Глава 16
С самого утра моросил мелкий дождь. Альфонса готовили к похоронам его отца. С самого пробуждения он чувствовал усиливающуюся нервозность и волнение. Он помнил похороны матери и это не тот опыт, который ему хотелось бы повторить. Даже с не очень любимым отцом. В тот день, два года назад, по издевательски светило солнце, а птицы заливались радостными мелодиями. Всё вокруг будто бы смеялось над утратой не только Альфонса и его семьи, но и всего королевства. В тот день он не проронил слёз ни на церемонии, ни на пиру. Но, вернувшись в покои, он позволил себе выпустить чувства, которые гложили и пожирали изнутри. Слёзы лились ручьём пока он, наконец, не уснул.
Но сейчас всё не так. Сейчас умер человек, который плохо к нему относился большую часть жизни. Альфонс уже принял то, что от чувства горя ему не убежать, а обманывать себя было глупой затеей. Но сегодня он не сможет показать своих чувств даже за закрытыми дверьми покоев. Он сможет лишь вытирать слёзы о подушку, стараясь заглушить плачь, потому что...
Потому что он не один, но одинок.
Потому что Нарцисса может не понять.
Потому что Альфонс не хочет выглядеть слабым.
К девяти утра Альфонс уже был готов: в чёрном костюме, на котором были вышиты гербовые цветы розовыми шёлковыми нитками и с уложенными волосами. В этой одежде он выглядел ещё более хмуро, чем раньше. Ему никогда не шёл чёрный цвет.
Нарцисса вышла из-за ширмы через пятнадцать минут. Чёрное платье с такой же вышивкой на удивление очень шло ей. Передние пряди светлых волос были заплетены в нетугой хвост, который был украшен скромным чёрным бантом – сегодня не повод для бо́льших украшений. Её холодное лицо как нельзя лучше подходило гнетущей атмосфере.
Альфонс не сказал ей комплимента, как обычно это делал и даже не предложил руку. Он чувствовал себя обессиленным, не способным даже на маленькие знаки внимания. Всё что он мог делать, это хмуриться и стараться держать эмоции в узде, что отнимало всю энергию, которой и так было немного. Нарцисса выглядела так, будто бы хотела что-то сказать, но не решалась, то открывая, то закрывая рот. Мило с её стороны, что она хотела поддержать Альфонса, но от сочувствия ему станет ещё хуже. Он знал, потому что так было с мамой. Даже когда он успокаивался, и грудную клетку уже не так сильно душила жгучая боль, а на глаза больше не наворачивались слёзы, всегда находился человек, который во всех красках расписывал, как он сожалеет об утрате, как смерть жестока и как он понимает чувства Альфонса. Это делало только хуже. Скорбь и тоска вновь возвращались с новой силой, мучая и напоминая об утрате. Поэтому Альфонс сторонился любого вида поддержки и сочувствия.
Он сам разберётся.
Он сам справится.
Он сам утрёт свои слёзы.
Розарий был так же прекрасен, как и при свете солнца. Розы чуть понурили бутоны, словно скорбя вместе с Альфонсом. Умер член семьи Розфельд. Умерла роза, которая, казалось, цвела пышнее всех. И розарий почувствовал это. Умер тот, кто не только удержал власть и могущество, которого добился его отец, но ещё и преумножил его.
Они с Нарциссой вошли в храм, где уже собрались дворяне, проживавшие во дворце или рядом со столицей. В центре помещения стоял стол из белого мрамора, а на нём покоился Йохан. В зале пахло благовониями – отца отпевали здесь два дня. То тут, то там слышался плачь и слова утешения, а некоторые люди подходили и с печалью смотрели на покойного. Альфонс знал, где он должен стоять и провёл Нарциссу точно на их место – справа от стола. Но не у самого изголовья, ведь во главе стоял архидуалит, а возле него король и королева, которые общались с аристократами. К Альфонсу подошёл лорд Брей и слегка склонил голову. Спустя пару приветственных фраз он выразил свои глубочайшие соболезнования, как предписывал этикет и «человеческая мораль». Альфонс сухо поблагодарил его, давая понять, что не только не нуждается в сострадании, но ещё и не желает его ни в какой форме.
Альфонс посмотрел на помост, на котором стоял алтарь. В прошлый раз он был в храме чуть больше месяца назад. И тогда повод был тоже, увы, не радостный. Каково сейчас было Нарциссе стоять на похоронах человека, которого она всем сердцем ненавидела? Альфонс глянул на неё, она смотрела чётко перед собой. Её лицо было каменным. Даже для похорон оно было слишком серьёзным, но Нарцисса не старалась делать вид, что плачет или сожалеет. Она просто смотрела куда-то вдаль, думая о чём-то своём.
Взгляд Альфонса же был рассеянным. Всё вокруг стало таким нереальным и эфемерным. Будто бы всё это происходило не с ним, он был просто зрителем. Мир словно покрылся серой дымкой, а происходящее вокруг стало неважным. Все эти благовония, свечи, слёзы и даже дождь за окном были плохим муляжом, подделкой настоящего мира, где, на самом деле, всё было хорошо.
Альфонс посмотрел на отца. Его кожа была серого цвета, а глаза закрыты. Альфонс присмотрелся, это был точно его отец. Его лицо, подбородок, скулы, губы. Его оболочка, в которой он прожил пятьдесят лет, до смешного мало. «Это не отец» – звенела мысль в голове Альфонса. Он больше не видел его. Лишь тело, которое уже им не являлось, потому что не тело делает людей людьми, а сознание. Душа, которая покинула Йохана и отправилась к Двуликому Богу.
Из прострации Альфонса вывел звучный голос архидуалита. Вмиг все присутствующие заняли свои места, и в храме послышалась благоговейная тишина.
– Сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память важного человека не только для его семьи, но и для всего королевства Родос. Йохана из семьи Розфельд, бывшего короля и Главного королевского советника, члена пяти главных семей королевства Родос. Прочтём же молитву о его спокойном пребывании на Райских Землях под опекой Двуликого Господа.
Вообще, по правилам перед прочтением молитвы архидуалит должен был упомянуть последние слова усопшего и уже на их основе начать его отпевание. Но, поскольку никто не мог знать, что отец сказал перед смертью, эту часть решили опустить.
Архидуалит взял тонкую золотую цепь, на конце которой висело уже дымящееся кадило. Священник поднял его над головой покойного и начал читать молитву:
Этот слёзный день настанет,
Но из праха не восстанет
Человек, что прожил жизнь,
Ты пред Богом преклонись!
Помолись же вместе с нами
И очистись в свят купальне.
И предстань пред Богом в суд,
Кой же все живые чтут.
О Двуликий, сжалься к нам!
Подари нам светлый Дар!
Упокой же душу грешную,
Чтобы стала безмятежна.
Люди хором вторили за архидуалитом. Альфонс тихонько шептал себе под нос давно заученные слова, не вкладывая в них особого смысла. Так было легче абстрагироваться и притупить нарастающую боль. Не думать о том, что всё кончено и что больше Альфонс никогда не увидит отца. У них только начали выстраиваться нормальные отношения. Только лёд тронулся и отец, казалось, был готов принять его. Но судьба всегда смеётся последней. У неё всегда есть свои планы, как разрушить хрупкое перемирие и оставить только прах от отцовского внимания. Жестока и несправедлива.
Альфонс мельком глянул на Нарциссу. Она тоже тихо шептала молитву, но ему показалось, что её голос дрожал, будто она сожалела о смерти его отца.
– Склонитесь перед усопшим и последуйте в крипту, чтобы проводить покойного в последний путь, – сказал архидуалит и через несколько мгновений к телу подошли четверо мужчин и подняли дубовый настил, на котором лежал Йохан.
Все присутствующие присели на одно колено, чтобы почтить кончину члена королевской семьи. Когда все склонили головы, Альфонс почувствовал, как кто-то легонько сжимает его предплечье в знак поддержки. Нарцисса на него не смотрела, она не была уверена в правильности своих действий, но её рука по-прежнему поглаживала Альфонса. Он почувствовал, как в носу защипало, и отстранился от её ласки с быстро брошенным: «Не стоит». Нарцисса удивилась, а потом робко прижала руку, которая только что гладила Альфонса, к груди. Нарцисса потупила взгляд.
Когда тело отца вынесли из храма, все поднялись и последовали за процессией. Вход в крипту был сразу за храмом.
Альфонс почувствовал холодный спёртый воздух, пахнущий пылью и землёй. Крипта состояла из нескольких огромных помещений, в которых стояли саркофаги, а на них статуи почти всех членов королевской семьи. Перед похоронами служители церкви заблаговременно зажгли факела, поэтому под землёй было достаточно светло. Они прошли вглубь, останавливаясь рядом с каменным, пока ещё пустым, саркофагом. Носильщики дождались, когда остальные аристократы займут свои места в достаточно просторном помещении, и опустили настил с телом отца в саркофаг. Архидуалит ещё раз помахал кадилом над телом и потом дал знак закрывать саркофаг крышкой. В будущем на ней расположится статуя Йохана, но пока крышка была пуста: мало какой скульптор способен по картине воссоздать образ во весь рост за два дня.
– Время для прощальной речи от членов семьи! – огласил архидуалит и к нему подошёл Душасана с тёмной розой сорта Блэк Баккара в руке.
– Мой отец был великим человеком, как и любой Розфельд, – начал Душасана. – Он знал, что его жизнь не вечна, поэтому оставил большое наследие для своих детей. Нас ждёт тяжёлое время без него, но на его примере мы сможем достичь былого процветания и славы, чтобы он, смотря на нас с небес, мог гордиться своими детьми, – Душасана говорил чувственно, а в голосе слышалась печаль. Несмотря на это, Альфонс сомневался в его искренности, ведь отца Душасана не очень любил. Альфонс не мог винить брата за это. Будь воля Альфонса, он бы и сам отрёкся от скорби, но сердце чувствовало по-другому.
Душасана положил розу на крышку и отошёл на своё место. Следующей вышла Мелани. Архидуалит дал ей розу того же сорта.
– К сожалению, я знала лорда Розфельда лишь два года. Только благодаря ему сейчас я имею любящего мужа и счастливую семью. Это был мудрый и рассудительный человек, который делал всё ради величия королевства и семьи Розфельд. На его методах и взглядах мы будем учиться быть королём и королевой, которые достойны своего народа.
Альфонс не мог прочитать, всё ли, что Мелани сейчас говорила, было правдой или красивой игрой перед аристократами. Но её скорбящий голос не давал усомниться в искренности присутствующим. В любом случае, даже если это был лишь фарс, общественность была довольна её словами. Она тоже положила розу на саркофаг и удалилась на своё место.
Следующей была очередь Альфонса. Он подошёл к саркофагу и взял розу, которую ему протянул архидуалит. Он тяжело вздохнул, давая себе время собраться с мыслями, и начал:
– Мой отец был сложным человеком. Многие, кто достаточно хорошо его знал, согласятся со мной, – Альфонс сделал небольшую паузу, обводя взглядом окружающих. Ему было тяжело говорить следующие слова. – Но он был хорошим королём. Я осмелюсь сказать, что он был лучшим за последние столетия. Его серьёзное отношение к своему статусу и усердная работа помогали переживать кризисы и улучшать жизнь в королевстве, как для аристократов, так и для простых жителей, – Альфонс прочистил горло, пытаясь избавиться от неприятного кома в горле, который мешал ему говорить. Альфонс снова посмотрел на толпу, но его взгляд задержался на глазах Нарциссы. Она смотрела на него спокойно и холодно, однако в её голубых, подобно льду, глазах, Альфонс увидел поддержку. Он на миг затаил дыхание, и продолжил, выдыхая следующую фразу: – Но, несмотря на его строгое отношение, он делал приятные вещи для своих близких. За что я ему благодарен...
Альфонс чуть тряхнул головой, будто смахивая наваждение, и положил розу на саркофаг. Он не хотел говорить последние фразы. Он даже не до конца понимал, что они значили, но глаза Нарциссы обнажили потаённую сторону, которая удивила и самого Альфонса. Что он имел в виду под «приятными вещами»? То, что отец, несмотря на своё упрямство, признал неправоту и несправедливое отношение к Альфонсу? Или же... Неужели он имел ввиду женитьбу на Нарциссе? Он не понимал. Ровно как не понимал, почему стал считать их брак не наказанием, как раньше, а наградой.
Он встал на своё место, и к саркофагу вышла последняя «родственница» Йохана. Самая большая насмешка, которую только можно было придумать. Нарцисса должна сказать, почему скорбит о Йохане Розфельде или что хорошего он сделал. Для Нарциссы – ничего хорошего. Она его тихо ненавидела, но если бы могла, прокричала бы тысячи причин прямо аристократам в лицо. Альфонс почувствовал укол совести за то, что забыл об этой части и что не смог избавить Нарциссу от обязанности показать свой уровень актёрской игры перед публикой. Она подошла к саркофагу и приняла розу, не показывая своих истинных чувств. Нарцисса оставалась спокойной, но когда начала говорить, Альфонс заметил, как её губы задрожали:
– Йохан Розфельд был отличным политиком, – её голос приобрёл сожалеющие нотки. – Он знал, что лучше для его семьи и делал всё ей во благо. Несмотря на то, что я дочь предателей, он был благосклонен ко мне и позволил войти в его семью, что было очень великодушно с его стороны, и это я смиренно приняла, – Нарцисса запнулась на секунду, но быстро продолжила подрагивающим голосом. – Он был милостив к людям, к которым должен был, – по её щеке скатилась одинокая слезинка, оставляя влажный след, который поблёскивал при свете факелов.
Нарцисса положила розу на саркофаг и вернулась на место рядом с Альфонсом. Окружающие стали перешёптываться, удивлённые такой речью Нарциссы. Послушав пару сочувствующих вздохов и удивлений, что она переживает о смерти Йохана, Альфонс понял, что она блестяще справилась со своей ролью. Ему всё ещё было жаль, что ей пришлось вымучивать из себя эту ложь, такую неочевидную для окружающих, но явную для Альфонса. Он удивился, когда увидел слезу, но быстро понял, что плачет Нарцисса вовсе не по Йохану. Альфонса поразила стойкость, с которой она вынесла пытку.
– Теперь, когда прощальные речи были сказаны, я зажгу свечу священным пламенем, которое озарит для души путь к Двуликому, – архидуалит поставил большую свечу на холодный камень и зажёг её одним из факелов. Фитиль разгорелся и начал медленно топить воск. – Церемония окончена. Прошу пройти в банкетный зал, чтобы отметить уход Йохана Розфельда на небеса.
Аристократы стали неспешно выходить из королевской крипты. Банкетный зал находился в главном крыле дворца, куда все и направились. Дождь прекратил моросить, оставив после себя серое небо и запах мокрой земли, который Альфонс так любил. В детстве ему было очень интересно наблюдать за садовниками, капающими ямки для посадки цветов, поливающих рассаду и пропалывающих грядки. Он вместе с мамой любил проводить время в розарии или королевском саду, наблюдая за работой садовников. Наверное, от этого он так и любил запах мокрой земли.
В банкетном зале уже собралось много народу. Теперь, когда отца больше не было, Альфонсу пришлось сесть рядом с Душасаной, как самому близкому и теперь уже единственному кровному родственнику. Нарцисса села по левую руку от Альфонса. Он заметил, что по её рукам пробежали мурашки, и она немного поёжилась, наверно, лёгкое платье совсем не защитило её от холода. Альфонс подозвал служанку и тихо приказал принести Нарциссе фруктовый чай.
Пир начался. На этот раз не было никаких увеселений кроме оркестра, который наигрывал унылую грустную мелодию. Танцевать на поминании тоже было не принято, можно было только есть и разговаривать. И так обещал пройти весь день. Альфонс не понимал эти традиции. Неужели от смерти человека близкие и друзья недостаточно страдают и надо нагнать ещё больше тоски и апатии? Это было похоже на наслаждение страданиями, будто чем больше слёз ты пролил, тем больше ты показал свою скорбь. А что на счёт Альфонса, который не мог показать страдания на публике? Как бы его слёзы восприняли другие советники или рыцари? Альфонсу надо было держать лицо, да и он сомневался, что душа отца, если он наблюдал за этим действом, так уж хотела видеть страдания и слёзы близких.
Нарциссе принесли чай, чему она очень удивилась, но с удовольствием приняла тёплый напиток. Альфонс не стал говорить ей от кого этот чай, но Нарцисса отпив немного, посмотрела на Альфонса благодарным взглядом. Всё-таки она действительно проницательна. Она грела руки о тёплую чашку и постепенно мурашки с её рук и спины стали уходить. Альфонс на мгновение залюбовался этой милой картиной и слегка улыбнулся.
– Ты отлично справилась с прощальной речью, – тихо сказал Альфонс, смотря в свою тарелку.
– Я всю ночь репетировала, – Нарцисса печально улыбнулась.
– Мне очень жаль, что я не смог избавить тебя от этого, – честно признался Альфонс.
– Не стоит, – как обычно ответила она, – тем более, если бы я не произнесла её, люди бы стали распускать слухи. Это... – она запнулась, подбирая слова, – это не худшее, что мне приходилось переживать во дворце, – Нарцисса быстро выпалила фразу и уставилась на тарелку, в которой уже остыл рис – традиционная еда на поминании.
Альфонс уловил её переживание за сказанные слова и мягко улыбнулся ей. Она всё ещё старалась вести себя подобающе и говорить только то, что от неё хотели услышать. Когда они были наедине, Нарцисса начала раскрываться перед Альфонсом, но на публике она до сих пор старалась угодить стандартам общества. Альфонс усмехнулся мысли, что, по мнению аристократии, учит её плохим вещам.
– Я понимаю. В любом случае, ты большая умница. Не думаю, что смог бы так же, – сказал Альфонс мягким голосом.
Нарцисса посмотрела на него внимательным пристальным взглядом. Она будто изучала его, смотря в самую глубь его души. Захотелось спрятаться или хотя бы отвернуться, но Альфонс этого не сделал.
– Ты уже делаешь так же, – уверенно произнесла Нарцисса и вернулась к еде.
Альфонс нахмурился и отвёл от неё взгляд. Что она имела в виду? Ему и вполовину не приходилось притворяться так, как ей. Может, Нарцисса слишком переоценивала его страдания? Альфонсу казалось, что он и сам до конца не понимает всю глубину своих переживаний. Он был уверен, что понимание придёт позже. Всегда приходило. На душе кошки скребут... Как хорошо это выражение описывало его состояние.
Скорбь по утрате близкого не монотонна и однообразна. В один момент ты хочешь схватиться за грудь, чтобы заглушить боль раздирающую изнутри. В следующий момент тихо плакать. А в другой – молчать, глядя в одну точку. Каким бы взрослым, опытным или сильным ты ни был, эту боль ты не сможешь избежать. И быстро она не уйдёт. Пройдёт время, и ты свыкнешься с утратой, а боль немного поутихнет. А потом поймаешь себя на мысли, что перестал так часто думать об этом. А потом и вовсе боль превратиться в призрачное эфемерное воспоминание, которое всё ещё будет терзать тебя, если его потревожить, но потом опять отступит, оставляя шлейф тяжёлых воспоминаний. Так Альфонс помнил его скорбь по маме. И с отцом всё почти так же. Почти.
В этот раз у Альфонса не было так много времени. Дворец стал опасен, а будущее непредсказуемо. Нужно было лишь доказать виновность Нэдура. Найти промах в его плане и составить нужные бумаги. Предоставить достаточно доказательств его причастности к смерти отца и с чистой совестью отправить на плаху. Альфонс задумался. Нэдур пользовался своим положением и чувствовал себя в полной безопасности. Вот даже сейчас. О чём он мог так мило беседовать с главнокомандующим королевской армии? Или с архидуалитом? Альфонс вспомнил, что отец говорил про предателя в совете. Это вполне мог быть архидуалит. Этот толстый мужлан Альфонсу никогда не нравился, но даже несмотря на личную неприязнь, он не мог так спешить с выводами. Но присмотреться всё же стоило.
Народ хмелел, и пьяные дворяне начали подходить то к Душасане, то к Альфонсу и выказывать свои искренние соболезнования. Альфонс хотел сбежать от этих несвязных речей, сказанных развязным языком. Иногда дворяне начинали переигрывать, видимо из-за выпитого алкоголя, и устраивать сцены слёз и страданий, что приходилось просить стражников утихомирить их. А один аристократ, хотя по поведению ещё та свинья, посмел пошутить про то, что Альфонсу повезло, ведь его горе сможет утешить нежная жена в постели. Нарцисса, услышав скабрёзную шутку, неловко отвела глаза и зарделась от стыда. Альфонсу тоже такой юмор не понравился, и стражники любезно попросили шутника покинуть культурное мероприятие. Хотя от культурного вскоре осталось одно название, ведь количество выпитого алкоголя не оставляло ни единой надежды на трезвость рассудка у многих присутствующих.
Поминание внезапно превратилось в сборище солдат, отмечающих победу в битве. Альфонс поморщился, наблюдая за тем, как люди, которые кланялись его отцу в ноги и льстили в надежде снискать его благосклонность, напивались, как последние алкоголики и неподобающе себя вели. Не таких проводов заслужил его отец. Умнейшего политика и хитрого стратега поминали как обычного рабочего какой-нибудь захудалой лесопилки. От этого становилось только противнее на душе, а обжигающие тиски сжимали грудь ещё сильнее.
Но с этим ничего нельзя было сделать. Дуаль говорила, что в такие дни люди имеют право расслабиться и почувствовать облегчение с помощью алкоголя. Только там не было указаний, что нужно напиваться до беспамятства, но кому важны эти глупые мелочи? Даже архидуалит уже не выглядел таким просветлённым, рассказывая какую-то историю, при этом развязно жестикулируя. Даже Душасана не позволил себе много пить, и к вечеру всё ещё был трезв. Он вообще к теме похорон относился очень серьёзно, Альфонс заметил это ещё со смерти мамы, которая ударила не только по Альфонсу, но и по Душасане тоже.
– Неужели нельзя закончить это раньше? – где-то на краю сознания услышал Альфонс голос брата.
– Дорогой, таковы правила, ты же знаешь, – успокаивала его Мелани, поглаживая по руке.
– Потерпи ещё час, а потом я сам помогу тебе их разогнать, – сказал Альфонс тяжёлым голосом.
– Ну, спасибо, дорогой брат, – в голосе Душасаны послышалась колкость и его обычная насмешка, но вместе с тем – глубокая усталость.
– Мне казалось, ты не очень скорбишь по отцу, – усмехнулся Альфонс.
– А ты, мне кажется, напротив, слишком сильно переживаешь.
Слова смогли задеть Альфонса, но он старался этого не показывать. Именно по этой причине, он держал свои чувства взаперти, не показывая их никому. Потому что все знают, как Йохан относился к Альфонсу. И никто не понял бы его переживаний.
– Он был моим отцом.
– Как и моим, – заметил Душасана. – Я не скажу, что сильно переживаю, но мне действительно жаль, что он умер, – он замолчал на несколько мгновений. – Он не должен был умирать так рано, – в его голосе послышались нотки грусти.
Альфонс понял, что это один из немногих их нормальных разговоров по душам. Стоило Альфонсу сбить с Душасаны всю глупую спесь, как он превращался в нормального человека, с которым было даже приятно поговорить.
– Он действительно был паршивым отцом, – сказал Альфонс с тяжёлым вздохом. – Но он не заслужил... такого... – он обвёл взглядом зал, в котором уже начал укореняться запах перегара.
– Вот смотрю на всё это и думаю... Мне не хочется, чтобы мои похороны прошли также, – Душасана презрительно поморщился. – Что с мамой, что с отцом, они только и делают, что напиваются и превращаются в мерзких животных, – тон приобрёл жестокие нотки. Альфонс постарался сдержать гнев брата.
– У тебя ещё вся жизнь впереди, – сказал Альфонс и похлопал брата по плечу. – Может, составишь закон о запрете на выпивку во время похорон, – Альфонс усмехнулся.
– И во время свадеб, – сказал Душасана и посмотрел на Альфонса с мрачной улыбкой.
Неожиданный подкол развеселил Альфонса, и он одобрительно закивал головой. Было странно вот так общаться с Душасаной, но в тоже время очень приятно. Несмотря на всё, что он сделал, он оставался его младшим братом, которого Альфонс обязан защищать. Может у Душасаны и получится стать хотя бы сносным человеком, если он переосмыслит своё прошлое поведение.
Когда часы пробили восемь часов вечера, Душасана объявил о завершении банкета. На удивление даже в усмерть пьяные дворяне понимали, что королю перечить не стоит и начали расходиться. К половине девятого Альфонс и Нарцисса уже были в покоях и оба направились в ванные комнаты.
Альфонс тихо порадовался, что этот день скоро закончится. Он ляжет на диван и, если повезёт, не станет анализировать всё, что произошло за этот день, а значит и спокойно уснёт, не поддаваясь эмоциям и слезам. Слёзы не красят мужчину, так говорил Альфонсу учитель по фехтованию, человек, которого Альфонс безмерно уважал. На душе становилось всё тяжелее, а ком подкатил к горлу.
Он вышел из ванной, когда на часах было десять. Нарцисса сидела на диванчике и читала книгу. Она выглядела напряжённой. Альфонс думал, что просто пожелает ей спокойной ночи и уйдёт в гостиную, где, наконец, сможет расслабиться, но Нарцисса обратилась к нему:
– Альфонс, присядь, пожалуйста, рядом со мной, – сказала она, откладывая книгу. – Это важно, – её голос был серьёзным.
Альфонс не ожидал такой просьбы. Он хотел как можно скорее уйти, остаться наедине, но он не смог отказать ей. Нарцисса заинтриговала, к сожалению, не в самом хорошем смысле. К тяжести в груди прибавилось беспокойство, но Альфонс сел на диван, рядом с ней, ожидая чего-то. Она повернулась к нему и, немного помедлив, начала:
– Не пойми меня превратно, я всё ещё ненавижу твоего отца за всё, что он сделал, – Альфонс нахмурился, ему не нравилось начало разговора. – Но... Каким бы он человеком ни был, он всё ещё твой отец, – сказала она мягким голосом, а потом, настолько неожиданно обняла Альфонса, что он растерялся.
– Что ты...
– Я понимаю, как тяжело сдерживать эмоции на публике, – прервала его Нарцисса. – Но сейчас ты можешь прекратить рвать себе сердце.
В носу защипало, а по щеке скатилась предательская слеза.
– Я не могу, – сказал Альфонс, зажмурившись, чтобы остановить слёзы.
– Не отказывайся, – её плечи начали подрагивать. – Когда моя семья умерла, меня никто не утешил. Я вынужденно была одна. Не мучай себя этим сознательно, – Нарцисса обняла Альфонса ещё крепче.
Он всхлипнул и позволил себе обнять её в ответ. Слёзы полились по щекам, а он старался заглушить свой рыдания на её плече. Всё это время Альфонс так этого хотел, но не смел и просить. Чувство печали, наконец, нашло выход в горячих быстрых слезах. Он вспоминал отца, вспоминал маму и вспоминал счастливые моменты с ними. Они были такими молодыми, когда умерли. Слишком молодыми. Они слишком рано оставили его. В голове стучало одно слово: «Несправедливо...» – а от осознания своей беспомощности становилось только больнее. Жестокая жизнь с жестокой судьбой. Нарцисса погладила Альфонса по голове и сама всхлипнула, уткнувшись в его плечо. Он понял, что они оба нуждались в поддержке. Альфонс был так благодарен Нарциссе. Он почувствовал, что не один, что есть кто-то, кто поможет ему с этим грузом болезненной скорби. Он вёл себя как ребёнок, стараясь отгородиться от поддержки, в которой так сильно нуждался. Он не знал, как давно хотел ощутить крепкие объятия и мягкую руку на своей голове. И получив это, Альфонс чувствовал, как ему становиться легче. Как тучи расходятся, как в жестокой жизни появляется человек, который разделяет его муки и который может помочь справиться с тяжестью утраты, потому что сам её пережил. С каждым вздохом и с каждой слезой ему становилось легче. Тиски начали разжиматься, и он, наконец, вдохнул полной грудью. И этот противный ком, застрявший в горле, Альфонс смог проглотить. Он начал успокаиваться, а через ещё минут пять разомкнул такие тёплые объятия.
Альфонс улыбнулся, видя красные глаза Нарциссы. Сам он наверняка выглядел не лучше. Он достал платок, который тут же протянул Нарциссе. Она помотала головой и с мягким смехом сказала: «Тебе нужнее» – а Альфонс не мог с этим не согласиться.
– Спасибо тебе. Мне так это было нужно, – сказал Альфонс, вытирая лицо.
– Я знаю. Мне самой хотелось, чтобы меня так кто-нибудь обнял в тот момент, – Нарцисса грустно усмехнулась. – Считай, что я сделала это больше для себя.
– Мне жаль, что тебе пришлось страдать в одиночку, – Альфонс мягко погладил её по спине.
– Не стоит. Это уже не важно.
Она улыбнулась так, будто смирилась со своей участью. Но было в этой улыбке что-то ещё. Что-то светлое и тёплое. Словно луч надежды, который освещает будущее и даёт понять, что всё будет хорошо. И Альфонс верил в это. Он понял, что без Нарциссы ему станет хуже. Он на самом деле благодарен отцу за этот брак, хоть в начале и проклинал его за несправедливость. Альфонс слишком привязался к Нарциссе. Но только сейчас он перестал бегать от этого чувства и глупо обманывать себя.
Он влюбился в неё.
Примечание автора: Глава для отдыха. Следующие главы будут полностью посвящены расследованию, но вы не расстраивайтесь, романтик там тоже будет)))