Ночной дьявол в обличии ангела
Последний луч заходящего солнца утонул в серой пелене надвигающихся сумерек, окрашивая небо в грязные оттенки сизого и лилового. Фонари в парке зажглись не все, отбрасывая на асфальтовые дорожки не столько света, сколько глубокие, предательские тени. Воздух, еще недавно теплый и живой, стал прохладным и влажным, пахнущим гниющими листьями и остывающей землей.
Кэйт закуталась в легкий плащ, ускорив шаг. Идти через парк было ошибкой. Огромной, глупой, роковой ошибкой. Собеседование затянулось, автобус ушел прямо из-под носа, а такси с ее скромным бюджетом студентки последнего курса было непозволительной роскошью. Оставался этот проклятый, пустынный парк, который днем казался милым и безобидным, а ночью превращался в лабиринт из мрака и нехороших предчувствий.
Она сжимала в кармане ключи, просовывая острый кончик между пальцами, как показывали в каких-то глупых телепередачах про личную безопасность. Сейчас это казалось не таким уж и глупым. Сердце отчаянно колотилось где-то в горле, с каждым шорохом кустов или треском ветки замирая на мгновение.
И тут она услышала шаги.
Четкие, ритмичные, быстрые. Не пьяное шарканье и не бесцельное брожение, а целенаправленное движение. За ней.
Кэйт не оборачивалась. Правила, вычитанные где-то, твердили: не смотри, не провоцируй, просто иди быстрее. Она почти побежала, чувствуя, как колет в боку от нехватки воздуха. Выход уже был близко, его огни виднелись сквозь редкие деревья. Всего сто метров.
Шаги ускорились. Они догоняли. Теперь она уже не могла не обернуться – животный инстинкт самосохранения заставил ее резко обернуться.
И она его увидела.
Он был прекрасен. Это было первое, абсурдное, не укладывающееся в голове чувство. Высокий, под два метра, с широкими плечами, подчеркнутыми идеально сидящим темным пальто. Черные, идеально уложенные волосы, резкие, но утонченные черты лица, будто высеченные из мрамора скульптором, одержимым идеей симметрии и совершенства. При свете луны и дальнего фонаря его кожа казалась фарфоровой, а глаза… Глубокие, темные, почти черные, они смотрели на нее с холодным, бездушным любопытством.
Этот ангельский облик парализовал ее на долю секунды. Страх смешался с недоумением. Так не бывает. Так выглядят актеры с обложек, а не маньяки в парках.
– Вы потерялись? — его голос был низким, бархатным, но в нем не было ни капли тепла. Он звучал как команда, а не как вопрос.
Кэйт, запинаясь, покачала головой, пытаясь пройти мимо.
– Нет, я… я просто иду домой.
Он шагнул ей навстречу, перекрывая путь. Его движения были плавными, грациозными, как у большого хищника.
– Слишком поздно для таких прогулок в одиночестве. Небезопасно.
От его близости стало не по себе. От него не пахло потом или дешевым парфюмом. Пахло дорогим кожаным салоном, морозным воздухом и чем-то металлическим, неуловимым.
– Я… меня ждут, — солгала она, голос дрожал.
Он улыбнулся. Его улыбка была ослепительной и абсолютно безжизненной. Ни одна морщинка не тронула уголки его холодных глаз.
– Врунья. Никто не ждет. Я видел, как ты вышла из офиса. Одна.
Ледяная струя страха пробежала по ее спине. Он следил за ней. Он знал.
– Отстаньте от меня! — она попыталась крикнуть, но получился сдавленный, испуганный шепот.
Его рука молниеносно взметнулась и сжала ее запястье. Пальцы были длинными, сильными, словно стальные тиски. Боль пронзила руку до кости.
– Тише, — его бархатный голос стал тише, но в нем зазвучала сталь. – Не привлекай внимания. Это бессмысленно.
Она попыталась вырваться, но его хватка лишь усилилась. Он потянул ее за собой, вглубь парка, к тьме, отрывая от спасительных огней выхода. Кэйт уперлась, закричала – короткий, отрывистый, полный ужаса звук, который тут же утонул в густой листве.
Он резко развернулся. В его глазах вспыхнуло раздражение, мгновенно сменившее холодную маску.
– Я сказал – тихо.
Вторая его рука взметнулась. В пальцах что-то блеснуло – маленький, изящный шприц. Укол в шею был быстрым и точным, как удар кобры. Кэйт почувствовала острое жжение, а потом мир начал уплывать из-под ног. Силы покинули ее за секунду. Ноги подкосились, звуки стали глухими, как из-под воды. Его красивое, бесстрастное лицо поплыло перед глазами, расплываясь в темное пятно.
Последнее, что она осознала, прежде чем тьма поглотила ее полностью – запах его кожи, дорогой и чужой, и леденящую душу мысль: он выглядел как спасение, а оказался самой страшной ошибкой в ее жизни.
Сознание вернулось к ней с приступом тошноты и оглушительной головной болью. Она лежала на чем-то мягком, но незнакомом. Воздух был другим – стерильным, холодным, пахнущим озоном и… миндалем. Рот не был заклеен, но кричать она не могла – горло сжал спазм.
Она была в комнате. Не в подвале, не в сарае. Комната была просторной, с высоким потолком, выкрашенным в белый цвет. Стены такие же белые, голые. Пол – полированный бетон, холодный под босыми ногами. Она лежала на низкой кровати с жестким матрасом, без постельного белья. В углу стояла дорогая, минималистичная лампа, излучающая приглушенный, теплый свет, который лишь подчеркивал безжалостную стерильность пространства.
Она была одета в простую хлопковую рубашку и штаны не ее размера. Чужие, безликие вещи. На запястьях не было веревок или наручников, но когда она попыталась встать, то поняла, что ее лодыжки скованы тонкой, почти невесомой, но невероятно прочной цепью. Она тянулась от ножки кровати и позволяла сделать пару шагов, не больше. Цепь была сделана из матового металла, без единой царапины, изделие явно не кустарное.
Дверь в комнату была металлической, без ручки с внутренней стороны. Рядом с ней стояла стерильная раковина и унитаз. Все чисто, все новое. И от этого становилось еще страшнее. Это не была импровизация. Это было спланировано, обустроено. Место, созданное для того, чтобы кого-то держать.
Шаги за дверью заставили ее вздрогнуть и отпрянуть на кровать. Раздался щелчок электронного замка, и дверь беззвучно отъехала в сторону.
В проеме стоял он.
При ярком свете комнаты он казался еще более нереальным. Безупречный костюм сменился на темные кашемировые брюки и простую черную водолазку, облегающую мускулистое тело. Он изучал ее своим холодным, оценивающим взглядом, словно дорогую, но слегка поврежденную покупку.
– Ты пришла в себя. Хорошо, — произнес он. Его голос по-прежнему был бархатным, но теперь в нем не было и намека на притворную учтивость. Только плоская, не допускающая возражений констатация факта.
– Тошнит? Пройдет. Дозировка была точной.
– Отпустите меня, — выдохнула Кэйт, и ее голос прозвучал хрипло и несмело. Похититель вошел в комнату, и дверь за ним закрылась. Он был здесь, в ее клетке. Его присутствие заполнило все пространство, стало давить на нее, физически ощутимо.
– Нет, — ответил мужчина просто, как если бы она спросила, не идет ли на улице дождь. – Тебя отсюда не отпустят. Забудь о своей прошлой жизни. Ее больше нет.
Он подошел к раковине, налил в пластиковый стакан воды и протянул ей.
– Пей. Обезвоживание – глупая смерть.
Моро отшатнулась, отбрасывая его руку. Стакан упал на пол, вода растеклась по идеально чистому бетону темным пятном.
На его идеальном лице на мгновение исказилась маска. Не ярость, не злость. Глубокое, непереносимое раздражение, будто он увидел пятно на своем новом костюме. Он двинулся к Кэйт так быстро, что она не успела среагировать. Его рука впилась в ее волосы, резко запрокинув ей голову.
– Я сказал – пей, — его голос просипел у самого ее уха. Теперь в нем не было ни бархата, ни стали – только лед. Лед, обжигающий кожу. – Я не терплю непослушания. Ты здесь для моего удовольствия. Для моих экспериментов. Ты – мой холст, и я не потерплю, чтобы краска растекалась не там, где мне нужно. Ты поняла?
Он говорил тихо, почти ласково, но каждое слово било больнее любого крика. От ужаса и боли у нее снова выступили слезы.