний свет — ту самую серую, удушающе ровную подсветку, из-за которой ни один предмет в комнате не выглядел живым. Всё казалось размытым, будто покрытым тонким слоем пыли или сна. Воздух был неподвижным, тёплым, но с этой липкой тяжестью, которая бывает только по утрам: смесь застоявшегося времени и утренней неохоты.

Рената застонала, глубже зарываясь лицом в подушку, которая пахла её же духами, немного — шампунем и остатками вина из бокала, забытого на тумбочке. Вибрация телефона где-то в пределах подушки делала всё происходящее особенно агрессивным: не звук, а ощущение, будто рядом зудит пчела, которой ты даже не можешь хлопнуть.

Рука, ещё не понявшая, к какому телу она принадлежит, выбралась из-под одеяла и нащупывала источник звука вслепую, шаря по простыне, натыкаясь на что-то холодное — сначала на заколку, потом уголок блокнота, потом свою же серёжку, снятую на автомате где-то между «надо лечь пораньше» и «налей-ка ещё один бокал».

Экран вспыхнул резким, почти оскорбительно-белым светом.

08:12.

— Нет, ну кто придумал это? Кто вообще придумал такие ранние подъёмы? — пробормотала она в подушку, голосом, больше подходящим для героини немного кино на последнем издыхании. С надрывом, паузой и драмой.

Девушка перевернулась на спину, громко выдохнув и зарывшись затыком в подушку. Одеяло сбилось, нога вылезла наружу и тут же замёрзла. Она закинула её обратно под ткань, потом вытащила снова — и так три раза, прежде чем просто сдалась и замерла в том виде, в котором застала себя: одна нога в тепле, другая как маяк — сигнал SOS.

Пару минут Рената лежала, глядя в потолок, где играли тени от колыщущихся за окном деревьев, и пыталась проснуться исключительно за счёт силы воли. Уговорить себя встать. Приказать себе быть взрослой. Хотя бы ненадолго. Хотя бы до конца этого дня.

Голова ныла. Не болела, а именно ныла — тягуче, противно, как если бы мысли в ней двигались с замедленной скоростью, вязкие и несобранные. Каждая мысль, казалось, проходила путь в сто километров, прежде чем дойти до результата.

Вчерашний вечер обернулся привычной, уютной ловушкой: сначала один бокал красного — для настроения, потом второй — для душевной беседы, ну а третий... третий случился сам собой, потому что обсуждение мужчин, работы, и особенно Орловского, требовало подпитки.

Они с Лизой сидели на балконе, укрывшись пледом, как две бабушки на пенсии, только вместо вязания у них был сыр, фрукты и вино, а вместо воспоминаний о детях — язвительные размышления о начальстве и мужской логике.

Орловский Константин Алексеевич стал отдельным пунктом повестки утра, обеда и вечера.

— Он смотрит на тебя, как будто ты баг, а он — разработчик, которому надавали по шапке за сбой в системе, — уверенно заявила Лиза, закусывая виноградинкой и потрясывая бокалом. — Серьёзно. Ты вносишь хаос в его стабильную корпоративную модель.

Рената только хохотнула, запрокинув голову на спинку кресла.

— Спасибо, это именно то, к чему я стремилась в жизнь — быть корпоративным багом.

— Не просто багом. Ты вирус! Он нервничает, ты это видишь? Он вообще ни на кого так не реагирует.

— Может, у него просто аллергия на блондинок в цветных пиджаках.

— Тогда почему он сам всегда такой, будто его сейчас выбьет током? Он весь как... кофемашина в обмороке, — резюмировала Лиза и с такой силой пнула подушку, что та отлетела прямо в ограждение.

Тогда всё это казалось почти комедией. Лёгкой, винной, почти театральной: с подушками, запущенными в потолок, с шумным хохотом, с полусерьёзными обсуждениями «мужчин, у которых явно проблемы с выражением эмоций».

А сейчас — в тусклом, равнодушном утреннем свете — это уже напоминало сон. Не тот, что вспоминается с теплотой, а тот, который оставляет странное ощущение: как будто ты что-то прожила, но не уверена, было ли это на самом деле. Всё казалось чуть размытым, словно кадры, снятые не на ту резкость: слегка нереальными, отстранёнными, будто бы не с ней происходящим.

В зеркале напротив кровати Рената уловила собственное отражение — размытое, тусклое, будто из фильма про пост-апокалипсис. Волосы вились в каком-то своём направлении, будто жили отдельной жизнью и провели ночь в караоке-клубе. Один локон угрожающе торчал вверх, а остальные запутались между собой в романтическом танго. Глаза выглядели так, словно за ночь пережили минимум два раунда бокса, причём проиграли оба.

Она села, тяжело выдохнув. Потянулась за телефоном, вытащив его из-под подушки. Полистала — ничего особо вдохновляющего. Личное: молчание. Рабочее: «Убедительная просьба не опаздывать сегодня, Рената Алексеевна» от кадров.

— Ага. Уже бегу, — пробормотала она, почесав висок.

Халат свисал с кресла, как человек, которого не разбудили в нужное время — лениво, неохотно, без всякого энтузиазма. Он будто сам хотел остаться дома и делать вид, что утра не существует. Рената накинула его на плечи, зябко передёрнула плечами — ткань была прохладной, слегка шершавой, с запахом кондиционера и сна. Босиком она потащилась в сторону кухни. Не шла — существовала. Так, как существует только по утрам: с полузакрытыми глазами, с согнутой спиной, с душой, всё ещё укутанной в одеяло. Пол прохладный, холод прилипал к ступням, но она даже не подумала вернуться за тапками — это было слишком... энергозатратно.

Кофемашина в углу выдала фырк. Не просто шум — возмущённый фырк. Как будто обижалась на то, что её снова заставляют работать в такую рань. Или, возможно, на то, как на неё смотрела Рената — как на последнее, что держит её в этом мире.

— Тоже мне, союзник, — буркнула она, с наигранным презрением.

С кухни она вернулась в комнату, осторожно неся перед собой чашку, как будто это был не просто кофе, а магический оберег от безумия, прокрастинации и гнева начальства.

— Если я сегодня доеду до офиса и не умру — это уже будет карьерный рост, — торжественно произнесла она, поднимая кружку чуть выше, как бокал на корпоративном тоске. Голос был сиплым, ироничным, но удивительно честным.

В отражении она показалась себе одновременно жалкой и величественной. Как офисная Афина, у которой вместо щита — айпад с заметками, а вместо копья — расчёска, потерявшая половину зубцов в борьбе с её утренней причёской.

И всё бы ничего — в конце концов, она это уже проходила — если бы не вибрация, которая вдруг прожужжала через всю комнату, будто сейсмический сигнал бедствия.

На дисплее мигала наглая надпись, заданная ею ещё в первую неделю:

Граф Орловский

— Твою ж... — только и успела выдохнуть Рената.

Без лишних телодвижений она нажала на зелёную трубку, утроившись поудобнее на кровати и отставив чашку с кофе в сторону. Ни паники, ни сбивчивого дыхания, ни истеричных попыток стряхнуть с себя халат. Если генеральный решил заговорить с ней на рассвете, то, по крайней мере, он получит версию Ренаты, которая уже выпила первый глоток кофе и морально готова к жизни. Почти готова.

— Слушаю, — бросила она в трубку с ленцой, как будто это он ей звонил уточнить, не хочет ли она кофе.

— Это Орловский, — раздался в ответ его голос: хрипловатый, всегда на грани раздражения, но каким-то образом всё равно ровный, как будто его интонации предварительно шлифуют и сертифицируют перед использованием. — Доброе утро.

— Ну, относительно, — лениво протянула девушка, перекидывая одну ногу на другую. — Всё зависит от того, с какой стороны смотреть. С моей — кофе только начал капать, а значит — утро ещё в режиме ожидания.

Мужчина не стал отвечать на её сарказм. Разумеется. У него, видимо, установлен внутренний фильтр на интонации типа «ехидно», «женственно», «немного дерзко».

— Сегодня у нас плотный день, — сообщил он, как диктор в эфире новостей, где объявляют ураган в прибрежной зоне. — В десять — совещание с юристами и финансовым отделом. В двенадцать — сделка с «РМ Холдинг». Если всё пройдёт успешно — вечером ужин с партнёрами.

— Если? — переспросила Рената, прищурившись.

— Верно. Если без сбоев, без переносов, без лишних вопросов. Без подписей — никакого ужина. Но перестраховаться нужно. Вас заберёт водитель.

Девушка тут же выпрямилась.

— Что?

— Ужин — неформальный, — продолжил мужчина, не обратив внимание на её тон. — Вино, коктейли, переговоры за пределами формальностей. Вы моя помощница, Рената. Это обязывает. Вы — не просто сотрудник, вы — правая рука. Будете рядом.

На этом моменте она зависла. На секунду. Может, на две. Потом, откинулась обратно на подушку, с кривой полуулыбкой.

— Простите... Это сейчас был комплимент? Или вы только что официально подтвердили, что без меня не справитесь?

Орловский выждал ровно столько, чтобы пауза показалась чуть дольше необходимого.

— Это был факт, — ответил мужчина спокойно. — Надеюсь, что к половине десятого вы будете одеты и готовы.

Блондинка взглянула на своё отражение в зеркале — взлохмаченная, с чашкой в одной руке и телефоном в другой. Халат был съехавший на одно плечо, носок потерялся где-то под кроватью, а лицо... ну, лицо всё ещё отражало последствия третьего бокала вина. Она приподняла бровь и ответила с едва заметной усмешкой:

— Спасибо за тонкий намёк, что в халате я выгляжу недостаточно профессионально.

— Без комментариев, — отрезал он. И, конечно же, сбросил вызов. Без «до встречи», без «всего доброго», даже без характерного вздоха — просто ту-ту-ту, как всегда.

Рената уставилась в экран, словно пыталась отправить через него мысленную пощёчину, затем потянулась, откинула одеяло и встала.

Значит, я его... правая рука, — пробормотала она с таким видом, будто у неё внезапно обнаружился титул, о котором забыли сообщить.

                                                              ***

 Переговорная комната утопала в полумраке, нарушаемая лишь мягким светлом встроенных в потолок ламп и ярким свечением экрана, на котором Рената прокручивала презентацию. Она стояла у стены, слегка опираясь бедром на край консоли, и сосредоточенно прокручивала слайды: графики, таблички, прогнозы, схемы. То, над чем она сидела до глубокой ночи, теперь вызывало в ней не раздражение, а странное спокойствие — будто она стала частью чего-то важного. Внутри всё по-прежнему дрожало, но лицо было сосредоточенным и даже чуть отстранённым.

Вдоль овального стола уже собрались все, кто обычно присутствовал на крупных сделках. Справа от Орловского — его финансовый директор Левченко, сухой, но проницательный мужчина лет пятидесяти с вечно нахмуренным лбом и очками, которые он вечно теребил. Юридический отдел представляла Ксения Власова — женщина-стилет, строгая, безукоризненно одетая, с маникюром цвета сухого вина и голосом, который мог заставить даже принтер сработать быстрее. Несколько ключевых аналитиков, представители безопасности и даже помощник из PR — все были на местах, шептались, переглядывались, сверяли папки.

Со стороны «РМ Холдинг» — трое: пожилой, но бодрый господин в сером пиджаке, его молчаливый помощник, напоминающий молодого политика, и женщина с планшетом и холодным взглядом. Они сидели спокойно, почти безэмоционально, но по взглядам было видно — сделка важна.

Дверь отворилась почти бесшумно.

Первой вошла Елена. Её образ был выверен до мелочей: тёмно-синий деловой костюм с идеальной посадкой, остроносые шпильки, портфель из плотной кожи — всё, как с обложки журнала для карьеристок. Волосы уложены в гладкую причёску, лицо — как отлитая маска из льда: ни намёка на волнение, ни грамма эмоции. Она кивнула сдержанно, дежурно улыбнулась, и, едва скользнув взглядом по залу, уверенно направилась к свободному от руководства креслу.

Сразу за ней вошёл Павел. И если Елена будто бы вышла из корпоративного этикета, то этот мужчина напоминал о том, что харизма — это не галстук. Без папок, без официоза, без нужды что-то доказывать — он появился в переговорной как стихийное явление. Светлая рубашка, небрежно подвёрнутые рукава, дорогие, но расслабленные брюки и лёгкая полуулыбка, которая так и читалась: «Я знаю, что вы все на меня смотрите». Он шёл легко, пластично, с тем самым налётом естественной уверенности, с какой Рената сама однажды вошла в кабинет Орловского в розовом пиджаке, не зная, что сейчас всё изменится. У них явно было что-то общее — это чувствовалось даже издалека.

Рената резко вскинула бровь. Пазл в голове предательски рассыпался: чего, чёрт возьми, он здесь делает? Его присутствие было настолько вне контекста, что казалось глюком — визуальным багом в слишком серьёзной картинке.

Орловский оторвался от ноутбука. Медленно закрыл крышку, сцепил пальцы и поднялся. Его взгляд скользнул по комнате, останавливаясь на каждом.

— Перед тем как мы начнём, хочу представить присутствующих коллег, — начал он голосом, в котором не было ни капли волнения. — Елена Астахова, руководитель стратегического отдела. — Он кивнул в её сторону. — Один из самых ценных аналитиков в штате и человек, с которым вы, возможно, уже пересекались в рамках предыдущих проектов.

Рената чуть заметно качнула головой, глядя в потолок. Театрально-сдержанная подача Елены вызывала у неё лишь внутреннее закатывание глаз.

— Павел Орловский, — продолжил Константин, — миноритарный акционер компании и мой младший брат. Также участвует в ключевых переговорах.

Рената замерла, будто на долю секунды вся сцена застыла — экран, цифры, чужие лица, даже дыхание. Подняла глаза медленно, с тем внутренним замиранием, которое возникает, когда ты предчувствуешь нечто абсурдное. Павел смотрел на неё. И этот взгляд — чуть прищуренный, с ленивой, самодовольной ухмылкой и дерзкой искрой в уголках глаз — был словно пощёчина. Подмигнул. Спокойно, как будто они встретились на вечеринке, а не в переговорной с шестизначными суммами. Рената едва не выронила кликер. Глаза округлились, дыхание сбилось, и в голове мгновенно завертелся вихрь: он здесь? серьёзно? здесь? Но, взяв себя в руки, она чуть приподняла подбородок, медленно моргнула, будто стирая эмоции с лица, и сделала вид, что вовсе не ошарашена. Хотя внутри всё ревело от вопросов.

— И Рената Астахова, — наконец прозвучало. — Моя помощница.

Голос Константина на секунду потеплел. Он задержал взгляд на ней чуть дольше, чем следовало. А может, ей это только показалось. Но пауза была — ощутимая, как лёгкое прикосновение.

— Она координировала все подготовительные материалы к встрече и будет сопровождать нашу сделку.

Рената стояла прямо, с выпрямленной спиной и немного высокомерным наклоном подбородка, словно напоминая сама себе, что здесь она — не гость, не случайность, а часть процесса. Нежно-голубое платье сидело на ней безупречно: мягкая ткань переливалась в лучах ламп, подчёркивая изгибы и струясь по телу, как будто было сшито по её дыханию. Цвет подчёркивал её глаза, делая их особенно светлыми, почти акварельными, и на контрасте с этим спокойствием в её взгляде читалась скрытая ирония.

Она не сказала ни слова, но это и не требовалось. В комнате, полной мужчин в костюмах и женщин с портфелями, казалось, наступила пауза. Все говорили, но слышали — только тишину. Потому что почти каждый взгляд незаметно, но стабильно возвращался к ней. Слегка скользили, будто случайно, но задерживались дольше, чем прилично. Лёгкий поворот головы, движение руки, взгляд, брошенный в сторону экрана — всё это в исполнении Ренаты казалось хореографией. Она была центром тяжести этой сцены, пусть и стояла в стороне.

Да, впечатление она произвела. И даже слишком. Кто-то откашлялся, кто-то сдвинул папку ближе, кто-то отвёл глаза с едва уловимым чувством, будто спалился. Даже холодная женщина с планшетом от «РМ Холдинг» задержала на ней взгляд дольше, чем на цифрах. А Павел... Павел просто откровенно улыбался, изучая её как дорогое произведение искусства, выставленное на аукцион без таблички «не трогать».

Ход переговоров разворачивался в штатном режиме: обсуждались ключевые пункты, условия контракта, распределение ответственности и стандартные правки проектов договоров. Все присутствующие казались сосредоточенными, уверенными — сделка была крупной, но до поры до времени не представляла особой угрозы. Атмосфера — напряжённая, но контролируемая.

Именно в этот момент, когда динамика встречи казалась уже выверенной, возникла заминка. Один из пунктов — распределение логистических рисков — вызвал явное недоумение у представителя «РМ Холдинг». Пожилой мужчина склонился над бумагами, затем откинулся назад, сложил пальцы на столе, и, чуть прищурившись, поднял бровь:

— Мы не согласны брать на себя все расходы за задержки. Учитывая нестабильность рынка, это должно быть обоюдной ответственностью.

Орловский взглянул на Левченко, и тот, склонившись чуть ближе, негромко что-то прошептал, быстро пролистывая бумаги. Брови финансового директора сдвинулись ещё сильнее, и он едва заметно мотнул головой, указывая взглядом на один из пунктов в контракте. Орловский кивнул. Рядом Елена, не поднимая головы, уже вбивала правки в планшет. Вокруг столовой зоны переговора резко сгустилось напряжение — даже шелест бумаг казался громким, а мельчайшие движения обрели значимость.

Рената, стоя чуть в стороне, сжала пальцы. Потом шагнула вперёд.

— Простите, — голос блондинки прозвучал чётко, уверенно, с тем самым холодноватым спокойствием. — Если наша сторона предлагает ускоренные сроки поставки, это должно подразумевать, что и риски, связанные с возможными сбоями по причинам, не зависящим от нас, несут обе стороны. Это логично. Иначе получается, что вся ответственность перекладывается только на нас, тогда как вы получаете выгодные сроки — безо всякой компенсации, если что-то пойдёт не так. Это не партнёрство. Это ловушка.

В комнате наступила пауза. Павел поднял бровь и медленно кивнул. Константин не отреагировал сразу. Только спустя пару секунд перевёл взгляд на девушку. Он не перебил. Не поправил. Он просто... слушал.

— Это... разумно, — наконец произнёс представитель. Его голос прозвучал после затянувшейся паузы, словно итог долгого внутреннего взвешивания. — Перепишите пункт. Тогда подпишем.

В переговорной будто разрядился воздух — напряжение спало, но не исчезло окончательно, словно все ждали: а вдруг ещё что-то? Но этих слов оказалось достаточно, чтобы ручки заскрипели, бумаги зашелестели, и ритм встречи вновь ожил. Решение было принято — и, как оказалось, именно благодаря Ренате.

Константин смотрел на неё долго, но теперь взгляд был иным — чуть мягче, чуть теплее, с лёгким прищуром, будто пытаясь рассмотреть то, что прежде ускользало. Не было привычной холодной дистанции и официальной строгости, вместо этого мелькало любопытство и даже небольшое удивление. Он словно открыл для себя кем она на самом деле стала. Молчание затянулось, но в нём было больше смысла, чем в словах похвалы — это было тихое, но очень важное признание.

— Вечером увидимся, — с улыбкой сказал представитель Холдинга, пожимая руки. — Приятно было иметь дело. Особенно с вашей командой. И с молодой помощницей — она проявила себя очень достойно.

Павел легко, с тем своим небрежным шармом, шагнул рядом и весело сказал: «Я провожу вас». Словно был здесь не только ради этого, а всё равно оказался к месту. Представитель не возражал, и вскоре Павел уже вёл гостей к выходу, перекинувшись с ними парой дружелюбных реплик. Но, даже идя впереди, он успел — будто специально — обернуться через плечо, и его взгляд снова зацепился за Ренату. Дерзкий, внимательный, с лукавой усмешкой. Он подмигнул — мимолётно, нашло, и исчез за дверью, оставив в воздухе лёгкий шлейф непроизнесённой реплики.

Комната опустела. Пространство вокруг стало тише, как будто напряжение, царившее минутами ранее, вылилось за порог вместе с галдящей делегацией. Только трое остались: Константин, молча листавший бумаги; Рената, всё ещё стоявшая, будто не до конца осознавшая, что произошло; и Елена, чьи губы уже сжались в тонкую линию. Атмосфера сгущалась снова — но теперь это было не напряжение сделки, а совсем другое напряжение. Личное. Острое. И предвещающее бурю.

Елена подошла к младшей сестре, её походка была резкой, шаги звенели об пол, словно каждое движение отзывалось раздражением. Взгляд был колючий, прищуренный, наполненный острой неприязнью, которую она даже не пыталась скрыть. Голос, когда она заговорила, прозвучал холодно, отстранённо, но под этой ледяной гладью ощущалась почти физическая злость:

— Ты что себе позволяешь? Кто дал тебе право вмешиваться в переговоры? Ты вообще хоть представляешь, как это выглядело со стороны? Ты здесь не звезда подиума, Рената. Твои выкрики — это не остроумие, а дилетантство. На таких сделках никто не высказывается без одобрения руководителя. Но тебе, как всегда, правила не писаны, да?

Блондинка сжала зубы, но промолчала. Ответ напрашивался, язвительный, колкий, в стиле «как обычно». Но прежде, чем она успела открыть рот, вмешался Орловский.

— Елена, — голос прозвучал резко и низко, как щелчок затвора. — Достаточно.

— Но она...

— Я сказал — хватит, — отрезал мужчина, даже не повышая голоса. Но тон был таким, что спорить стало бессмысленно.

Елена побледнела, злобно посмотрела на сестру и вышла, хлопнув дверью.

Тишина. Несколько секунд.

— Ты молодец, — наконец сказал он, прищурившись, словно оценивая не просто её слова, а масштаб того, что она только что сделала. — Это было своевременно. Умно. И, откровенно говоря, гораздо сильнее, чем я ожидал.

Брюнет чуть склонил голову набок, будто приглядывался к ней по-новому — не как к девчонке, которой приходиться помогать адаптироваться, а как к полноценному игроку в переговорной.

— Ты произвела впечатление, Рената. Не только на них.

Он стоял слишком близко. Слишком долго. Воздух между ними сгустился настолько, что казалось — одно лёгкое прикосновение превратится не в жест, а в взрыв. Рената ощущала это всем телом: напряжение напоминало заряд грозы, когда волосы на затылке поднимаются не от страха, а от чего-то более древнего, инстинктивного, почти первобытного. Его взгляд был не просто взглядом — это было прикосновение. Тот самый взгляд, от которого хочется отскочить, но не получается. И не хочешь.

Он смотрел на неё. Молча. Глубоко. С голодом, который не прятался за иронией или привычной холодной отстранённостью.

— Ты стала частью процесса. И вытащила его в нужный момент.

Её глаза сузились. Ресницы слегка дрогнули, и она почти незаметно качнула подбородком.

— А вы думали, что я буду просто украшением? Фоновым аксессуаром с длинными ногами?

Голос был ровным. Почти безэмоциональным. Почти — потому что под этим фасадом пряталась дрожь. От напряжения. От того, как близко он стоял. От того, как смотрел.

— Нет, — ответил мужчина, не отводя взгляда. — Но не думал, что ты врежешь так точно. И красиво. Ты не просто помощница, Рената. Ты — мой аргумент.

Девушка хотела ответить колко. Хотела оттолкнуть это странное... что-то, что разверзлось между ними. Но вместо слов её голос сорвался как выдох, острый, почти шёпот:

— Тогда почему вы всё ещё смотрите на меня так, будто я ваша проблема?

Константин усмехнулся — коротко, почти беззвучно. Но в этой улыбке было больше, чем в часовой беседе. Его рука медленно поднялась и коснулась края её платья, лёгким движением проводя пальцами по ткани. Прикосновение было не случайным — в нём читалась и сила, и приглашение.

— Потому что ты — моя проблема, — сказал он тихо, почти нежно. — проблема, которая начинает мне нравится.

Рената глубоко вдохнула. Холодный воздух словно помогал удержаться на плаву. Но стоять прямо становилось всё труднее.

— Вы играете, Константин Алексеевич?

Мужчина сделал шаг вперёд, кончиками пальцев аккуратно провёл по внутренней стороне её запястья. Дрожь пробежала по коже.

— Нет, — ответил он, — я давно вышел из возраста игр. Особенно с огнём. Особенно, когда он дышит мне в шею.

Девушка резко отдёрнула руку, словно обожглась, и выпалила:

— Вы меня раздражаете. Не надо так. Не смейте...

— Не сметь что? — его голос упал ещё ниже, заглушая все остальные звуки.

Константин сделал полшага, наклонился чуть ближе — лоб почти коснулся её лба, но не прикоснулся. Это «почти» было сильнее любого прикосновения.

Рената сглотнула, собрала волю в кулак, а потом впервые, с лёгкой долей вызова и без тени робости, перевела для себя их отношения с формального «вы» на «ты». Голос сорвался, как тихий приказ:

— Не смей делать вид, что не понимаешь, что между нами происходит.

Мужчина застыл на мгновение, а затем медленно улыбнулся, выбивая из девичьей грудной клетки весь воздух.

— А ты не делай вид, что можешь это контролировать.

В этот момент он провёл пальцами по линии её подбородка, задержался на мягкой коже ключицы, и затем медленно отступил.

— Вечером в шесть. Водитель будет ждать.

Рената стояла, чувствуя, как сердце колотится бешено — будто зверь внутри жаждет свободы. В комнате оставались те же стены, та же мебель, те же документы, но воздух дрожал, словно весь мир стал тоньше и уязвимее.

Потому что-то теперь изменилось.