4-часть
Дни после разговора на ступеньках текли мучительно медленно. Я ловила себя на том, что в каждом коридоре ищу его кепку, прислушиваюсь к знакомому хриплому голосу. Но Том будто испарился. Не появлялся в колледже, не звонил, не писал. Эта тишина была хуже любых его насмешек.
В пятницу я сидела в библиотеке, пытаясь готовиться к семинару, но буквы расплывались перед глазами. Внезапно телефон завибрировал. Неизвестный номер.
«19:00. Заброшенный завод в Темпельхофе. Придешь — узнаешь, кто твоя подруга на самом деле. Не придешь — пожалеешь. Т.»
Сообщение было как удар под дых. Я тут же позвонила Але, но она не брала трубку. Отправила сообщение — осталось без ответа. Страх сковал меня. Что он знает? Что он задумал?
К семи вечера я уже стояла у старого завода. Место было жутким — разбитые окна, граффити на стенах, ветер гулял по пустым цехам. Из-за угла послышались шаги. Я обернулась, ожидая увидеть Тома, но это был Билл.
— Что ты здесь делаешь? — удивился он. — Тебя тоже Том вызвал?
Оказалось, он получил похожее сообщение. Мы осторожно вошли внутрь. В главном цехе горел костер, вокруг него сидели Георг и Густав. А посередине, на ящике из-под оборудования, сидела Аля. Рядом стоял Том.
— Наконец-то, — произнес он. — А мы уже заждались.
— Что происходит, Том? — строго спросил Билл.
— Просто решил устроить маленькое представление, — ухмыльнулся Том. Он подошел к Але и положил руку ей на плечо. — Расскажи им, с кем ты встречалась в прошлую субботу.
Аля расплакалась. Оказалось, все это время она тайно встречалась с Густавом. И не просто встречалась — она передавала ему информацию о нас, о колледже, о моих привычках.
— Он сказал, это просто игра... — рыдала Аля. — Я не знала, что все так серьезно...
Я стояла, не веря своим ушам. Моя лучшая подруга. Та, кому я доверяла больше всех.
— Зачем? — прошептала я, глядя на Тома.
— Чтобы показать тебе правду, — холодно ответил он. — Чтобы ты поняла — все врут. Все предают. Доверять нельзя никому.
В его глазах горела какая-то странная, почти болезненная убежденность. Как будто он не просто издевался над нами, а действительно пытался донести какую-то свою горькую истину.
Билл подошел ко мне.
—Пойдем, Анджелла. Здесь тебе ничего не угрожает.
Но я не могла сдвинуться с места. Я смотрела на Алю, на ее заплаканное лицо, на Тома с его торжествующей ухмылкой. И понимала, что он добился своего. Он разрушил мой мир. Показал, что ничего святого нет.
И самое страшное было то, что теперь, когда все маски сброшены, я чувствовала не только боль. Я чувствовала... освобождение. Больше не нужно было притворяться. Не нужно было бояться.
Том подошел ко мне вплотную.
—Ну что, ботаничка? Все еще хочешь в свой розовый мирок? Или готова наконец посмотреть правде в глаза?
Я молчала. Но впервые не отводила взгляд. Пусть это больно. Пусть это страшно. Но это — правда. И начиналась она здесь, в этом заброшенном цеху, среди обломков моей прежней жизни.
Резко разверувшись я вышла с заброшенного завода, и холодный ночной воздух обжёг лёгкие. За спиной остался цех с его огнём, предательством и парой карих глаз, которые, казалось, видели меня насквозь. Я почти бежала по тёмной улице, не разбирая дороги, пока не упёрлась в стену старого склада. Только тогда я позволила себе остановиться, прислониться к холодному кирпичу и выдохнуть.
В голове крутилось одно: «Ненавижу. Ненавижу его. Ненавижу за то, что он сделал. За то, что заставил увидеть правду. За то, что теперь я не могу просто забыть этот вечер, как забывала другие неприятности». Я пыталась злиться на Алю, но злость не шла. Была только усталая пустота. А вот на Тома... на Тома злиться получалось. И так сильно, что аж слепило.
«Он бесит!» — я с силой пнула лежащую на земле банку, и та с грохотом укатилась в темноту. «Самоуверенный, жестокий, циничный...» Но почему-то в памяти всплывало не его ухмыляющееся лицо, а тот момент, когда он стоял так близко и смотрел на меня — без насмешки, а с каким-то... одержимым интересом. И его слова: «Ты сильнее, чем кажешься».
Я шла через спящий город, и с каждым шагом гнев потихоньку сменялся странным, щемящим чувством. Он был ужасен. Он ломал всё вокруг. Но он был честен. До боли, до слёз, до самого дна. И в этой чёрной, неудобной правде была какая-то притягательная сила. Я чувствовала, как что-то во мне откликается на эту силу, и это пугало больше всего. «Нет, нет, нет. Я не могу... Это просто... Это из-за стресса. Я не влюблена в него. Не могла влюбиться в того, кто так поступает». Но протест звучал уже не так убедительно.
POV: TOM AND BILL
В это время на крыше завода Том, с силой швырнув камень в темноту, обернулся к брату.
—Ну и? Доволен? — его голос хрипел от сдерживаемых эмоций. — Устроил представление, всех унизил, её чуть ли не до слёз довёл. Ради чего, Том?
Том срывающимся голосом крикнул в ответ:
—А что я должен был делать? Принести цветы? Признаться в любви? Она бы сбежала, не оглядываясь!
Он тяжело опустился на ящик,сжав голову в ладонях.
—Со всеми остальными было просто. Поиграл — бросил. А с ней... С ней всё по-другому. Я не хочу её ломать, понимаешь? Не хочу причинять боль. Но чёрт возьми, Билл, у меня ничего другого не получается! Я не знаю, как по-другому!
Он замолчал, и в тишине было слышно только его тяжёлое дыхание. Билл подошёл ближе.
— С ней я хочу... — Том с трудом подбирал слова. — Быть рядом. Не давить, не ломать. Просто... быть. И это пугает. Потому что я не умею.
Он посмотрел на брата потерянно.
—Я люблю её. С того дня в «Улье». Но она не должна об этом знать. Я только всё испорчу.
Билл вздохнул и сел рядом.
—Тогда научись. Перестань быть мудаком. Скажи ей «привет» вместо колкостей. Помоги донести книги. Посмотри на неё как на человека, а не на добычу. — Он положил руку брату на плечо. — Если любишь — научись быть лучше. Я помогу.
POV:ANGELLA
Я уже подходила к общежитию, когда услышала за спиной быстрые шаги. Обернувшись, увидела Билла.
—Эмили, подожди, — он догнал меня, слегка запыхавшись. — Я хотел убедиться, что ты в порядке. И сказать... что можешь всегда на меня рассчитывать. Как на друга.
В его глазах я увидела не жалость, а твёрдую поддержку. И в тот момент, когда рухнула дружба с Алей, эти простые слова стали тем якорем, который удержал меня на плаву. Друг. После всего, что случилось, это слово значило больше, чем когда-либо.