Глава 11
«Я подожду». Всего два слова, восемь букв, и ровно столько же кровоточащих отверстий навылет в моей душе, сочившихся последними надеждами и молитвами.
Да. Черт. Возьми!
От моих мысленных воплей по поводу несправедливости жизни все телепаты-менталисты вселенной готовы были штабелями падать в братскую могилу, покинув наш бренный мир по причине разрыва своих телепатических перепонок. И если еще минуту назад мой собственный сарказм маячил пред взором, как спасительный буек в открытом море в разгар шторма, то теперь уже до банальности хотелось взвыть, припасть коленями к паркету и долго ржать, запрокинув назад голову.
Но все это в воображении. А на деле я так и осталась стоять на месте, поперхнувшись собственным вдохом и уставившись в никуда.
Тик-так. Пошла первая минута.
Помещение утопает в раздражающем тиканье стрелки часов и тихом посапывании где-то за спиной.
Минута вторая: мои пальцы нервно ковыряют ворсинки на стареньком джемпере.
Минута третья: я украдкой оборачиваюсь через плечо, и взор ошпаривает чересчур пристальный взгляд прищуренных черных глаз, и без слов кричащий: «Я вижу тебя насквозь».
Вздрагиваю и отворачиваюсь я уже на четвертой минуте, а на пятой опускаю на дно чемодана первую попавшуюся вещь, предварительно очистив ту от невидимой пыли и прибегнув к трем попыткам сложить оную идеально.
Шесть, семь, восемь.
И откуда на этом свитере столько катушков? Проблема! Нужно срочно сковырнуть каждый!
Девять. Десять. Одиннадцать.
И почему у этих брюк одна штанина кажется длиннее другой? Вот ведь засада! Никак не удается сложить их по пропорции!
Когда последняя вещь мягко перекочевала из моих дрожащих рук в аккуратно составленную стопку, я с досадой скривила губы, отмечая, что походная сумка забита лишь на треть.
Если верить моим не точным подсчетам, мне удалось растянуть время аж на 20 минут, по истечении которых сопение за спиной сделалось заметно редким и глубоким.
Проскочившая в голове шальная мысль вдохнула в душу уверенности, и я обернулась, лелея надежду, что один упрямый иголконосец и впрямь задремал.
Бах. Щелчок.
И за какую-то долю секунды происходит следующее:
Я обернулась.
2. Крышка чемодана оглушительно захлопнулась.
3. Лохматая брюнетистая башка оторвалась от сложенных на спинке стула рук, и я глаза в глаза столкнулась с темным взглядом, поддернутым слабой пеленой сонливости.
Но Грейг не спал. Он лишь терпеливо дожидался от меня хоть каких-то действий, и среагировал моментально, как только я шевельнулась.
С ума сойти. У него что, где-то встроен особый датчик-будильник, срабатывающий исключительно на мои движения?!
И даже залегшая тень усталости под веками родных глаз не смягчала зарождающейся во мне злости.
Минуты вновь понеслись одна за одной. А я так и стояла почти напротив него, исключая прямой взгляд в глаза и предоставляя Грейгу собственное тело в качестве подопытного материала для незримого изничтожения.
Да только посмотрите на него! Сидит себе, как Царь Горох, еще и брови свои издевательски гнет. Опять!
Крепкая грудь заметно внешне наполняется воздухом, губы слегка приоткрываются, и я совершаю рваный шаг в сторону комода, вновь повернувшись к нему спиной прежде, чем Рей успевает что-то сказать.
И в очередной раз все кажется нелепым и бессмысленным.
Ведь я сама посадила это зерно конфликта. Сама вырастила глупую обиду, и теперь прикрываю собственный просчет за злостью на ни в чем неповинного дикобраза. Хотя, это уж с какой стороны посмотреть...
Именно с этими мыслями я взялась за прохладную ручку верхнего ящика комода...
- Что, еще не все вещи упаковала?
... И, с явно излишним остервенением, выдернула его чуть ли не с мясом, принявшись хаотично копошиться в изобилии многочисленной мелочевки.
Сдержанный вздох где-то позади я с достоинством проигнорировала. С почти завидным героизмом впустила в уши уже знакомый звук скрипа деревянных ножек стула о паркет и ничуть не дрогнула, когда по левому виску скользнула ненавязчивая ласка теплого дыхания.
Грейг подошел чуть ли не вплотную, разглядывая содержимое ящика прямо из-за моего плеча.
- Ты ведь не шутила, когда просила помочь? – приглушенным голосом роняет он, в оправдание тянущимся к моим же рукам пальцам. И в этот самый момент что-то внутри меня трусливо пасует, отчего я нарочито резко избегаю прямого контакта и хватаю тюбик с зубной пастой, со всем усердием изучая ее состав.
Клянусь, сейчас Рей ухмыляется... Что не мешает ему мягко уронить свой подбородок на мое плечо, держа полузадушенную меня в плену невесомых объятий.
- Кимбелри, - бормочет Грейганн, и я неспешно откладываю тюбик в сторону.
- Маленькая, - жестоко кромсает никчемные остатки самообладания, тюбик выпадает из рук, и до меня, словно через надетый пакет на голову, долетает едва различимая речь:
- Перестань делать вид, будто не замечаешь меня. Это раздражает, - широкие ладони опускаются на подобие талии, словно бы им там самое место. Словно подобный признак близости мог искупить сейчас все!
- Ох, не стоит, Грейганн, - что? И зачем я вообще сейчас заговорила?! – В чем смысл раздражаться на нелепую обиду какой-то девчонки.
- Ким..?
- Нет, в самом деле, это же просто смешно. Не обращай внимание. Это ведь так... ПО-ДЕТСКИ.
Оглушающая тишина зависла между нами густым облаком, лишая возможности дышать одновременно обоих.
Слишком громкая речь, брошенная слишком тихим голосом, эхом шарахала по стенкам моей черепной коробки, с каждым ударом превращаясь в иное слово. «Конец».
Осознание окатило лавиной жидкого холода где-то в районе талии, когда теплые мужские руки отлепились от моего тела и ожесточенно вколотили в комод несчастный ящик до самого основания, едва я успела одернуть от него пальцы. Мгновение, резкий принудительный разворот на сто восемьдесят градусов, и я ловлю свое никчемное перепуганное отражение, дрейфующее в карем мареве Реевской злости в ее первозданном виде.
Казалось, он по-прежнему не дышал... В то время как мои легкие работали на износ, до головокружения и темных пятен пред взором, будто из воздуха в этой комнате выкачали весь кислород.
- Что ты сейчас сказала? – тихо, на грани яростного шепота, одним взглядом выворачивая все мои чувства наизнанку. Запоздалая попытка что-то исправить погибает на корню, и я начинаю буквально задыхаться, тонуть, и снова задыхаться, под прицелом неистового взгляда, зрящего в самую душу.
Неуверенный рывок в сторону, и Грейганн купирует всякую вольность, одной рукой обхватывая меня поперек туловища, второй блокируя последний путь отступления, банально упершись ладонью в злосчастное дерево за спиной. И уже куда громче, голосом, способным резать металл, процедил:
- Повтори.
- Я... - мое оправдание застряло в горле, срастаясь со спазмом голосовых связок, когда я пытаюсь сделать очередной чертов вдох. Но Грейганну не нужны эти жалкие слова в уши. Ведь он все видит.
С присущей только его взгляду жадностью, потрошит саму мою сущность, прям вот так, сквозь тончайший полог двух зеркал души.
И я уже не могу разглядеть ту черту, где его зрачки отделяются от радужки, ведь сейчас его взор чёрен, полон устрашающей тьмы, как пугающая неизвестность открытого космоса.
И мне снова. Нечем. Дышать.
Карие глаза беспорядочно скользят по моему лицу еще какое-то время. И, кажется, спустя целую вечность мое глупое отражение в них застилает топкое понимание. Понимание всей нелепости, глупости, бессмыслицы происходящего. И Рей усмехается.
Он просто опускает голову вниз и усмехается, наконец разорвав этот мучительный зрительный контакт. Но не успела я вздохнуть с облегчением, как вновь впивается в меня взглядом, напирая с удвоенной силой.
- Так это и есть причина?
«Высший балл за сообразительность, Каррингтон» - комментирует позабытое женское начало, на что я почти беззвучно обронила:
- П-причина?
- Да, причина, - поспешно отвечает Грейганн, кивая куда-то в сторону двери, - Еще там. В коридоре. Резкая смена настроения. Внезапный уход. И вся эта клоунада с собиранием шмоток, - очередная тень понимания в его взгляде вынуждает меня потупиться, закрыть доступ к подобного рода чтению мыслей и стыдливо промолчать, - Ты сказала «не говорить, что повела себя как ребенок», на что я, кажется, ответил: «Окей, говорить не буду». Так в этом все дело, да?
Мое молчание и пристыженно опущенный взгляд сделали все вместо слов.
- Ну ахренеть теперь, Кимберли. Просто. Ахренеть.
Грейг отступил, но не достаточно, чтобы я смогла воскресить притупившиеся навыки дыхания. Роняя лохматую голову лицом на открытую ладонь, брюнет бесшумно усмехается, а затем и еще, от чего широкие плечи синхронно вздрагивают с каждым убийственным смешком:
- Ну, Кимберли, - откровенно потешаясь, качает он шевелюрой. Рука отстраняется. Сплошь черный взгляд мерцает ядовитым весельем, сквозь беспросветную непроглядную иронию, пинком толкая меня к эшафоту, в те самые первые ряды, откуда я воочию смогу наблюдать за смертью собственного здравого смысла.
- Знаешь, маленькая, я, - почти ласково протягивает он, и я понимаю, что в этот самый момент во мне что-то ломается. С хрустом. Безжалостно. И теперь уже, наверное, навсегда... И теперь уже мой голос звучит так... Как налетевший молот на наковальню:
- Не называй меня так! Никогда!
В темном взгляде мелькает растерянность, и, кажется, тень легкого шока, но всего на секунду:
- А это-то тут при чем?! – не уступая моему протесту в громкости, выдавил из себя Рей, и я таки почувствовала, да... Что петля на моей шее уже затянулась бесповоротно, и расхлебывание заваренной каши неизбежно.
- Это уже не в первый раз, Грейганн, - осипшим голосом проблеяла я, будто весь прежний запал был растрачен на прошлую фразу, - Все эти твои шуточки, пренебрежение, игнорирование всякой серьезности... Все только и говорит о том, что ты...
- Значит, такими ты видишь наши отношения. Хочешь серьезности, - не вопрос - утверждение, и мне ровным счетом нечего на это ответить. Смелости посмотреть в глаза своим страхам по-прежнему катастрофически не хватает, и последние силы уходят на тщетный контроль дрожи, сосредоточенной в кончиках онемевших пальцев.
Грейганн пытливо высверливает в моем лице брешь, испытывая, проверяя на вшивость. А затем вновь усмехается, упирается руками в комод по обе стороны от меня и почти шепотом выдыхает:
- Хах. В самом деле? – близко настолько, что в нос ударяет вся неповторимая гамма запахов, присущих только ему, отчего мое сердце совершает кульбит. Веки плотно зажмурены, но даже так, не видя его лица, я с поразительной точностью могу нарисовать в воображении хищный оскал, в котором кривились его губы, - То есть... Ты хочешь сказать... - прерываясь на короткие паузы, продолжает напирать Грейг, - Что на протяжении последних двух месяцев... Или всего времени? Я видел в тебе ребенка? И поступал соответствующе? Так?
И все так же не размыкая глаз, сжимаясь до микроскопической точки, я нашла в себе решительность закончить это безумие:
- Я ничего не хочу сказать, Рей. Ты сам это сделал... Всего каких-то полчаса назад.
- О, да, - он резко выдохнул.
- А разве это не правда?! – собственный голос кажется чужим, и в следующий миг я понимаю, что ему удалось добиться своего, когда осознала себя, во все глаза смотрящей в распахнутое карее откровение. И несколько пролетевших секунд вновь кажутся бесконечностью, за которую Грейгу удается найти то, что он так отчаянно искал в моем взгляде, после чего сам же прервал эту оптическую связь, пряча свои мысли за густой челкой опущенной головы.
- Ответь мне, - бесцветно взываю я, мысленно отмечая, как каменеет его тело. Как напряжение сосредотачивается в сильных руках, как кожу расчерчивает толстая паутина набухших вен, а где-то сзади раздается то ли скрип, то ли треск чего-то деревянного. И я понимаю. Понимаю, что играю с огнем, что назад пути нет, и с размаху падаю в черную дыру, имя которой -неизвестность, - Ответь, Рей...
Но он молчал. А когда все же заговорил, то мысль о том, что не одна я исчерпала себя за последние минуты, уже не казалась такой отталкивающей.
Грейганн медленно поднял голову. И я захлебнулась, увязла по самые уши, в той буре эмоций, что плескались на дне черных глаз:
- Ну... Даже не знаю.
Моя рука уперлась в его грудь скорее инстинктивно, диктуя нелепое действие охватившим душу страхом. Но я даже не думала сопротивляться, когда сильные пальцы перехватили мое запястье и легко отвели руку в сторону, свободной пятерней притягивая непригодное к движениям тело за поясницу.
И снова глаза в глаза. А ощущения такие, что под ногами открытая пропасть, и стоит только на миг отвести взгляд, как я непременно в нее скачусь. Но самое страшное тут не это. А то, что во мне нет и капли желания отвергать понимание, что какая-то часть меня мечтает обрести смерть, отдаться на растерзание всему тому, что творилось сейчас в его глазах.
Рей подался вперед. И я машинально прогнулась в спине, сохраняя зрительную связь, удерживаясь сознанием за жгучую боль в легких, которым уже так давно мало воздуха. В висках начинает гудеть. И, словно со стороны, сквозь жужжащее напряжение, слух улавливает:
- А ты сама-то как думаешь, а, Ким?
- Что?
Голова уже ничего не соображает... И его, видимо, тоже... В то время как родной образ пред взором теряет четкость, и вкрадчивый шепот раздается у самого уха, настолько реально и одновременно мнимо, будто во сне:
- Ну... Будь это правдой... - щекоткой по коже, ножом по нервам, - Хоть на минуту, на одну гребанную секунду... - зарываясь руками по локоть в самую душу, - Сделал бы я сейчас... - растягивая это чертово время в мучительном ожидании, - Так... - и, наконец, убивая меня, с разбега падая в бездну, разделяя этот полет в один конец на двоих.
Мучительно долгий миг, и горячий язык обжигает шею, распаляя кожу миллиметр за миллиметром.
- Или так, - влажная дорожка до мочки уха, и на последней чувственно смыкаются зубы, где непременно останется его след, вырывая из моей груди глубокий стон.
- Или, быть может, так? – я совсем потерялась в ощущениях. И все это будто нереально. Будто со стороны я наблюдаю, как запрокидывается моя голова, а его правая ладонь опускается ниже, силой сжимая ягодицу. И очередной рваный выдох-стон растворяется в движениях его языка на воспаленной коже.
- Ну же, Кимберли, ответь мне, - твердое колено просачивается между моих ног, и в своих собственных я чувствую дрожь, плавно оседая куда-то вниз, - Если бы я видел в тебе ребенка... - кажется, его губы больше не касались возбужденного места, и я отчетливо ощутила вкус его дыхания на своем языке, - Стал бы я целовать тебя сейчас... - он опять тянет время. Чтобы я окончательно сошла с ума, - Вот так... - и вновь увлекает меня в тот самый полет, чтобы разбиться. Но, как и прежде, не по одиночке. Разделяя эту долю до самого конца.
Все. Финита.
Крах прежнего шаткого внутреннего мира и оглушительное поражение в той игре, в которой я заведомо так сладко проиграла.
Опора под стопами перестала существовать, и в следующее мгновение я задним умом осознала себя сидящей на том самом комоде, широко раздвинув ноги.
Ничтожная секунда чтобы вдохнуть... А затем опять тонуть, тонуть и падать, погружаясь в омут забвения с головой.
Грейганн набросился на мои губы, как стихийное бедствие, к чертям собачьим ломая все предрассудки, прописные истины и штампы. Но от этой бури не хочется убежать. А лишь раствориться, стать с ней единым целым и вовеки дышать в унисон, как сейчас.
Рей вытворял со мной что-то за гранью возможного.
Он целовал, кусал, въедался, пальцами сминая ткань моей рубашки в гармошку, в хаотичном танце рук по телу, от бедер, которые обнимали его, до живота, низ которого бился импульсами при каждом прикосновении.
Глухое рычание в мой распахнутый рот сливается с моим стоном разочарования, когда он слегка отстраняется, поспешно стягивая с плеч такую лишнюю сейчас футболку. И вновь приникает, позволяет ладоням скользнуть по твердым мышцам спины, оставляя там свой особенный почерк, ногтями в плоть.
И кажется, что весь мир сейчас сузился до происходящего в этой комнате. Где есть он, я, и этот чертов комод, как путеводная нить, тусклый проблеск маяка в кромешной тьме, чтобы не потерять связь с реальностью. С реальностью, в которой языки бьются друг другу навстречу, силясь стать одним целым. Тело к телу. Кожа к коже. Мысли к мыслям.
И где-то там, на задворках сознания, здравый рассудок шепчет: «Еще не поздно все остановить». И тут же сметается волной медовой истомы, эпицентр которой уже был готов взорваться где-то в паху. Ведь это то, что было нужно нам обоим. То, что не осмеливался сказать каждый из нас, но о чем кричали взаимные взгляды. И нет ничего более правильного. Ценного. Необходимого.
Только ощущение этой безграничной близости, его доминанта и мои стоны.
Время полностью утратило свое значение. И я совсем не заметила, как по коже прошелся холодок, тут же заглушаемый умелыми ласками рук, судорожно путавшихся в ослабших бинтах, еще секунду назад скрывающих мою истинную природу.
Мгновение, и горячая ладонь скользит по напряженному животу вверх, мучительно медленно, в конечной точке пути необратимо сжимая небольшой холмик, пропуская между пальцев сосредоточие самой чувствительной зоны на обнаженной груди, не прекращая бесконечного поцелуя.
И это словно выстрел в голову. Повторное отречение от любых правил, афтершок за линию невозврата, когда жар где-то внизу становится нестерпимым.
Животные инстинкты на максимум, навязчивая мысль быть еще ближе, и я сама толкаюсь бедрами ему навстречу, чувствуя, как по ногам, животу, да и всему телу разливается жар, от столь яркого ощущения ТАМ самой его мужской сути, обтянутой в джинсовую ткань.
Низкое рычание, еще один выстрел в голову, и руки Грейганна отрывают меня от комода за ягодицы, сквозь такую неправильную, лишнюю, до омерзительного мешающую одежду насаживая меня на себя.
Бах.
Его берда качнулись вперед, вырывая из моей глотки сдавленный всхлип.
Еще.
Гораздо сильнее, заставляя мои глаза закатиться в дурмане удовольствия.
Толчок.
Почти болезненный, если бы не настолько желанный, и мой всхлип превращается в звонкий стон.
А поцелуй все не прекращается, не ослабевает ни на йоту, когда Грейганн с утробным рычанием, льющимся на мои уши, как самый вожделенный бальзам, прижимает меня там к себе настолько, насколько позволяют человеческие возможности.
Сердце заходится в бешеном ритме, стучит где-то в горле, уже готовое выпрыгнуть из груди.
А Рей удерживает меня в таком положении еще мгновение, после чего, с моим протестующим стоном, разрывает этот крышесносный поцелуй и роняет меня обратно на комод, уткнувшись лбом в нагое плечо. Дыхание слишком тяжелое.
Но едва ли это конец. И он это понимает. Понимает, когда я из последних сил вжимаюсь в него грудью, и невольное трение той самой зоны о его разгоряченную кожу заставляет прогибаться в спине.
Понимает, когда мои губы усыпают поцелуями все, до чего умудряются дотянуться, от шеи до плеч, оставляя жаркие влажные следы.
- Кимберли, - хриплый, и будто вовсе не его голос, врывается в сознание, но я словно не слышу, - Остановись.
Я не видела, но чувствовала, как он боролся с самим собой, то сдаваясь, то позволяя рассудку взять вверх над этим желанием, в котором я в тот момент погрязла с головой.
Секунда. Очередная борьба. И сильные руки, всегда призванные дарить мне противоречивое чувство беззащитной защищенности, сомкнулись на моих предплечьях, мягко отстраняя.
- Что, нет, не надо, я хочу! – слетают с губ то ли требования, то ли просьбы, и перед мутным взглядом постепенно вырисовываются родные черты лица, с такими же мутными глазами, как и у меня сейчас, наверно.
Тыльная сторона ладони слишком нежно поглаживает мою щеку костяшками пальцев. И именно в этот самый момент в моем сознании раздается смачный хруст, когда осточертелое женское начало поправляет на переносице 3D - очки и отправляет в рот новую порцию попкорна.
- Меня, конечно, весьма радует, что я не одинок в творящемся с нами дерьме, Ким, - долетает до меня приглушенное, принуждая пару раз сморгнуть, - Но неужели ты и правда хочешь, чтобы ЭТО случилось сейчас, на вшивом комоде в Богом забытом месте, под названием «Логово Купера»?
Туман перед взором рассеялся с последними расслышанными словами, и я снова забыла о необходимости дышать, когда паника заколотила всеми конечностями в двери на волю, едва я смогла различить ТУ самую ухмылку на припухших губах.
«Тьфу!!!» - орет вездесущее женское начало и швыряет недоеденную банку с попкорном в сторону, отпуская в наш адрес еще пару смачных нецензурных эпитетов.
Но вряд ли Рей изначально затеял все это, чтобы заставить меня пожалеть. И как только мой взор повел вниз, где я не помнила как, но чувствовала, на мне нет абсолютно ничего, перехватил мои щеки ладонями, заставляя смотреть исключительно на него.
- Знаешь, Кимберли. Я беру свои слова назад.
- Что? – зябко обхватывая руками собственные плечи, я отчаянно пыталась ухватиться за логическую нить услышанного, ведь память была хоть и притуплена недавно произошедшим, но свежа, что не мешало смыслу сказанного Грейгом неумолимо ускользать.
- Все-таки ты до крайности глупая особа... И может для кого-то ты всего лишь наивная недалекая мечтательница... Но только не в моем случае, - вполне ясный взгляд отрывается от моих глаз, плавно опускаясь к приоткрытым устам. Легкое движение, и бархатная подушечка большого пальца невесомо обводит контур нижней губы, когда темноокий взор ненасытно отслеживает чувственное действие, - Прости, что сорвался, - хрипло, но без единого намека на сожаление, - Если тебе так будет проще, можешь попробовать забыть этот эпизод. Однако, запомни следующее, - ладонь возвращается на мою щеку. И прямой взгляд в глаза вынуждает верить каждому последующему слову так, будто эта правда была самым важным откровением в моей жизни... А ведь действительно... Так оно и было:
- Лично для меня ты - женщина. Которая к гребанной матери ломает мне мозг и сводит с ума. Которую я безумно хочу... И единственный человек, который этого не понимает, не хочет или боится принять ту мысль, что детство давно прошло - только ты сама. Я не стану на тебя давить и доказывать что-то сейчас. Придет тот момент, и ты поймешь это сама. Всему свое время.
- Но я...
- Обещаю тебе, еще наступит тот день, когда ты ЕЩЕ РАЗ дашь мне понять, что осознала и приняла этот факт. Но тогда я не остановлюсь. Даже если будешь умолять. Даже если сделаешь вид, что боишься... Не отпущу. И только одному мне и Богу известно, что я буду с тобой вытворять.
Воображению не нужно было повторять дважды, и я почувствовала, как моментально заалели мои щеки. Грейг оценил результат собственных трудов с триумфальной улыбкой, но я просто физически не могла на него сейчас злиться, ляпнув первое, что вертелось на языке:
- Даже... П-перпендикулярно?
Темная бровь изогнулась в удивлении, и я поняла, что Рей смотрит на меня сейчас с какой-то необъяснимой гордостью, допуская в своем голосе игривые нотки:
- О, так ты хочешь? Лично я точно не буду против.
Нам обоим потребовалось всего несколько секунд, чтобы осознать, вникнуть в смысл завершающегося разговора. И, кажется, именно я первой тихо прыснула смехом, на что брюнет шутливо осклабился, сверкнув рядом идеально ровных белых зубов:
- Надеюсь, мне удалось развеять хотя бы малую часть тех сомнений, что разъедают твою глупенькую головушку, а? – набрасывая на мои плечи откуда-то взявшуюся, изрядно помятую рубашку и запахивая ее полы, насколько то позволяла неэластичная ткань, молвил Грейганн.
Я наигранно призадумалась, но жеманность почти сразу сошла на нет, когда я поняла, что все еще оставалось то, чуть ли не самое главное, что хотелось бы услышать от него лично. И Грейг понимает, о чем я сейчас думаю.
- Есть еще много всего, о чем бы мне хотелось тебе сказать, Ким... Но... Дай мне немного времени, - тонкие пальцы по-хозяйски заправили вечно торчащую прядку светлых волос за ухо, и, клянусь, что-то промелькнуло такое во взгляде Грейганна, заставившее на миг подумать, будто он мечтал об этом весь день.
- А...
- И маленькой я зову тебя вовсе не потому, что иногда ты в самом деле напоминаешь ребенка.
- Но тогда... Почему?
Темные глаза загадочно блеснули. И вместо ответа я ощутила на своих губах легкое, почти невинное прикосновение, которое по шкале чувственности вполне могло потягаться со всем творящимся здесь безумием всего несколько минут назад.
- До вечера, - полушепотом бросил мне Грейг, отступая к выходу и оставляя вместо себя вагон недосказанных ответов, по пути прихватив валявшуюся на полу футболку.
«СТОЙ! НЕ СМЕЙ! НЕ УХОДИ-И-И!!!» - разрывается неудовлетворенное женское начало, в то время как я не шевелясь провожаю расцарапанную собственными ногтями спину брюнета взглядом, кутаясь в тонкую ткань.
И уже у самой двери, мягко обернувшись на меня через плечо, Грейганн сказал последнее, прежде чем оставить меня не в таком уж желанном сейчас одиночестве:
- Кстати, - легкая улыбка, и проблеск необъяснимого восхищения, когда его взгляд с приличного расстояния оценивает меня во весь рост, - Если не веришь мне... То советую просто посмотреть в зеркало.
Клац.
Это была закрывшаяся за ним дверь, после чего комната словно заметно опустела. Тихое щелканье стрелки часов продолжало давить на уши монотонным лязганьем, а я так и сидела на том самом комоде, поджав ноги вверх, с наброшенным на плечи куском тряпки, некогда бывшей рубашкой.
С губ сорвался судорожный вздох, и пальцы подцепили край развязанного бинта, машинально сворачивая длинную ленту в клубок.
«Эй, пс, дурья башка!» - как по щелчку объявляется внутреннее «Я», словно желая скрасить эти минуты своим незримым присутствием, - «А ведь план того красавчика-извращенца и впрямь работает!»
Это уж точно...
«Кстати, прими мои искренние поздравления, Кимберли! В кои-то веке твоя тупость сыграла нам на руку, и наш девяностопроцентный принц таки расщедрился на откровения и почти тебя отлюбил».
Усмешка вышла слишком небрежной, когда я поняла, что разговоры с самой собой постепенно превращаются в больную привычку. Мгновение, и в следующую секунду я неподвижно застыла, замирая с полу скрученными бинтами в руках. Стоп... А почему девяностопроцентный-то?!
«Да потому что почти – не считается! Балда!»
Я лишь иронично качнула головой, возвращаясь к незамысловатому занятию. И тут же в мыслях будто кто-то нажал кнопку «play», воспроизводя последний эпизод этого сумасшедшего дня.
«Если не веришь мне... Просто посмотри в зеркало».
Бинт был неряшливо отброшен в сторону, когда я резко соскочила с комода, роняя на паркет накинутую на плечи «рубашку». Ноги сами ведут меня к зеркалу в пол, и я, поражаясь собственной глупости, смотрю на полуобнаженную себя по ту сторону толщи плотного стекла.
Ну и что я должна здесь увидеть? Ведь это... Всего лишь я.
Те же серо-зеленые глаза, только непривычно полные блеска и сочности, будто кто-то добавил им резкости.
Те же несуразные скулы, усыпанные веснушками, как и пять лет назад, только более заостренные, порозовевшие, и, кажется... Женственные?
Еще утром казавшийся невыразительным рот сейчас томно приоткрыт, а алые губы выглядят слегка припухшими и... Сексуальными?
Взгляд не веря ползет дальше... И натыкается на темное пятнышко, поселившееся у основания отросших волос на шее. ЕГО отметка. И тут же в сознании вспыхивает удаляющийся образ, с росчерками во всю спину от некогда впивающихся в кожу ногтей.
Это просто... Немыслимо.
И причины, за которыми я пришла к холодному куску стекла стали ясны, как Божий день. Потому что мне нравилось то, что я видела... И, пожалуй, впервые за столь долгое время... Собственное отражение в обычном зеркале улыбалось мне в ответ.