Глава 4: Исповедь лунному свету
Лунный свет, холодный и безразличный, заливал подоконник ее комнаты. Триэль сидела, прижав колени к груди, и смотрела на сияющий внизу цветок — одинокий маячок в царстве теней. Эхо скрипки все еще жило у нее в груди, смешиваясь с ритмом собственного сердца. Она зажмурилась, пытаясь поймать убегающие образы — обрывки мелодии, что казались такими знакомыми.
Белые башни, утопающие в зелени... Золотистый эль, сладкий на вкус... Смех, звонкий, как родник... И боль. Острая, режущая, как утрата.
Она вздрогнула, открыв глаза. Эти воспоминания, если это были они, приходили не картинками, а ощущениями. И за каждым проблеском радости следовала волна горя. Она чувствовала себя сломанной вазой, склеенной из осколков, не помнящей своей первоначальной формы.
Бессонница гнала ее с постели. Тянущаяся тишина коридоров манила к себе. Осторожно приоткрыв дверь, Триэль выскользнула из покоев. Стражи, замершие у входа, не шелохнулись — был ли это приказ или ее магия, действующая помимо ее воли, она не знала. Ноги сами понесли ее в сторону заброшенного сада.
---
Трандуил не спал. Он стоял в тени арочного прохода, ведущего в сад, и наблюдал за ней. Он видел, как она, словно лунатик, вышла на заросшую тропинку и остановилась перед своим творением — тем самым серебристым цветком. Ее плечи были ссутулены, а профиль, освещенный луной, казался невероятно хрупким.
Он должен был вернуться в свои покои. Приказать ей сделать то же самое. Но его ноги, будто вкопанные, не слушались. Вместо этого он сделал шаг из тени.
Триэль вздрогнула, но не обернулась. Она знала, что это он. Его присутствие она ощущала кожей — как легкое изменение давления, как запах старинного дерева и ночного ветра.
— Я... помнила, — ее голос прозвучал глухо, нарушая ночную тишину. — Сегодня. Когда ты играл.
Трандуил медленно приблизился, остановившись в шаге от нее. Он не смотрел на нее, его взгляд был прикован к цветку.
— Что ты помнила? — его собственный голос показался ему хриплым от долгого молчания.
— Не картинки. Чувства. — Она обернулась к нему, и в ее зеленых глазах стояла такая бездонная тоска, что у него перехватило дыхание. — Я помнила, каково это — терять. Но я не помню, что я потеряла. Это... хуже, чем просто не знать. Это как вечно искать что-то в кромешной тьме, зная, что это было у тебя в руках.
Он молчал. Каждое ее слово било точно в цель, в его собственную, залитую льдом пустоту.
— Я не прошу тебя верить мне, — прошептала она, снова глядя на цветок. — И не прошу жалеть. Но иногда... иногда тишина становится слишком громкой.
И тогда он сказал это. Тихо, почти невольно, как будто слова вырывались сами, поддавшись магии лунной ночи и ее откровенности.
— Ее звали Эллериан.
Триэль замерла, не дыша.
— Она любила этот сад, — он говорил, глядя в пустоту, видя в ней давно ушедшие дни. — Говорила, что здесь пахнет надеждой. После... я приказал забросить его. Не мог выносить ее отсутствия в месте, которое она так любила.
Это была его исповедь. Первая за все бесконечные годы. Не подробная, не вся, но самая главная ее часть. Признание в том, что его лед — это не сила, а панцирь. И что под ним все еще болит незаживающая рана.
Триэль медленно, давая ему время отшатнуться, протянула руку. Но не к нему. К цветку. Ее пальцы коснулись лепестка, и он вспыхнул чуть ярче, отбрасывая сияние на их лица.
— Боль — это не значит забыть, — сказала она так же тихо, как и он. — Это значит, что что-то было... действительно важно. Может, этот сад не должен быть памятником ее отсутствию. Может, он должен быть... благодарностью за то, что она была.
Ее слова не были утешением. Они были... пониманием. В них не было жалости, а было странное, горькое утешение товарища по несчастью.
Трандуил посмотрел на нее — по-настоящему посмотрел. Не на загадку, не на угрозу, не на отголосок чужой магии. А на эльфийку с глазами цвета весенней листвы, которая, сама того не зная, только что коснулась самой болиной струны в его душе и не сделало ему больно.
— Расскажи мне, — попросил он. — О том, что ты чувствуешь. О своих снах. Не для того, чтобы разгадать тебя. А просто... чтобы послушать.
И под безмолвным взглядом луны, в заброшенном саду, где один цветок побеждал тьму, они заговорили. Два одиночества, нашедшие в тишине друг у друга спасение.