Поцелуй меня в Нью-Йорке [P.M]

И у меня бы все получилось, если бы я следовал не за мелодией, а за указаниями Глэдис... Огромная ошибка, потому что Чиз все еще играл на аккордеоне свое соло, когда мой совсем небасистый голос испортил всем рождественское настроение. Мистейк на моих руках оглушительно лает – подпевая или осуждая, точно не знаю, – и даже Чиз перестает играть, чтобы посмотреть на меня.
Я чувствую себя полным идиотом и настоящим козлом, когда замечаю, как Аида  пытается скрыть смех, пряча лицо за шарфом, который я ей выбрал.

И почему-то ее смех делает всю эту жутко неловкую ситуацию не такой уж ужасной.
Глэдис поворачивается и извиняется перед пожилым джентльменом у двери.

– Мы недавно приняли несколько новых певцов, – говорит она, а затем переводит взгляд на нас с Аидой. – Им еще есть чему поучиться.

Пожилой джентльмен возвращается внутрь и закрывает за собой дверь. А все хористы поворачиваются к нам с Аидой. Когда они начинают кричать на нас – одна из теток даже вопит, что мы испортили все Рождество, – я слышу протестующий стон аккордеона Чиза, который он поместил между нами и толпой.

– Так, так, так, красавицы, красавицы! – Чиз поднимает руки в воздух, словно предлагая им остыть. – Успокойтесь. Ничего страшного не произошло. Эти двое – мои друзья. Они не собирались ничего портить, просто хотели присоединиться к нашему веселью, вот и все. И им очень жаль.

Чиз поворачивается ко мне, и, когда разъяренные женщины больше не видят его лица, он устраивает для меня целую пантомиму:
«Чувак, не испорть мне всю малину, ну, пожалуйста».

– Так ведь, Пэйти?

– Да-да, конечно, – говорю я, перекладывая Мисси из одной руки в другую: она оказалась не такой легкой, как выглядит. – Наверное, меня переполнил рождественский дух. Мне правда очень жаль.

Глэдис не кажется удовлетворенной, но все же кивает:
– Извинения приняты. Но у нас полупрофессиональный хор, и мы не можем так просто принимать новых членов. Мы должны следовать определенным правилам.

Аида усмехается:
– Где же ваш рождественский дух?

– Ладно, – говорю я, хватая Аиду за руку, и тащу ее в обратную сторону по Девятой улице.
– Мы тут закончили. Пошли.

Аида идет рядом со мной, а Мисси изо всех сил старается дотянуться до ее волос.

– Думаю, мы не собираемся открывать свой собственный хор в ближайшее время.

У себя за спиной я слышу, как под недовольные женские стоны Чиз сообщает остальным певцам, что догонит их на Десятой улице, а пока быстренько выпьет кофе со своими друзьями.
Вот черт, это он про нас.

-Не переживай из-за Глэдис... – Чиз делает оглушительно громкий глоток кофе, а затем с не менее оглушительным треском опускает чашку обратно на стол.

Это все начинает раздражать, причем довольно быстро.
Третий шаг – полный отстой.

– Ей просто нравится все держать под контролем. – Чиз шевелит бровями, поднимая то одну, то другую, от чего мне кажется, что на его лице гусеница догоняет червя. И это напоминает мне о том, почему мы не дружили в школе. – Поверь моему опыту.

Аида держит на руках Мистейк и делает вид, что вовсе не замечает того, чему мы только что стали свидетелями.

– Что такое полупрофессиональный хор?

Чиз отвечает, что и сам толком не знает.
– Как-то раз мы заработали пятьдесят баксов за то, что спели в доме престарелых. – Я из последних сил пытаюсь сдержать смех, но, к счастью, Чиз меняет тему. Он рассказывает о том, что взял академический отпуск в Фордхемском университете. – А ты по-прежнему в Колумбийском?

Я замечаю, что Аида удивлена его словами. Можно сказать, даже шокирована.

– Ты не говорил, что учишься в Колумбийском университете, – говорит она.

Я пожимаю плечами:
– К слову не пришлось.

Аида смотрит мне прямо в глаза довольно долго, и я уже начинаю жалеть, что не умею читать мысли. Мы будем учиться в одном университете, если она решит вернуться. Это, по ее мнению, хорошо или плохо?
Аида протягивает мне Мистейк и, сказав, что скоро вернется, направляется в туалет.
Чиз наблюдает за тем, как девушка уходит, а потом поворачивается ко мне с выражением лица, которое говорит: «Ну что ж, неплохо».

Я прошу официантку принести счет и притворяюсь, что Чиза не существует, пока он продолжает болтать со мной, выпрашивая номер телефона Майи. Я оплачиваю весь счет, даже то, что заказал Чиз, протягиваю Аиде  ее сумку и закидываю на плечо свой рюкзак:
– Возвращайся к своим бабулям, Чиз.

– Я что-то не так сказал? – спрашивает парень, пытаясь встать.

Я кладу руку ему на плечо, не давая подняться. Кажется, кровь Монтелеоне взыграла во мне не на шутку. Я поворачиваюсь к Аиде, чтобы отдать ей поводок Мистейк, и мы выходим на Девятую улицу, направляясь в сторону Второй.

– И что это было? – спрашивает девушка.

– Урок для меня о том, что некоторым друзьям лучше так и оставаться старыми, – говорю я ей.

Мы останавливаемся на углу Второй улицы. Аида  внезапно отвлекается на Мистейк, которая тянет поводок и извивается, словно пытается убежать.

– Так. Кажется, нашей мадам необходимо сходить по-маленькому.

Мы переходим Вторую улицу, и Аида ставит меня на стражу у дерева, и я изо всех сил стараюсь заградить Мисси, которая, к счастью, выбирает первый вариант решения своих проблем, от взглядов прохожих.

Когда я слышу, как Аида хвалит и поздравляет Мисси с успешным окончанием дела, мне становится нехорошо. И не только из-за зловония, идущего из-под дерева. Чиз, конечно, странный чувак – будем честными, ужасно странный, – но в одном я вынужден с ним согласиться: я совсем идиот, раз позволил Майе уйти.

«Но ты этого не делал. Она от тебя сбежала. И выбрала для этого из всех возможных дней именно канун Рождества. Тебе без нее будет только лучше».

Я в самом деле очень хотел бы согласиться с этим утверждением.

– Готово. – Аида выводит Мистейк обратно на Девятую улицу.

Я легонько подталкиваю ее плечом:
– Кажется, мы только что выполнили четвертый шаг, как думаешь? Я имею в виду, мы спасли собаку и дали ей возможность помочиться. Думаю, это может сойти за заботу о ней, правильно?

Аида радостно смотрит на меня, точно так же, как когда она только получила Мистейк. Когда мы ее получили.