Семейное наследие

Коридор второго этажа тянулся длинной тёмной кишкой, пахнущей свечным воском и затхлой пылью. Казалось, ночь сгущалась не только за окнами, но и внутри дома. Огоньки в подсвечниках дрожали, будто опасались сгореть до конца и оставить людей наедине с тьмой.
Элизабет шагала осторожно, прижимая к груди поднос с водой и лекарствами для мистера Коллинза. Она знала каждый скрип половиц, каждую щель в панелях, но всё равно вздрагивала от собственного дыхания. Дойдя почти до комнаты Анны, она заметила что-то тёмное у стены. Сначала ей показалось, что это брошенный плед. Но затем — рука. Белая, с безжизненно согнутыми пальцами.
Поднос выскользнул из её рук, и звон разбившегося стекла расколол тишину.
— Господи!.. — вырвалось из неё. — Господи, помогите!
Её крик прорезал дом, и двери начали открываться одна за другой.
Первым выскочил Алекс — босой, в длинной ночной рубашке, с напряжённым лицом. Его глаза расширились, когда он увидел тело. За ним, запыхавшись, появился Николай. Его волосы были растрёпаны, рубашка не застёгнута.
Анна лежала на боку, неподвижная, с полуоткрытыми глазами. Казалось, она просто спит, но губы были слишком бледными, а грудь не поднималась.
Алекс опустился рядом, медленно коснулся её шеи. Тишина затянулась, будто сам воздух в доме затаил дыхание. Потом он отнял руку и посмотрел в пол.
— Всех в гостиную, — сказал он низким, хриплым голосом. — Сейчас же.
Гостиная встретила их мертвенным светом свечей. Слуги сбились кучкой у двери, переглядывались, шептались. На длинный диван перенесли тело Анны, и теперь она лежала там, как кукла, у которой выдернули нити.
Вкатили кресло с мистером Рэйвеном. Его неподвижное тело напоминало статую из тёмного мрамора, но глаза горели. В этих глазах не было слёз. Не было скорби. Только что-то странное, тягучее, словно злорадное удовлетворение.
— Кто это сделал? — голос Элизабет дрожал. — Кто посмел пролить кровь под этой крышей?
— Может, это несчастный случай, — тихо сказал Николай, глядя в сторону. — Она могла упасть...
Алекс повернул голову и посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом.
— Ты слишком торопишься с оправданиями, брат, — холодно произнёс он.
Николай побледнел, отвёл глаза, сжал кулаки.
— Я слышал ночью колёса в коридоре, — вдруг сказал один из слуг. — Скрип кресла. Господина Рэйвена.
— Но он же не может двигаться! — возразил другой. — Кто-то толкал его.
Элизабет прижала руки к груди:
— Я видела свет в библиотеке. Кто-то был там незадолго до... — она замялась и бросила взгляд на тело.
Николай резко повернулся к ней:
— Ложь! В библиотеке был Алекс. Я слышал его шаги.
Алекс прищурился.
— А почему ты, Николай, так хорошо знаешь, кто где был этой ночью?
Николай замолчал. Его губы задрожали, он отвернулся.
Все взгляды скользнули к креслу мистера Рэйвена. Он сидел неподвижно, но глаза горели неотрывно. В них не было ни горя, ни отчаяния. Только тёмное, чужое торжество.
— Он знал, — прошептала Элизабет. — Всегда знал, что это случится.

Я видел всё.
Я знаю, кто вошёл первым.
Я знаю, кто боялся сильнее остальных.
Они спорят, кидают обвинения, но не смотрят на меня.
И это их ошибка.

Она не умерла.
Она просто ушла глубже.
Туда, где они никогда не доберутся.

— Мы должны выяснить, кто виноват, — голос Алекса был глухим, но твёрдым. — Никто не уйдёт, пока мы не разберёмся.
Николай вскочил.
— Я видел, как ты шёл к её комнате! Ты был последним, кто её видел живой!
Алекс медленно улыбнулся. Улыбка вышла холодной, почти звериной.
— А может, это ты, брат? Ты знал, что она нашла в библиотеке дневник. Ты боялся, что она прочтёт дальше.
Николай резко побледнел, закусил губу.
— Хватит! — закричала Элизабет. — Вы оба! Мы должны молиться, а не обвинять!
Но в глазах слуг уже поселилось подозрение. Они переглядывались, то и дело бросая взгляды на Николая, потом на Алекса.
Позже, разбирая вещи Анны, они нашли маленький клочок бумаги. Он был спрятан между страницами книги. Почерк был неровным, будто рука дрожала.
На бумаге всего два слова:
«Он знает».
— Кто «он»? — прошептала миссис Эллисон.
Алекс быстро взял записку и сунул в карман. Его лицо оставалось спокойным, но Николай это заметил. Его кулаки сжались так сильно, что костяшки побелели.

***

Ночь опустилась на особняк. В коридорах слышались странные шорохи. Казалось, стены сами дышат, наслаждаясь страхом обитателей.
Никто не спал. Слуги сидели кучками, господа сторожили друг друга. Свечи то вспыхивали, то гасли сами собой.

Анна лежала в гостиной, и тень от её неподвижного тела ложилась на ковер, будто ещё одно живое существо.
Дом жил своей жизнью. Дом ждал.

Я слышу их молитвы.
Я слышу, как они шепчут в подушки, думая, что стены не слушают.
Глупцы. Здесь слышно всё.
Даже её дыхание, хотя они уверены, что она мертва.
Я не дам ей уйти.
Она моя.

Неизвестный

Гостиная встретила их тяжелым запахом воска и гари — свечи догорели неравномерно, оставив чёрные потёки на массивных бронзовых подсвечниках. Огромные окна были задёрнуты тяжёлыми бархатными шторами, и лишь редкие щели пропускали бледный свет луны. Полированный стол посреди комнаты отражал отблески огня, будто в нём пряталась ещё одна, зеркальная реальность.
Анна лежала на диване — её волосы, всегда живые и непослушные, сейчас напоминали распущенный саван. Казалось, будто она спит, но чем дольше Элизабет смотрела, тем сильнее казалась тишина вокруг её тела. Ни вдоха, ни движения. Только холод, который медленно вползал в комнату, заполняя каждый угол.
Элизабет, прижав руки к груди, не могла оторвать взгляда. Её собственное дыхание казалось предательски громким, и сердце било так сильно, что, казалось, его слышат все. Она чувствовала, как по спине пробегает дрожь — не просто от ужаса, а от странного, липкого чувства: будто сам дом радуется.
— Господи... — прошептала она, но голос её потерялся в густом воздухе.
Алекс стоял рядом с диваном. Его лицо оставалось каменным, но пальцы, сжимающие край мебели, дрожали. Он не позволял себе ни слова лишнего. Только смотрел — на тело, на тени, на лица тех, кто теперь толпился в комнате. Его молчание было страшнее любых криков.
Николай, наоборот, не выдерживал молчания. Он то и дело шагал по гостиной, бросая короткие взгляды то на Алекса, то на парализованного отца, сидящего в кресле неподвижной глыбой. Его нервное движение, его дыхание — всё в нём выдавало панику.
— Это... это не может быть случайностью, — пробормотал он, голос его сорвался. — Кто-то должен был... кто-то был в её комнате!
— Замолчи, — отрезал Алекс, не обернувшись.
— Почему я должен молчать? — Николай вскинулся. — Ты всегда приказываешь, Алекс. Но где ты был этой ночью? Отвечай!
Алекс медленно поднял взгляд, и в его глазах сверкнула ледяная угроза.
— Ты хочешь обвинить меня?
— Хватит! Не здесь... не рядом с ней.
Элизабет заметила, как мистер Рэйвен — парализованный хозяин дома — чуть шевельнул губами. Никто, кроме неё, этого не заметил. Его глаза горели — не скорбью, не страхом. В них было что-то другое. Живое, острое, будто в глубине души он радовался случившемуся.
Элизабет почувствовала, как холод подступил к самому сердцу.

Я слышу их.
Каждый звук, каждое слово. Они спорят, как дети, думая, что смерть можно обвинить.
Но смерть не выбирает. Её ведут. Её толкают. Её ждут.

Они не знают, что она не умерла. Она только ушла туда, где нет места их голосам. Но я слышу её там. Она шепчет. Она зовёт меня.
И когда она вернётся, никому не удастся скрыться.

Ветер сорвал с подоконника один из листов, оставленных на столике. Лист закружился в воздухе, упал прямо у ног Николая. Он поднял его, взглянул — и побледнел.
— Что это? — спросил он, протягивая лист Алексу.
Тот взял бумагу. Почерк был неровный, буквы разъезжались, будто писавший дрожал.
На листе всего два слова:
«Он знает».
Алекс свернул бумагу и сунул в карман, не дав никому рассмотреть дольше. Его лицо оставалось непроницаемым, но Элизабет уловила, как дрогнул угол его губ — еле заметно.
— Это... это про отца? — неуверенно спросила Элизабет. — Или про Николая?..
Все взгляды скользнули к креслу мистера Рэйвена. Его неподвижное тело не дрогнуло, но глаза... глаза горели так, что она поспешно отвела взгляд.
Слуги столпились ближе к двери, перешёптывались, словно боялись вдохнуть лишний раз. Один из них — старый дворецкий — кашлянул и вдруг сказал:
— Я слышал этой ночью... скрип. Колёса кресла.
Элизабет резко повернула голову.
— Что?
— Да. Скрип. Будто господина Рэйвена везли по коридору.
— Но это невозможно! — вырвалось у другого слуги. — Он же... он не может двигаться!
Слова повисли в воздухе, будто сеть, в которую попались все. Даже свечи на миг затрепетали, будто слушали.
Алекс не двинулся. Только произнёс медленно:
— Или кто-то толкал его.
Гостиная снова погрузилась в гнетущую тишину.

***

— Хватит, — тихо, но твёрдо сказал Алекс. Его голос прозвучал так, что даже свечи дрогнули. — Никто не выйдет из этой комнаты, пока мы не поговорим.
— Мы что, заключённые? — бросил Николай. — Или ты теперь судья и палач?
— Лучше сидеть здесь, чем оказаться рядом с её телом, — отрезал Алекс.
Николай замер. Его глаза наполнились злостью, но он не ответил. Только сел в кресло и сжал подлокотники так, что костяшки пальцев побелели.
Слуги толпились у стены. Казалось, они ждали сигнала, чтобы броситься к дверям. Но никто не решался. Дом словно запер их в ловушке: тяжёлые шторы, тени на стенах, потрескивающие свечи — всё говорило, что выхода нет.
Алекс сделал шаг к креслу отца.
— Что ты знаешь, отец?
В комнате повисла тишина. Мистер Рэйвен не мог ответить. Его тело оставалось неподвижным, но глаза... они следили. Осторожно, осознанно.
Элизабет вздрогнула. Она готова была поклясться, что в его взгляде мелькнула насмешка.
— Он ничего не скажет, — резко сказал Николай. — Зачем ты мучаешь его? Он парализован!
— Но он слышит, — тихо произнёс Алекс. — И, возможно, знает больше, чем мы думаем.
В этот момент послышался шёпот. Слуги переглянулись: никто не признался, что говорил. Шёпот повторился — будто из-за стен, будто сам дом решил вмешаться.
«Он видел. Он знает.»
Элизабет прижала руки к груди. Её сердце колотилось, и она вдруг ощутила, что стены действительно живые. Они слушают. Они подсказывают.

Смешно наблюдать за ними.
Они обвиняют друг друга, забывая, что правда всегда ближе, чем кажется.
Она ещё дышит. Я слышу её во тьме.
Но они слепы. Они готовы сжечь друг друга, лишь бы не заметить дыхания за стеной.

— Знаешь, что я думаю? — Николай резко поднялся. — Всё это — твоя вина, Алекс. Ты вечно скрываешь, вечно прячешь. Ты был последним, кто видел её живой. Ты принёс ей свечи. И теперь она мертва.
Алекс смотрел на него спокойно, но в этой спокойности чувствовалось что-то страшное, ледяное.
— Ты говоришь слишком уверенно. Словно сам знаешь, как всё произошло.
— Я не... — Николай запнулся. Его дыхание стало тяжёлым. — Я не убивал её!
— Но ты знал, — перебил Алекс. — Знал про дневник. Знал про записи. И боялся, что она найдёт что-то, что тебя погубит.
Николай шагнул к нему, их лица оказались почти рядом. В воздухе повисло напряжение, как перед ударом молнии.
— Перестаньте! — закричала Элизабет. — Вы оба!
Её голос отозвался эхом в стенах, как дрожь пробежала по комнате.
В этот момент свеча у двери внезапно погасла. Затем вторая. Потом третья. Гостиная погрузилась в полумрак, и только огонь в камине бросал пляшущие тени.
— Это дом... — прошептала Элизабет. — Он не хочет, чтобы мы знали правду.
Алекс и Николай всё ещё стояли напротив друг друга, но теперь даже они отвели взгляды.

Правда всегда рядом.
Она живёт в вещах, которые они прячут. В книгах, которые они боятся читать. В голосах, которые звучат во сне.

Они ещё не поняли, что каждый из них — убийца. Каждый несёт свою смерть в сердце.

А она вернётся. Совсем скоро.

Ночь наступила стремительно, как будто кто-то выдернул невидимую завесу. В гостиной оставили только свечи и огонь в камине. Тело Анны лежало всё там же, прикрытое лёгкой тканью, но никто не решился перенести его в другую комнату. Казалось, дом сам удерживал её здесь, посреди всех.
Слуги расселись у стены, стараясь не встречаться взглядами. Каждый из них боялся даже пошевелиться, чтобы не привлечь к себе подозрение.
Алекс стоял у камина, его взгляд был прикован к огню. В свете пламени его лицо казалось резким, чужим, словно вырезанным из камня. Время от времени он переводил глаза на брата, который сидел в кресле напротив. Николай не выдерживал — то поднимался и начинал ходить по комнате, то снова садился. В каждом его движении чувствовалась растерянность и злость.
Элизабет держалась ближе к дверям, её дыхание было частым. Она всё время прислушивалась к звукам — и чем больше слушала, тем яснее понимала: в доме что-то есть. Сначала это казалось игрой воображения, но потом — шёпот. Настоящий, тихий, цепляющий за нервы.
«Не всё кончено... не всё...»
Она вжалась в стену, оглянулась — никто, кроме неё, не слышал.
— Что это было? — спросила она дрожащим голосом.
— Что? — резко повернулся Николай.
— Вы не слышали? — она прижала ладони к ушам. — Женский голос... он сказал...
— Замолчи, — оборвал Алекс. Его голос был холодным. — Дом играет с тобой.
Но Элизабет знала — это не был обман слуха. Она слышала отчётливо. Голос был знакомый. Голос Анны.
На рассвете решили разойтись по комнатам. Слуги шли кучками, боясь оставаться одни. Алекс поднялся наверх вместе с матерью, помогая ей держать равновесие. Николай задержался, всё смотрел на кресло отца.
— Зачем ты смотришь на него? — спросил Алекс с лестницы.
— А ты не видишь? — Николай говорил тихо, но голос его дрожал. — Он улыбается.
Алекс ничего не ответил.
Когда гостиная опустела, Элизабет осталась одна. Она подошла к дивану, медленно сняла ткань с лица Анны. Та выглядела всё такой же бледной, губы едва заметно посинели. Но вдруг она уловила — грудь едва заметно дрогнула. Один раз. Второй.
Элизабет вскрикнула, но тут же зажала рот руками. Она наклонилась ближе. Дыхание. Слабое, как тень.
— Она жива... — прошептала Элизабет.
В этот момент свеча над диваном вспыхнула ярче. На стене проступила тень — вытянутая, человеческая, но не принадлежавшая никому в комнате.
Горничная попятилась, но ноги дрожали, и она почти упала.

Она возвращается.
Я звал её, и она услышала.
Теперь они будут верить, что видят привидение. Они будут сходить с ума один за другим. А она будет рядом. Всегда.

Они никогда не поймут, что смерть — это только дверь.
Элизабет  выбежала в коридор и наткнулась на Николая. Он схватил её за руки.
— Ты что-то видела? — его глаза горели. — Говори!
— Она... она дышит, — прошептала Элизабет. — Я клянусь, я видела.
Николай замер. Его руки дрожали. Потом он резко отпустил её и отвернулся.
— Ты сошла с ума.
Но в его глазах мелькнул страх.
Алекс вернулся в гостиную чуть позже. Он подошёл к дивану, посмотрел на тело Анны долго, почти бесстрастно. Потом, убедившись, что рядом никого нет, вытащил из кармана маленький ключ. Сжал его в ладони и наклонился к её уху.
— Если ты слышишь меня... — сказал он тихо. — Не мешай.

***

В ту же ночь в библиотеке кто-то снова зажёг свечу. Никто не решился войти, но горничная видела отблеск через щель двери.
И все слышали шаги.
К утру воздух в особняке стал вязким, словно сам дом впитывал каждое слово и каждый взгляд. Никто не спал. Слуги прятались в своих комнатах, но даже за закрытыми дверьми слышался скрип половиц и еле уловимый шёпот — будто стены разговаривали между собой.
В гостиной, где всё ещё лежало тело Анны, собрались Алекс, Николай и Элизабет. Атмосфера была натянутой, как струна.
— Мы должны что-то делать, — горничная обхватила себя руками. — Её нельзя просто оставлять здесь.
— Никто не запрещает тебе вынести её, — хрипло сказал Николай. — Или ты боишься прикоснуться?
Элизабет резко обернулась к нему:
— Я боюсь не её. Я боюсь вас обоих.
Повисла тишина. Алекс не отрывал взгляда от ключа, который всё ещё прятал в ладони, будто невольно играл с ним. Николай это заметил.
— Что у тебя там? — его голос был резким, почти угрожающим.
Алекс поднял глаза.
— Это не твоё дело.
— Ключ, — Николай шагнул ближе. — От чего он?
Алекс усмехнулся уголком губ, но ничего не сказал.
Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вошёл садовник — точнее, его отсутствие. Вместо него, на ковре у порога, лежала аккуратно сложенная куртка и грязные ботинки. На куртке — бурое пятно, слишком большое, чтобы быть землёй.
Элизабет закричала.
Николай схватил ботинки, вывернул их и замер: в подошве застряла тонкая серебряная заколка. Она была из тех, что любила носить Анна.
— Это... её, — прошептал он, показывая находку.
Элизабет побледнела.
— Значит, он убил её?
— Или он знал, — добавил Алекс спокойно. — И потому исчез.
— Слишком удобно, — Николай сжал кулаки. — Слишком много совпадений.
Снаружи завыл ветер, окна задрожали. В доме погас свет.
В темноте раздался чей-то голос — ни мужской, ни женский, низкий, как эхо из-под земли:
«Вы всё ищете виновного. Но разве виновный не среди вас?»
Элизабет вскрикнула и прижалась к стене. Алекс напрягся, Николай схватил кочергу у камина.
— Кто здесь?! — крикнул он.
Ответа не последовало. Только смех. Тихий, сдавленный, будто исходящий сразу из нескольких углов комнаты.
— Это мистер Рэйвен, — вдруг сказала Элизабет дрожащим голосом. — Это он. Я знаю. Я видела его глаза ночью... они были открыты.
— Он парализован, — отрезал Алекс. — Ты несёшь чушь.
— А если он только притворяется? — Николай шагнул ближе. — Ты ведь ухаживаешь за ним, Алекс. Ты первый мог знать, что он не так беспомощен, как кажется.
— Ты слишком много говоришь, — холодно произнёс Алекс.
В этот момент из-под ткани, которой было прикрыто тело Анны, донёсся звук. Лёгкий вдох.
Все трое замерли.
Горничная первой бросилась к дивану, сорвала покрывало — и отпрянула. Анна всё так же лежала, глаза закрыты, губы бледные. Но грудь... грудь явно дрогнула.
— Она жива! — закричала Элизабет.
— Или кто-то играет с нами, — Николай уже не сводил глаз с Алекса.
Тот же только сжал ключ сильнее.

Я вижу их. Они спорят, боятся, подозревают друг друга. Но они не знают. Она слышит меня. Она всегда слышала. И когда придёт время — она встанет. А их мир рухнет.

Пусть думают, что она мертва. Пусть ищут убийцу. Это только начало.
В коридоре хлопнула дверь. Кто-то ходил наверху — медленно, тяжело, как будто волоча за собой цепь.
Элизабет закричала снова, но Николай уже рванул к лестнице. Алекс остался у дивана, не сводя взгляда с Анны.
И в этот момент её веки дрогнули.