Глава 1. Танец на крыше
Настроение у Джона Кабреро с утра было, мягко говоря, «не очень». Он смотрел на Еву исподлобья и был готов взорваться в любую минуту. Девушка тяжело дышала, пот скатывался по всему её телу, а ноги уже стали слегка подрагивать от напряжения. Маленькие каблучки её туфель как будто были готовы впиться в её пятку. Тем временем партнёр по танцу сопел рядом через нос и стоял по стойке смирно перед хореографом и тренером. Он боялся что-либо говорить, потому что понимал, и ему достанется, если попадёт под горячую руку.
– Ты..., – начал Джон сквозь стиснутые зубы. Он подошёл к девушке вплотную и стал тыкать в её лицо указательным пальцем. – Почему ты такая... такая... такая неживая! – подобрав наконец слово, он выдохнул.
Ева опустила глаза в пол, пытаясь перевести дыхание. Она знала, что не нравится Кабреро в её танце. Однако техника была отточена до идеальности, и локоток, и носок и переходы с поворотами на каблуке. Она знала, что станцевала от и до. Без какой-либо запинки или неточности. Но это всё словно не играло для хореографа никакой роли, потому что, по его мнению, она «субстанция с костями, у которой эмоциональный диапазон, как у зубочистки».
Знал бы он, что думала о нём сама девушка в такие минуты, он бы наверняка записал в свой лексический словарь парочку новых оскорбительных слов.
– Ты одинаково скучная, Ева! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты хоть что-то на своём лице деревянном отразила! Улыбнись хоть раз, чёрт тебя дери! Это никуда не годиться, понимаешь? Покажи мне страсть, волнение, искушение — хоть что-то?! Мы танго танцуем или похороны проводим?!
Ева пропускала слова мимо ушей. Она слышала это каждый день и уже привыкла. От того, что он кричал на неё и за счёт этого само утверждался, не было никакого толка. Джон не хотел как-либо помочь ей, лишь выплёскивал на неё гнев и всегда смотрел с нескрываемым презрением на лице, словно она вредная букашка, на его садовом поле прекрасных цветов.
– К тебе это не относится Макс, как всегда, превосходно, – добавил Джон, запрокидывая голову наверх. – Свободен на сегодня.
– Да, сэр, – и парень засеменил к выходу, попутно хватая свою сумку с вещами. Он бросил на Еву извиняющийся, с каплей сочувствия, взгляд, прежде чем выйти из зала.
Когда дверь за ним захлопнулась, Кабреро снова повернулся к девушке. Он отметил про себя, что его слова никак на неё не подействовали. Всё такой же отстранённый и холодный вид. Ему даже иногда казалось, что глаза подопечной вовсе пусты.
– Я просто зря трачу на тебя время. Не знаю, что мисс Александро нашла в тебе когда-то. У нас нет никакого прогресса с тобой. Не могу поверить, что ты когда-то участвовала в соревнованиях. В этом сезоне я тебя также не допускаю.
Гулкий удар сердца раздался в ушах Евы. Дрожащие ноги чуть не подкосились, но она смогла устоять и быстро взять себя в руки, стиснув зубы. Она молча уставилась на хореографа, от чего по спине Джона пробежала стая мурашек. Воспоминания нахлынули на девушку потоком, отчего в груди до боли сжалось сердце.
«Нет, эта девчонка, точно ненормальная, – пронеслось у него в мыслях».
Пренебрежительный тон хореографа отдавался эхом в голове и Еве стоило больших усилий не взорваться прямо перед ним и не высказать этому худощавому и невоспитанному уроду всё, что она о нём думала на самом деле. Все те слова, что так ему ни разу и не сказала за всё это время, уже вертелись у неё на языке. «Да что он знает?»
– Завтра жду тебя на репетиции для Макса, пока я не найду ему новую партнёршу. Свободна.
Пришлось собрать всю свою волю и гордость в кулак, чтобы успокоиться хотя бы немного и понять, что Кабреро просто недостоин её времени и сил. Закусив щеку изнутри и развернувшись на каблуках, Ева вылетела из студии, даже не переодевшись. Она чувствовала внутри закипающую ярость. Ей необходимо было выплеснуть всё наружу, пока она не натворила чего-нибудь прямо на глазах прохожих.
Руки до боли сжимали лямки у сумки, которая висела на плече. Челюсть плотно сжата, чтобы не дать рвущимся эмоциям вылиться в крик. Неудобства от танцевальной обуви уже казались лишь маленькой мелочью по сравнению с ненавистью к Джону, которая внутри разрасталась в геометрической прогрессии.
Конечно, этому ублюдку в жизни повезло родиться с серебряной ложкой в жопе. И единственное разочарование и боль, которое он испытал, наверняка было, что у какого-то одноклассника быстрее, чем у него появился новый айфон, или машина, или девушка. Родители во всём ему потакают и помогают, и уж так вышло, что он стал одним из популярных хореографов города, при этом оставшись засранцем.
В глубине души Ева понимала, как важны были эмоции в танце, которые Джон так хотел увидеть, но не могла ничего с собой поделать, чтобы показать их. Каждый раз ей казалось, что стоит лишь раз открыть хоть каплю из того, что она чувствует, кода танцует, то она станет по-настоящему уязвимой. А ей бы этого не хотелось.
Все вокруг будут знать, насколько она одинока внутри и снаружи. Показать эмоции означало полное обнажение перед другими, а она так тщательно всё это запирала внутри себя. Однако сейчас всё это привело к тому, что от неё с легкостью отказались, и даже её хвалёная техника ничего не значила для других. А слова Джона вновь открыли спрятанные глубоко в подсознание воспоминания о прошлом. О маме. И как у неё всё это получалось раньше...? Хотя, причину девушка всё же знала, но признавать не спешила.
Вбегая по лестницам многоэтажного дома, она совсем не почувствовала усталости и даже не поняла, как уже стояла на крыше, встречая лицом свежий и прохладный ветер. Набрав в грудь больше воздуха, она закричала, что есть силы, надрывая голосовые связки. От крика горло начало саднить и неприятно жечь. Платиновые волосы заиграли на ветру фиолетовыми переливами, и Ева впервые за этот день получила небольшое облегчение.
Скинув с плеча спортивную сумку, танцовщица попыталась восстановить дыхание, поднимая руки вверх, делая солнце, и опуская их вниз. Губы дрожали, в голове был полный хаос от непонимания, что ей теперь делать. Пара минут, и слёзы потекли бы по щекам девушки. Но немного приведя себя в норму, она размялась и, отдавшись порыву, накопленному внутри отчаяния и гнева, начала танцевать.
Она танцевала под музыку, что играла только в её голове. Переставляя ноги, она делала, казалось бы, базовые элементы одиночного танго. Но в каждом движении её рук и бёдер, можно было увидеть не бушующую страсть, а боль и горечь.
Ева скользила по бетонной крыше плавными движениями, исполняя одиночные шаги каминада, чередуя их с шагами кадена. В сторону–назад–в сторону. Играя руками, вырисовывая витиеватые движения в воздухе, она пыталась, словно что-то вытащить из себя наружу, придавая акцент даже кончиками пальцев, когда касалась своей шеи или очерчивала изгибы талии. Всё внутри неё бушевало словно ураган, в каждом движении была заложена какая-то терзавшая душу эмоция.
Ева закусывала губу, и на лбу появлялись то хмурящиеся складки от сведённых бровей, то печальная и тоскующая улыбка.
Закружившись вокруг себя на последних мысленных нотах, она припала спиной к перегородке на краю крыши, запрокидывая голову назад приподнимая ногу в колене. И смотря в голубое небо, ей вдруг, правда, захотелось заплакать.
Внезапные хлопки в ладоши, заставили вздрогнуть танцовщицу, и она быстро поднялась на обе ноги, чтобы посмотреть, кто аплодировал ей на этой крыше (а ведь она была уверена, что находится здесь одна).
– Мне кажется, в твоём танце не хватает партнёра, позволишь?