Поцелуй меня в Нью-Йорке [P.M]

-Но, возможно, твоя семья нуждается в тебе сегодня, – говорит Аида , беря меня за руку.

Я не могу сдержать усмешку:
– Да нет, они в порядке. Моя тетя Карла, можно сказать, оккупировала нашу кухню с раннего утра. В доме Монтелеоне сегодня пиршество.

– Звучит не так уж и плохо: родные люди, которые собрались вместе, чтобы поддержать друг друга.

– Да это все какая-то проклятая шутка!

Боль в моем сердце накрывает меня с головой только после того, как я слышу ее в своем голосе. Эта фраза – словно мятежная мысль, выскользнувшая из моего рта в огромный мир и заставившая меня ощутить боль в груди и жжение в глазах. Мистейк скулит и, встав передним лапками мне на колени, виляет хвостом, пытаясь меня успокоить.
Я бормочу извинения одновременно и ей, и Аиде. Я просто не понимаю, как они могут, как всегда, собираться все вместе на праздник, словно это обычное Рождество. Но это необычное Рождество, и я не собираюсь притворяться, что это не так. Без мамы Рождество не Рождество. И никогда уже им не будет.

Аида ничего не говорит, и мы просто сидим на снегу, держась за руки. Я прижимаю к себе Мистейк и стараюсь дышать как можно глубже, чтобы не сорваться. Я не плакал с тех пор, как мамы не стало. И не знаю почему, но я не хочу этого делать. Как будто я не могу себе этого позволить.

Аида снова сжимает мою руку:
– Тебе нужна твоя семья. А ты нужен ей. Хочешь, я пойду с тобой? Ты, заявившийся домой с практически незнакомой англичанкой, станешь отличным поводом для разговоров на следующее Рождество.

Я тоже сжимаю руку Аиды.

– Ты серьезно?

– Почему бы и нет? Если ты приведешь с собой гостью, всеобщее внимание будет направлено на меня, и никто даже не станет спрашивать тебя, почему ты вообще вернулся домой. Но сначала мне нужно у тебя кое-что уточнить.

– Что именно?

– Какой тип англичанки ты сегодня хочешь привести домой? Меня настоящую... или – ради прикола – мне придется говорить, как персонажи из «Аббатства Даунтон»?

– На самом деле я не вижу большой разницы.

Аида делает вид, что оскорблена до глубины души:
– Ах ты, нахал!

И в этот момент нас обоих ослепляет прожектор, ударивший светом прямо в лицо. Мы отпускаем руки друг друга, чтобы защитить глаза.

– Какого...

– Стоять! Полиция!

Ну да! Я совсем забыл о нашем вторжении в парк.

Аида

23:30

Мне приходится прикрывать глаза от света фонарика полицейского, который в темноте парка больше похож на прожектор.

Меня арестуют! Боже мой! Боже мой! Меня арестуют и депортируют, и я больше никогда не смогу вернуться в Нью-Йорк... Даже если все-таки я захочу учиться в Колумбийском университете, меня не пропустят на таможенном контроле! Я протяну какому-нибудь мужчине с усами – понятия не имею, почему именно с усами – свой паспорт, а он проверит мое имя по компьютеру, а затем посмотрит на меня и скажет:

– Постой-ка, милая... Разве не тебя арестовали за катание на ледянке в Центральном парке?

И тогда мой левый глаз начнет дергаться, потому что он всегда дергается, когда я собираюсь соврать... Я попытаюсь ответить полицейскому «нет», но он остановит меня, покачав головой. Он вернет мне мой паспорт, а затем откуда ни возьмись у меня за спиной обнаружатся два огромных парня.

– Мисс, пожалуйста, пройдемте с нами.

Даже прежде чем я пойму, что происходит, я буду сидеть в самолете, направляясь домой. И конечно же они забудут выслать мой багаж!
Я слышу, как недовольно лает Мистейк, бешено извиваясь в руках Пэйтона, который пытается хоть как-то успокоить собачку. Затем раздается звук хруста обледеневшей травы под чьими-то ботинками, и я начинаю убеждать себя в том, что проникновение в Центральный парк не самое страшное преступление на свете, так ведь? Я же не пропущу свой полет домой, застряв в тюремной камере? И за такое на самом деле не депортируют, не так ли?

– Только не это, только не это, только не это, – бормочу я, и Пэйтон снова берет меня за руку, сжимая мою ладонь своей.

Я наконец осмеливаюсь открыть глаза и вижу, что Пэй смотрит прямо на меня. Он ни капли не волнуется. Точнее, он выглядит абсолютно спокойным, словно то, что происходит с нами, полнейшая ерунда. Он отдает мне Мистейк, а затем подходит к полицейскому с поднятыми вверх руками. Но не так, словно он сдается, а так, как будто уверяет его: «Да все путем».

– Нам очень жаль, офицер.

Полицейский оказался невысоким мужчиной с гладко выбритой головой. В ширину он почти точно такой же, как в высоту, и настолько мускулистый, что кажется, будто форма на нем вот-вот треснет.

– Вы нарушили границы, – говорит полицейский, переводя взгляд с Пэйтона на меня. – Видите тот огромный железный забор? Он здесь для того, чтобы не пускать всех подряд на территорию парка. Мне придется отвезти вас в участок.

Пэйтон поднимает руки в жесте, который, видимо, означает: «Вот черт, простите, это все моя вина».

– Мне так жаль, – говорит Пэйтон . – Мне следовало догадаться... Мой старший брат – полицейский. Я просто... Просто очень хотел познакомить туристку из Англии с секретными местами Нью-Йорка, вот и все. Полагаю, мы немного увлеклись. – Он сокрушенно качает головой.

Полицейский смотрит на Пэйтона, направляя фонарь поверх наших голов – освещая, но не ослепляя нас:
– Так твой брат – коп?

Пэйтон вежливо кивает:
– Да... Люк Монтелеоне. Он работает на Семьдесят четвертой улице, в Бруклине.
Офицер хмурится и отходит от нас на несколько шагов. Он обращается к кому-то по своей рации (называясь Маркесом) и просит подтвердить, что Люк Монтелеоне – полицейский на Семьдесят четвертой улице. Когда хриплый женский голос отвечает ему, что все верно, Маркес подзывает нас к себе.

-Ладно, слушайте, – говорит полицейский, вешая фонарик обратно на пояс. – Я не собираюсь оформлять ваше задание. – Он отворачивается от нас на секунду, глядя на заснеженные холмы и улыбаясь. – Я понимаю... Такое место, вы вдвоем... Вы молоды и хотите наслаждаться ночью. Хотите наслаждаться друг другом...

Я прячу свое лицо в шерстке Мистейк, на случай, если мое смущение слишком очевидно.

Маркес улыбается нам:
– Это все, ребята, конечно, круто. Но вы все-таки должны играть по правилам, понимаете? Вы не сможете наслаждаться друг другом... – Да почему он продолжает говорить об этом? – Если будете заперты в тюрьме.

Офицер снова обращается к кому-то по рации, спрашивая, есть ли где-нибудь близости патрульные машины, и в следующее мгновение я понимаю, что он ведет нас к Пятой авеню, где нас ждет полицейский автомобиль. Офицер Маркес подходит к окну со стороны водителя. Я вижу в машине коротко стриженную женщину и кудрявого парня, оба они одеты в полицейскую форму.