Глава 8
***
И снова сквозняк разгуливал по коридору, снова игрался с окружением и детьми, наполненных радостью от принесённых подарков. И вновь девочка с красными глазами его без внимания не оставила. В этот раз, к слову, не так пристально. Хоть из-за него еë и тянуло желание пресечь очередную попытку близняшек сбежать, обожаемый мальчик на деревянном скакуне больше не болел простудой, а значит волноваться особо не было причин. Целебный чай пожилой Григоры на долго укрепил здоровье... Как и обычно, Рихти и Линсе в деле помогали тройняшки, пристально следившие за высокой дамой через замочную скважину. Последняя на протяжении двух дланей так ни разу и не встала с кровати, разве что единожды приподнялась на локти. Побезпокоил шум за дверью. Она понимала, кто это был. Снова сëстры и маленькие соглядники. Однажды им удалось выбраться, и даже после того как поймали они не успокоились. Второй раз Лирра не пыталась больше помешать девочкам сама. Воспитатель понимала: попытки никогда не закончатся. Ей трудно смириться с этим, она не хочет, чтобы девочки пострадали. Как следствие, предложила дождаться окончания мракомраза, но те что тогда, что сейчас показывают нежелание ждать, даже не смотря на опасность пробудить свою тьму – настолько им неприятна злюка. Поэтому пришлось идти на хитрость. Выросшая во дворе снежевичка, аккурат рядом с воротами, была рада помочь сдержать неугомонных в обмен на платье. Не самое красивое, так как Штрын не сильно увлекается нарядами, но этого достаточно. Море примет всё.
Потолок, охваченный пристальным взглядом мисудры, был усеян трещинами от краски. Они разходились от люстры-й стен, как молнии в осенний круговорот гроз среди густых, серо-синих туч. Примерно такие-же были по ощущениям и на её душе. То, что произошло в эту темнашку, заставило старые раны вскрыться, разорвало наложенные женой грубо швы и выплеснуло накопившуюся боль, обиду, злобу, тоску... Ей очень тяжело приходится переживать воспоминания о детстве, особенно связанные с матерью. Когда те возникали на уме, единственным средством подавить их было лекарство, прописанное врачом. Но это лишь оттягивало груз, и чем чаще она сопротивлялась, тем тяжелее он падал на сердце...
Место у ног, где недавно лежала химерка, ещё не успело остыть. Стражники зашли за ней ранее, хотели и сами поесть, и её накормить. Предложение сделать тоже самое с ними жена наглядно отмахнула, вежливо попросив занести еду в комнату. Она подвинула поближе к пролежню свою волнующуюся ногу. Ощущать оставленное многозначительное тепло было очень приятно, это вызывало лёгкую улыбку и мурашки по оболочке.
"Удивительно, как за эти витушки успело многое перемениться... и не в худшую сторону... " – подумала про себя Штрын, вспоминая всё пережитое с девочкой.
Ещё немного повалявшись в постели, Лирра неспеша уселась на край. Доставать ногу из под одеяла не очень хотелось. Тотмиг-же послышался шёпот из-за двери – мальчиков напрягли перемены. Да так, что, судя по последовавшему грохоту, они свалились друг с друга! Затем к глухому отзвуку присоединилось тихое шипение. Рихти крайне недовольна и напугана, ведь если услышат их копашение – план накроется медным как зубы поварихи и горничной тазом... Нет, он итак уже накрыт. Им осталось это только понять. Чуть послушав наставления и дождавшись тишины, Штрын неторопливо встала с постели по направлению к шкафу. Каждое её движение, предположительно, сопровождалось внимательным взглядом одного из разведчиков и его комментариями. Чем ближе она подходила к двери, тем они больше затихали.
— Подглядывать не хорошо, – прошептала жена, закрыв замочную скважину заслонкой. Она часто оставляет её открытой для тройняшек, чтоб те учились ремеслу прелагатая, но не в моменты переодевания. После этого за деревянной преградой снова зазвучал переполох, пуще прежнего. "Она ведает!" – запаниковали мальчишки. "Это вы виноваты!" – упрекнула правая голова. А воспитателя это только позабавило... – Дети такие наивные... Это их красит... – на лице морщинами снова проступила улыбка.
Небольшая перепалка в итоге закончилась уходящими вглубь приюта шагами. Приятно, что девочки остались в безопасности.
Платяной великан разкрыл перед воспитателем свой небогатый внутренний мир. Внутри висели на плечиках серые льняные рубашки, повседневное зелëное платье, голубая юбка, балахон и единственный яркий, кружевной наряд.
"Не-е-ет, твой миг ещё не настал..." – задумчиво глядела жена на белый сарафан.
Вид открытой широкой шуфляды внизу точно также разочаровал. Впервые. Ещё чуть перебрав и осмотрев одежду в ней-й на верху, чувство не пропало. До Лирры дошло, насколько скромно она относилась к своему внешнему виду. Взгляд невольно упал на отражение в надверном зеркале. Она увидела в нём уставшую, израненную прошлым, притворяющуюся взрослой жену. На это намекали грустные глаза, мешки под ними от постоянного недосыпа и травы, а также резко проступающие от тревожных мыслей на спокойной шевелюре заусенцы. Разпахнув дверцу пошире, Штрын отошла подальше от неё, чтобы лучше себя разглядеть. Продолговатое лицо на длинной шее плавно перетекает в плечи худой фигуры, скрываемой потрëпанной витками ночнушкой. И как с чувствами о сдержанности в одеянии, она испытала странное притяжение к образу перед ней. Такое бывало разве что в далеком детстве. Желание увидеть больше, любопытство перед самой собой, сподвигло снять с себя белëсую "вуаль". Взявшись за низ, Лирра начала приподнимать юбку, дошла уже до груди, но увидев руки остановилась, отвернулась, зажмурилась. Они напомнили ей, от чего та всегда ходит в закрытых нарядах. Ту часть тела, на которую она изо всех сил старается не смотреть. Но, глубоко вдохнув, продолжила начатое. Интрига перед новыми эмоциями вдохновляет на подвиг. Наконец, стянув ночное платье, воспитатель посмотрела на Себя. Ранее неясные формы обрели чëткие границы. От шеи до плеч протягиваются тонкие ключицы, вниз уходит грудь – немного провисшая из-за возраста, но такая-же наливистая как в молодости, – по бокам виднеются рëбра, ещë ниже – впалый живот с "жирочком". Верхняя часть тела полностью удовлетворила. Воспитатель почувствовала в образе красоту, однако решиться сказать об этом ещë не может. И вот очередь дошла до рук с ногами. Плечи постепенно переходили в щупальца, не имеющих на первый взгляд локтя, оканчивающиеся однородными ладошками. А достаточно широкие бëдра сужаются к низу, отдалëнно напоминая форму ног, но слитых воедино и стоящих на клубящемся, жидком дыме из тëмной материи. Удручающий вид отразился как Лирра в зеркале воспоминанием. Ребëнка, подростка, деву и жену всегда сопровождала ругань...
"Чудовище..." – как разстроенная виолончель прозвучал голос матери, полный брезгливости...
— Нет... Не правда.., – отведила с дрожью Лирра отголоску.
Ненавистные конечности напряглись, начали принимать отчëтливую форму. Руки перестали быть щупальцами, ладони приобрели пальцы. Ноги разделились, появились стопы, дымка сгустилась и прильнула к ним. Теперь Лирра больше походила на маму, однако что тогда, что сеймиг эти действия не отзывались положительно.
"Уйди от меня, отродье!" – лишь эта язва звенела в голове. Другого отведа никогда не было.
Части тела заволновались, потеряли человеческий вид. Вернулось отчаяние...
Аккурат в тот момент, когда Штрын надела зелëное платье и подготавливала люльку, в дверь постучали. Негромко, медленно. Это был фонарщик. Лирра везде уведит его спокойствие.
— Я могу войти, Лиррочка? – осторожно проскрипели старческие нотки.
Дав добро, судра открыла дверь, пригласила жестом руки дедушку в комнату и уселась на кровать, продолжив начатое с трубкой. Через порог, опираясь на удлинняющуюся как подзорная труба трость, полуприсядя из-за долговязых ног, вошëл в старой как мир ночнушке Беннидикт. В таком положении он был чуть выше Эдварда. В свободной руке неслась тарелка с приготовленным завтраком. Его запах привлëк воспитателя.
— Братья на вас дело смахнули? – она ухмыльнулась.
— Отню-юдь, дорогая! Я лишь посы-ыльный! – понимающе посмеялся Бенни.
Но не успела жена позабавиться, как вспомнила важное:
— Ах, ой, а дети? Кто за детьми смотрит? – Штрын всполошилась, захотела выбежать к окну коридора, смотрящего прямиком во двор. Пока стража занималась перекусом, за ними должен был следить Беннидикт.
— Ну-ну-у, утихоми-ирься! – успел усадить еë обратно старик, – Кла-арочка смотрит за ними! Я их одних-бы не оставил!
Имя горничной не внушало уверенности. По мнению Лирры, она достаточно разсеянная, чтоб заниматься таким отведственным делом.
— Судра Скулбон? Она точно справится? Вспоминая, как она не могла найти швабру, которую в этот момент держала у себя в руке, я не думаю, что и детей так не потеряет...
— Будь в ней уверенна, лапонька. Я ни толики не сомневаюсь. Тот случай не её натура. Так, старческая несобранность... – отмахнулся фонарщик тощей четвернëй от претензий. На деле он понимал, что эта черта в ней часто проявляется. Просто хотелось её прикрыть и дать шанс проявиться с лучшей стороны, – Вон! Я и сам бываю таким! Вспомни, как недавно хотел зажечь лампы на улице! Я к тебе тогда захаживал, беседовали славно, а потом в окно кричал, чтоб мне сумку со свечками скинула! Забыл на столе твоём, разстяпа! Ну, помнишь?
— Хм, твоя правда... бывало... – яркое воспоминание не на долго отвлекло от беспорядка в голове. Не смотря на умелость старика замылить глаз, воспитатель чувствовала лукавство. И непоколебимую убеждённость... От части, ей было завидно. В неё даже собственный родственник не верил. Мысли эти прогнали лучик света и заставили поникнуть.
— Что-то ты не в себе, дорогуша. Не ведомо совсем! Нет ни крику, ни сердитых глаз... – старина присмотрелся сквозь линзы толстых очков, покосив голову на бок, – Только усталость... Стряслось чего, м? – и глянул из под них, подняв лысые брови.
Фонарщик присел рядом с женой. Та напротив, слегка отстранилась, но, чуть подумав, помялась на месте да также подсела поближе. В ней кружился вихрь чувств, долго удерживаемых собственными заморочками...
Недолго думая, он вручил ей ещë тëплую тарелку. Уже готовая к поджогу люлька с промедлением была отложена на тумбочку.
— Наберись сил, они пригодятся. И что-бы там тебя внутри не терзало, девочка моя, это уже в прошлом.., – старик взял еë за предплечье, – А оно никакого права не имеет тебя трогать! Иначе это не жизнь будет, а вечная борьба! – взгляд его на недолгий миг устремился в пустоту, омрачнел, – Или бегство...
Лирру снова окатили неприятные думы, однако в этот раз она более ясно могла видеть их границы. Они не были всей ей, а лишь маленькой, очень назойливой частью. По сравнению с ней, они начали казаться незначительными. Осведомнение их размера облегчило груз на сердце, разслабило тело, а волосы перестали топорщиться.
— Во-от, молодец... – видя, как Лирра прислушалась к нему, длинная ладонь незамедлительно погладила успокоившуюся причëску.
Ласка и похвала, вечно отвергаемые воспитателем, но которых так долго не хватало, вызвали невероятную бурю эмоций, выплеснувшиеся через печальную улыбку и слëзы.
— ... благодарю... – она прильнула к старику в объятия. Не смотря на то, что он был неродным, вёл он себя так, словно она его внучка. Или даже дочь. Любимая...
Бенни удивила такая близость. Штрын не позволяла себя обнимать, а тут сама накинулась! И не пререкалась, когда тот обращался к ней с теплотой... Упускать шанс проявить отведную любовь он не смел, мигом прижал к себе. Неподдельный запах его чувства вызвал у воспитателя внутреннюю дрожь. По ощущениям, это объятие длилось целую вечность, ибо каждый его миг пробовался на вкус с великим наслаждением. Так долго отвергаемым, но таким желанным... Дрожь отразилась тихим всхлипом, трепетный восторг лился через край ручейками сквозь закрытые веки, улыбка спадать не спешила... Однако, что-то потревожило идиллию. Ощущение бура, впиваемого в оболочку, навязчивого и незримого. Он был похож... на взгляд. Пристальный, изучающий. Это не могли быть тройняшки, единственный способ её увидеть был перекрыт латунной заслонкой. Да и делали они это с любопытством и азартом, а тут скорее... осуждение? недовольство? раздражённость? Это заставило открыть глаза, резко отпрянуть, чуть не пролив всё ещё удерживаемую в руке кашу, и оглянуться. Старик чуть за сердце не схватился – настолько всё произошло внезапно.
— Ох, не пугай меня так... Чего стряслось, дорогуша?
Лирра напряжённо вглядывалась в каждую мелочь комнаты, но ничто не говорило о тайном наблюдателе.
— Чувствуете запах? – продолжая осматриваться вопросила Штрын.
— Лиррочка, мой нюх уже да-авно-о притупился. Что именно ты ощущаешь? – обезпокоенно, также как жена, решил оглядеться Бенни.
— Мной... как будто кто-то был недоволен.., – принюхиваясь, предположила воспитатель.
— Можа показалось тебе? Нанюхаешься травы своей, так потом нос не чует как надо... – недовольно кивнул в сторону трубки старик. Замечание-же, как всегда, прошло мимо ушей.
Просидев так с персту, вслушиваясь в окружение, к парочке-таки вернулось спокойствие. Не найдя никакого подтверждения наблюдателю, Штрын списала всё на очередной отголосок.
— Да... может и показалось...
После такого снова предаваться чему-то личному разхотелось. Фонарщику это было очевидно, потому предлагать откровенно побеседовать не стал. Накрутится ещё виток.
— Ну, ладно, тогда пойду. За светом следить нужно и детей уберечь от "Кларисыной несобранности"! – шутка прозвучала с надеждой, которая разбилась о грустную улыбку воспитателя, – Ты – большая молодец, Лиррочка. То, что ты решилась открыться миру – это уже большой подвиг! И я верю, что ты не отступишь и преодолеешь нагромаждённые беспокойством стены. У тебя хорошо получается...
Помахав на последок, старик закрыл за собой дверь, оставив жену наедине с тишиной и подостывшей кашей...
Около десяти перст воспитатель просто буравила взглядом завтрак. Овсянка выглядела не так, как обычно её готовит кухарка. Аккуратно, с "яблочным сердечком" и приукрашенная злаками, косточками да сахаром. Видно подчерк Эдмунда. Он не упустит шанса проявить заботу даже к самому строптивому лику... Чем дольше жена вглядывалась в эти детали, тем больше её охватывал стыд...
"Я... что-то к этому испытываю?" – промелькнул вопрос в голове.
Не увидав ничего нового, жена прислушалась к запаху. Каша источала не только свой привычный характер, но и приобретённый. Такой, каким её награждают повара, от чего блюда у разных дельцов выходят несхожими. Любовь... Свойственная силачу любовь...
"Я столько раз отгораживалась от него, старалась не замечать... а он даже и не думал об этом... Он всегда был рядом... или мне кажется?"
Вспоминая все моменты, когда Лирра пересекалась со стражником, и впрямь виднелась тяга. Здоровяк переживает за неё. Не важно, насколько сильно. Он не хочет бросать кого-бы то ни было в беде.
Как и положено, мисудра присела за свой стол. И вот, настал тот миг. Ложка медленно приближалась к образовавшемуся рту. Рука дрожала, иногда осекалась. Лирре было очень волнительно от того, что ждёт её. Настолько, что даже оболочка начала разходиться волнами! Она не знала, какие чувства на неё нахлынут, учитывая новообретённую открытость... Но каша достигла своей цели. Медленно и не уверенно она была проглочена... И внезапно, волны сгладились. Это продолжалось мгновения, но как и с объятиями, они разтянулись на долгие витки. Ком вкуснейшей овсянки нёс за собой невероятную ношу, способную осилить только самое большое сердце. Столько любви и заботы! И всё в одной крохотной ложечке! А ведь там ещё целая тарелка! Все эти эмоции и мысли округлили глаза, разширили вертикальные зрачки, а от сердца по всему телу прошёл всплеск, отразившийся рябью как от упавшей в воду капли... Ещё с персту жена сидела неподвижно, смотря в пустоту. Осведомление шокировало её. С трясущейся губой, она шёпотом произнесла слова мамы, которыми та бранилась после ухода мужчины:
— Дура... Какая-же я дура...
Будто гром среди ясного неба возникла тряска. Да такая, что аж сама Штрын волной разходилась. Затем ещё. И ещё... Она становилась сильнее и громче, словно приближалась к ним.
— Это ещё что такое?! – спросила испуганно у пустой комнаты воспитатель. Её слова словно отвед отразились эхом и дали понять, кто может издавать такой грохот, – ... о нет... Цветок!
Как ошпаренная серебром, Лирра выбежала из комнаты, оставив кашу остывать на столе. Всё внимание ушло на мысль: "Нужно уберечь Ми!" Пронесясь по коридору как ураган, какому само Море-бы позавидовало, и слетев по винтовой лестнице на первый этаж, жена первоочерёдно побежала на кухню. Она искренне надеялась, что братья всё ещё там, охраняют ребёнка. Оказавшись на месте, заметила лишь Григору. Суетливо ловила падающую посуду.
— Хаммерин, где Ми?! Где стража?! – раздался вопрос на весь обеденный зал.
— Девочка здесь, со мною! Помогает мне! – указала она на шастающую около высоких столов химерку, "микнувшую" в отвед, – А мальчики на улицу убегли! Детей спасать! – и махнула в сторону двора.
Штрын молния пронзила. Они на улице! Все до единого! Но, словно по её зову, донёсся из коридора переполох. В сопровождении старого фонарщика и горничной дети следовали вглубь Приюта.
— Я присмотрю за ними, Лиррочка! Поди к молодцам, помоги им! – кричал Бенни званой внучке. Он знал, что там она будет нужнее, – Не забудь игрушки! Они в кладовке! – подсказал напоследок перед окончательным уходом.
Судра не подумала об упомянутых стариком побрякушках. Надвигающаяся опасность настолько редка, что запамятовать о них легче лёгкого. Однако ими можно отделаться от незваного гостя... или гостей. Жена почувствовала, как частота шагов сбилась. Казалось, что ног было не две, а несколько пар. С жутким холодом, жена предупредила пожилую кухарку:
— Григора... Готовься...
Не теряя ни персты, Штрын направилась за украшениями. Уж очень она не хотела к ним прибегать, но случай того требовал. Открыв с другой стороны лестницы дверцу, она быстро обнаружила нужный ящик. После побежала к выходу, гремя на весь коридор стекляшками. Снаружи её не ждали затихшие, готовые к бойне стражники.
— Лирра? Почему ты здесь? – удивился здоровяк.
— Дь-дь-действительно! Ух-уходи! Т-тут опасно! – поддержал мелкий.
И как только обратили внимание на ящик, сразу умолкли.
— Рада, что и без объяснений поняли. А теперь – ждём... – на диво обоим сказала она это спокойно.
Шаги чувствовались не только со стороны переднего двора. Они шли ещё с тыла. Вообще отовсюду! но больше их было всё-таки спереди... И тут всё затихло. Даже Тьма не бурчала. Лишь позёмок стелился по сугробам, немного колыхая зимозвоны... Вокруг была непроглядная пелена. Почему-то мгла подступила близко даже не смотря на зажжённые фонари. Её... словно протолкнули... Спустя несколько фаланг она отступила, представив троице пустой двор с дорожкой, заросший внутри и снаружи вдоль забора высокими елями.
— ... почему... Почему так много..? – не понимая важности повода, вопросила опешившая дама. Аж бабочки внутри красных игрушек засуетились, чувствуя скорый торг.
А стражники лишь зенки повыкатывали да рты пораскрывали...
Деревья зашевелились. Не от ветра, нет. Его почти не было. Из-за стволов начали показываться спрятанные вторые ноги, а самые толстые ветки – руки – опустились вниз. Чуть выше них показались многозрачковые глаза.
"... тривеглум на пороге стоит..! и томно дышит, ожидая мига, чтобы цапнуть..." – прокатилось у мисудры в голове воспоминание.
Заступники цветочка начали медленно приближаться к троице. Те в свою очередь напряглись, были готовы к любому удару.
— На ворону не похож, но каркаешь знатно... – заострила для разрядки Лирра.
— Всё для вас, главпа, – нервно хихикнул Эдмунд.
Как ни странно, тривеглумы были спокойны, не спешили нападать.
"Может тех украшений, что в ящике, хватит для них? Хотя сорвала всего три цветка... Должно быть не так много..." – продолжила думать жена, озираясь вокруг.
За возникшей чащей послышался громкий шелест и треск. Это был приказ разступиться – так поняли сотрудники приюта. Деревья разошлись по сторонам, показав самого старшего из них. Его кора была суше пустыни, а иголок на раскидистых лапах почти не осталось. Толи отсутствие света так повлияло – частое явление, – толи из раздражения все повыпадали. Больше было похоже на второе, ибо тот подрагивал, как от выстрелов. Великан осторожно подошёл к хозяевам дома и застыл, смотря куда-то вперёд, а не на них. Они тоже подняли головы... и ужаснулись. Ми стояла на подоконнике открытого окна.
Крупный стражник схватил воспитателя за руку и посмотрел ей в глаза, понимая, что та сейчас впадёт в панику.
— Лирра. Никаких резких движений, – прошипел он ей тихо, – Если дёрнешься – сделаешь хуже.
— Откуда такая уверенность?! Её сейчас заберут! – отведила она также шёпотом.
— Если-бы хотели – разнесли-бы всё тут. Не понимаешь? Успокойся...
И ведь действительно. При обычных обстоятельствах, в бахту они не раздумывая защищают пострадавшие растения. Даже торговля душами не всегда успокаивает, а колыбель и подавно! Но тут что-то иное...
— Р-р-ребят... с-смотрите! – указал Эдвард наверх.
Тривеглум аккуратно протянул свою лапу к девочке, давая на неё взобраться. Та с очень большой осторожностью, но с нескрываемой охотой сделала это. Без дольки страха, будто всё осознавая. Древо приподняло Ми повыше к своей макушке, где произрастали сине-чёрные, соразмерные ладони плоды – глузды. Среди них выделялся один – крупный как голова, сморщенный и словно опухоль возникший не к месту. Он пульсировал морским свечением, будто манил к себе. Именно к нему и потянулась малышка. Именно его и хотел отдать тривеглум.
Когда плод был сорван, дерево пошатнулось, вздрогнуло, но затем разслабилось. Глузда создавала напряжение, не давала покоя. Собравшись, он потихоньку опустил лапу и дал силачу забрать девочку, а после отошёл назад, не отворачиваясь, и пал ниц. Остальные тривеглумы повторили за ним...