Поцелуй меня в Нью-Йорке [P.M]

14:55

— Сэр, я понимаю, что вы расстроены. Но я не несу ответственности за погоду. Если вы хотите обсудить этот вопрос с кем-то, попробуйте поговорить с Богом.

Я уже слышала, как женщина в зале ожидания говорит об изменениях в расписании вылетов с четырьмя разными пассажирами передо мной, но все равно хочу верить, что мой мозг сыграл со мной злую шутку, заставив вообразить тот кошмар, в который аэропорт Джона Кеннеди погрузился из-за возможной метели.

Когда очередь доходит до меня, я опираюсь на стойку, словно это необходимо мне, дабы не упасть, и называю женщине номер своего рейса, отчаянно надеясь, что на этом самолете будут какие-нибудь особенные колеса, созданные по инопланетным технологиям, благодаря которым самолет способен разогнаться по взлетно-посадочной полосе, независимо от глубины сугробов на ней, и унести меня далеко-далеко отсюда.
Унести меня домой!

Женщина у стойки смотрит в свой монитор:

-Что ж, дорогая, хорошая новость в том, что ваш самолет уже здесь, в аэропорту. Плохая новость в том, что он не сможет взлететь из-за...

Дальше женщина начинает объяснять мне ненужные детали, но я не слышу, что она говорит, потому что внезапно меня охватывает ощущение, что мою голову опустили под воду. Мои уши заполняет какой-то странный шум, из-за которого все вокруг исчезает. Короткое черное пальто, которое купила мне миссис Лоуренс, когда погода внезапно начала меняться, словно оживает и начинает меня душить. Мой рейс домой отменен.
Я тут застряла.

— А что насчет следующего рейса? Можно мне полететь им? В смысле, это же ночной рейс, мне не так уж важно, приземлюсь я в шесть утра или в восемь. Я, так или иначе, не смогу заснуть. Я никогда не сплю в самолетах. Я слишком волнуюсь, когда путешествую. — Я осознаю, что несу какую-то чушь, но не могу остановиться, потому что знаю: пока я буду говорить, я не расплачусь

Не могу я здесь застрять! Просто не могу! Мне необходимо вернуться домой. Мои родители ждут меня. На самом деле папа наверняка прямо сейчас проверяет, что с моим самолетом. И как только он увидит, что рейс задерживают, он начнет волноваться.

— Мне очень жаль, мисс, — говорит женщина у стойки, всем своим видом давая понять, что то, что она вынуждена сообщать пассажирке плохие новости, буквально разбивает ей сердце. Я видела у нее такое лицо уже дважды. — Но из-за погоды все наши рейсы в Лондон переведены в режим ожидания... Крайне маловероятно, что вы сможете улететь сегодня вечером. Мне очень жаль.

Она отправляет меня к справочному столу, где другая чересчур улыбчивая женщина смотрит в свой монитор по меньшей мере пять минут, прежде чем сказать, что следующий рейс, на котором я смогу улететь в Лондон, будет в девять... утра.
Рождественское утро я проведу не дома с семьей. Вместо этого я буду здесь, в Нью-Йорке... В городе, который я полюбила и все же отчаянно хочу покинуть.

Со мной опять случился один из так называемых упущенных моментов. Кто его знает, сколько минут спустя я доползаю обратно до главного терминала. Я не стала забирать свой багаж из камеры хранения, поэтому в руках у меня только сумка, внутри которой лежат триллер и ваучер, выданный мне авиакомпанией. Благодаря ему я могу переночевать в одном из отелей компании «Рамада» и встретить Рождество в полном одиночестве. Я никогда раньше не останавливалась в отеле одна, и внезапно я погружаюсь в пучину своих нерадостных мыслей. Что, если меня не зарегистрируют в отеле без взрослых? Что, если я в итоге надолго застряну между гостиницей, которая не захочет впускать меня внутрь, и аэропортом, который никак не желает меня отпускать?

Это самая худшая ситуация из всех, в которые я когда-либо попадала.

— Милая, все будет хорошо. Как и всегда.

Свободной от сумки рукой я прижимаю к уху телефон, в котором слышен голос мамы. Я хочу, чтобы она волновалась так же, как и я, но мама, как всегда, мила и спокойна. Она всегда этим славилась. Все называют ее Меллоуни, и я с детства считала, что это самый нелепый вариант ласкового прозвища для человека с именем Мелани, но сейчас это кажется мне одной из самых смешных вещей, которые я слышала в жизни.

Я сажусь на скамейку и закрываю лицо свободной рукой. Конечно, от этого мне не становится лучше, но так мне хотя бы кажется, что аэропорт отдаляется от меня, словно я скрыта и защищена от него.

Мама начинает что-то говорить, но ее голос заглушает вопль Эммы. Полагаю, моя пятилетняя сестра зубами и когтями прокладывает себе путь к домашнему телефону.

-Мамочка, мамочка, я хочу поговорить с Адой! Ну пожа-а-а-а-луйста!

Будучи совсем маленькой, Эмма не могла произнести мое полное имя — Аида, поэтому я стала Адой, да так ею и осталась. Обычно меня это раздражает, но не сегодня.

— Не сейчас, Эм, — говорит ей мама. А затем обращается ко мне: — Возможно, ты могла бы вернуться к Лоуренсам?

— Не получится, — отвечаю я. — Они проводят Рождество у родственников в Вермонте. Они поехали туда прямо из аэропорта, после того как высадили меня.

— Милая, с тобой все будет хорошо, — повторяет мама. — Ты же можешь пойти в предоставленный тебе отель и остаться в тепле и безопасности, правильно? Чего еще можно желать?

Я вытираю глаза и на время отвожу телефон от лица, чтобы мама не услышала моих всхлипов. Есть много всего, чего я могла бы пожелать, помимо теплого гостиничного номера... Например, улететь из этого города страданий. Как насчет этого? Боже, почему моя жизнь решила не только сбить меня с ног, но еще и, плюнув мне в лицо и надрывая живот от смеха, сбежать куда подальше?

Мама говорит мне, что мы можем перенести Рождество на День подарков и что вся семья любит меня, и по какой-то неясной причине от этого мне становится еще труднее дышать.

Мы не из тех семей, где с легкостью говорят о своих чувствах, и тот факт, что мама посчитала нужным сказать мне это, заставляет меня осознать, в насколько ужасную ситуацию я сегодня попала. Я отвечаю маме, что тоже люблю ее, и, прежде чем мы попрощаемся, она говорит:

— Я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня, Аид.Хорошо? Слушаешь?

— Угу.

— Я понимаю, что ситуация кажется тебе ужасной, но я не хочу, чтобы ты лежала на кровати и жалела себя все это время. Да, все сложилось не в твою пользу, но, если так посмотреть, это не худший день, который мог бы у тебя быть, если учесть все возможные варианты. Правильно? Всегда есть тот, кому хуже, чем тебе, милая. Возможно, он где-то рядом.

Я отвечаю маме, что все понимаю... И это так, но я также понимаю, что должно пройти некоторое время, прежде чем я смогу с ней согласиться. Мы прощаемся, и я убираю свой телефон в сумку. Я понимаю, что самая тяжелая вещь, лежащая сейчас на моих коленях, триллер, который купил мне секси-хипстер, но почему-то именно ваучер кажется мне непомерной ношей. Я боюсь идти в отель в одиночестве. Мама была совершенно уверена в том, что, раз уж я смогла самостоятельно улететь в Америку, то уж как-нибудь смогу переночевать в гостиничном номере в одиночестве.

Я представляю себе комнату, которая наверняка будет оформлена в нежных тонах — скорее всего, бежевых. Я готова впасть в депрессию от одной мысли об этом. И я прекрасно понимаю, что в гостинице я буду все время сидеть и думать о Чейзе. О всех ужасных вещах, которые он мне сказал.

Например, о том, что он бросает меня, потому что я была для него обузой. И о выражении его лица, когда он говорил мне это. Я буду думать о том, какой Чейз козел, и чувствовать себя последней неудачницей, мечтая о том, чтобы я смогла заставить парня почувствовать страсть — или что ему там нужно, — чтобы стать «по-настоящему увлеченным девушкой», с которой он встречается.

Чейз не стоит слез, которые заставил меня пролить, но в то же время я уже начинаю думать, не позвонить ли ему и не попросить ли отложить наше расставание хотя бы на полдня. Поэтому мне ни в коем случае нельзя сидеть в номере и думать о нем, ведь рано или поздно эта мысль перестанет казаться такой нелепой и жалкой.