Грех
В комнате стоял густой полумрак, разрезанный узкими лентами света, пробивавшегося сквозь щели в шторах. Тёплый, тяжёлый воздух был пропитан дыханием ночи — влажным, солоноватым, со вкусом чужой кожи.
Звуки — рваные, обжигающие — заполняли всё пространство. Сбитое дыхание, хриплые стоны, глухие хлопки, будто в такт бешеному сердцу, и тихое, влажное шуршание смятых простыней.
— Чёрт... — мужчина выдохнул это почти со стоном, сжимая её бёдра так, будто мог удержать в руках всё, что боялся потерять. Он рванул её ближе к себе, двигаясь с той отчаянной яростью, когда остановка кажется равной смерти.
— С-стой!.. Мг... Это слишком!.. — слова Эларии были тонкими, как лопнувшие нити, терялись в шуме их тел. Глаза её закатывались, пальцы вцеплялись в ткань простыни, а по шее скользила тёплая влага, сбегая с приоткрытых губ.
Он наклонился к самому уху, его голос стал почти шёпотом, но от этого только более тяжёлым:
— Слышишь?.. Эти звуки. Твоё тело знает, что хочет.
Внутри неё всё металось: Остановись... не останавливайся... — но слова не успевали оформиться, смываемые очередной волной.
— Я... я сейчас!.. — сорвалось с её губ.
— Не сжимайся так... чёрт! — сквозь зубы прорычал он.
Её тело дрогнуло первым, сдалось. Он же продолжал, грубо, неотвратимо.
— Стой!.. Угх!.. Остановись!..
— Не могу... — дыхание сорвалось. — Слишком хорошо...
Последний рывок — и тишина, только стук сердец в одном ритме. Он упал рядом, но руки тут же нашли её, притянули, как потерянное.
— Побудь рядом. Ты всегда уходишь... В этот раз останься.
Она не ответила. Осталась. И уснула в его объятиях, впервые не боясь тишины.
⸻
Серое утро расплескалось по стенам. Мужчина проснулся — один. Пустая подушка остывала. Он провёл ладонью по лицу, сжал кулак и ударил по матрасу.
— Эва... за что ты так со мной?.. — голос был тихим, но в нём горело что-то ломкое.
⸻
В это время Элария сидела в ресторане с широкими окнами, за которыми тянулись ленивые огни улиц. Её руки спокойно листали документы, губы произносили сухие фразы, но мысли плавали в другом, глубоком, опасном месте.
Через час она вышла, свернула к магазину — и замерла.
На холодном асфальте сидел мальчик — худой, с грязными коленями и пустым взглядом. Он поднял глаза, и время будто оборвалось. В груди разлился ледяной жар.
Нет. Его здесь нет. Это только я. Только моя голова.
— Ты уже сходишь с ума... — сказала она самой себе и шагнула в магазин.
⸻
Дорога домой была долгой. Память упорно возвращала запахи детства, смех, солнечные утренники, когда мир ещё казался целым. Она усмехнулась — тонко, горько.
⸻
В комнате было тихо. Слишком тихо. Воздух стоял неподвижно, как перед грозой.
— Как долго ты будешь убегать, Карина?..
Голос — чужой, родной — прорезал эту неподвижность.
Она медленно повернулась. Сердце содрогнулось.
— Эймон... — шёпот сорвался, и слёзы тут же выступили на глазах.
Он раскрыл объятия, и она шагнула — не к нему, а к себе прежней, той, что могла плакать без страха.
Эймон обнял крепко, тихо. Пальцы его медленно скользили по её спине, как будто запоминали каждую линию.
Он поднял её на руки, усадил на колени. Она плакала долго, пока слёзы не стали тёплой пустотой.
— Всё хорошо? — спросил он, глядя в её опухшие глаза.
Она кивнула.
— Расскажи мне.
— Я устала... Я стараюсь, но им всё мало... — слова были тихими, как дыхание перед сном. — Я растила их с тех пор, как они говорить не умели... А теперь они... отталкивают.
Всё уходит. Всё, что я держала в руках, исчезает.
Эймон не перебивал, только проводил пальцами по её волосам.
— Даже смерти мне не дают... — шёпот растворился в его рубашке.
Они говорили до утра, иногда смеясь, иногда молча, словно боялись спугнуть редкие мгновения тепла.
⸻
День был уже в зените, когда Элария проснулась. В комнате стоял солнечный свет, тёплый и мягкий. Из кухни тянулся запах свежей еды.
Она увидела Эймона у стола. Он обернулся и улыбнулся.
И в этот миг она поняла: только с ним она может позволить себе быть живой.