Инстинкт Валентины

Инсти́нкт (от лат. instinctus — «импульс») — совокупность врождённых потребностей и врождённых программ их удовлетворения, состоящих из пускового сигнала и программы действия, другими словами — совокупность сложных наследственно обусловленных актов поведения, характерных для особей данного вида при определённых условиях.

Поместье Кантемир находилось в глубине по-настоящему жуткого леса, такого густого, что кроны древних деревьев не давали солнечному свету достигнуть промерзлой земли. Оно было огромно. И в детстве Валентина действительно думала, что ему нет конца и края, хотя девочка, подстегнутая ребяческим любопытством, добиралась до глубин подвальной темницы. Она вечно искала в этом таинственном лесу загадочных существ.

Ее комната находилась на самом верхнем этаже, третьем. А за самой дальней дверью, изготовленной из ольхового дерева, которая всегда открывалась с лающим скрипом, скрывалась детская комната, совершенно не подходящая маленькой девочке: стены, постель и даже ковры сочетали в себе все оттенки чёрного и золотого. Валентина никогда не выбирала их, но её всё устраивало. Каким бы жутким не был особняк, она любила его всем сердцем. И эти высокие сводчатые потолки, и мощные колоны, которые, казалось, в любую минуту были готовы расщепить девочку, и даже мрачный великолепный позолоченный орган, что разместился в большой зале. В те редкие моменты, когда за ней не следила свора слуг, она снимала босоножки и крутилась в танце снова и снова, грациозно касаясь стопами холодного дубового пола. Лавируя между воображаемыми гостями её воображаемого бала, она напевала ноты печальной мелодии. Той, что ей изредка напевала мать.

В особняке всегда было холодно. Возможно, оттого, что у членов семьи давно застыла кровь в жилах, возможно оттого, что тепло привлекало разновидных монстров из глубин темной чащи. Разве, что в камине отцовского кабинета всегда горело синее пламя. Словно неестественное, как и вид её сородичей, оно завораживало.

И вот в очередной раз глава семейства, Виктор Кантемир, самый жестокий из всех монстров на этой планете, вызвал её к себе. Снова. Уже второй раз за эту неделю. Обыкновенно он не смел обращать внимание на младшего ребёнка из своих детей. В начале, Валентина, считала это из-за того, что после одарённого сына, она родилась жалкой девочкой. Но по мере собственного взросления, она понимала, что всё обстоит иначе.

Отец восседал на массивном кожаном кресле, за столом из красного дерева. На одной стороне его лица вяло играли блики синего пламени. Это придавало безэмоциональному выражению его лика ещё большую холодность. Жёлтые глаза оторвались от бумаг на столе и устремились прямо в душу маленькой Валентине.

Рядом с отцом стояла высокая и худощавая фигура. Кир Далий, доверенный отца, и его правая рука. Кожа лица Кира была бледной, она обтягивала острые скулы и прямой нос. Он казался юным, но это не могло обмануть Вэл, ведь она знала, что он наверняка такого же возраста, что и Виктор. У него всегда был странный, словно пожирающий взгляд. Будь он чистокровным, его глаза были бы такого же оттенка, что и отцовские, но у парня они были тускло-бордовыми. Грязными. Даже это не мешало ему служить Главе Кантемиров, что всегда заставляло задаваться вопросами девочку.

Ребёнок, не дождавшись приветствия, прошествовала ближе к столу и медленно поклонилась:

— Добрый вечер, отец. Как Ваше здоровье? - слишком взрослые и отточенные движения для одиннадцатилетнего дитя.

Молчание было ей ответом. Взгляд его ледяных глаз словно выискивал малейший изъян. Трудно было прочитать что-то в его выражение и все, что оставалось это томительное ожидание.

— Я слыхал последний курс был не слишком успешен? - поинтересовался отец. Вероятно, он имел ввиду увеличенную дозу комплекса ядов, что она принимает. Повышение концентрата сложило девочку на пару дней с лихорадкой.

— Сейчас чувствую себя намного лучше, отец. - ответила девочка, подавляя желание прикоснуться к бледной щеке. Он переживал? Вовсе нет, скорее был недоволен, подумала Валентина.

Виктор поднял руки и опустил на них подбородок, лисьи глаза превратились в щёлки:

Скажи, Валентина, что является основными принципами для таких как мы?- низкий голос будто разрезал пространство между ними.

Неловкость сменилась напряжением. Дрожь в руках, сжимающих ночное платье стала сильнее. Валентина поняла, что в чём-то провинилась. Но она не имела и малейшего понятия, что могло вызвать такую реакцию.

— Ну же, дочь, ты знаешь ответ на этот вопрос. Учителя говорят о твоих невероятных способностях в учебе. Возможно, впервые в семье Кантемир появится учёный, а не вояка.- отцовский смех был сухим и ей показалось – печальным.

Да, их семья, приближенная к императору, славится своими военными подвигами. Именно их предок Дарий, стал первым Генералом и основоположником существующей империи Ликарин. Их род имеет значительный вес при дворе и за его пределами.

— Это сила, отец. - выдавливает из себя ребёнок.

— Умница! - его рот растягивает казалось бы искренняя улыбка,- Сила кроется в отсутствии слабостей. Сила - это власть. - он поднимается из-за стола и обогнув препятствия медленно направляется к Валентине.

— Дочь, если ты будешь слаба, то сломать тебя им не ставит труда. Они обретут над тобой власть. А ты – Кантемир. Это мы питаемся их слабостью. Мы наслаждаемся ею. - мужчина уже возвышался над девочкой и тяжело взирал на неё сверху вниз. Он поднял её лицо указательным пальцем, так, что она ощутила холод металла его перстня. - Кантемир — это сила.

В его взгляде читалась непонятная ей эмоция, совершенно незнакомая. Беспокойство? Невозможно.

Виктор отвернулся от неё и наклонился за чем-то к дивану. Когда он поднял руку на уровень ее глаз, сердце Валентины сжалось от страха. В сильной отцовской руке находилась шея кролика альбиноса, которого она подобрала у края чащи. Вот уже две недели она откармливала его и залечивала небольшие ранки на его необычайно мягкой шерстке.

— Пожалуйста,- из горла вырвался тихий сдавленный шёпот.

— Ох, что ты, дорогая, я не стану его трогать! - отец наигранно отмахнулся рукой, — это сделаешь ты.

Валентина решила, что ослышалась, когда наконец оторвала взгляд от маленького животного и посмотрела на мужчину. Столкнувшись с гнетущей серьезностью в жёлтых глазах, она перестала дышать.

— Нет, нет...Отец, пожалуйста, он ведь невинный зверь!

Бессмысленные мольбы.

— Страх, исходящий от тебя так силён, что его чувствую даже я. Ты должна контролировать себя. Твоё жалкое сострадание лишь делает зверя более убогим. Эмоции подобные сочувствию лишь выдумка смертных. Если снести все социальные нормы, человек станет хуже животного. Милосердие, жалость, сострадание – всё это сгинет.

Его могущественная фигура склонилась, чтобы переложить животное в левую руку девочки, а изящный фамильный кинжал - в правую.

Кир молча наблюдал за этим в стороне, будто скрывая свое присутствие. В расширенных алых глазах плескалось тщательно скрываемое любопытство. Совершенно неподвижно он вдыхал ноздрями сладостный аромат переплетенных эмоций маленькой девочки.

— Избавься от ненужных эмоций.- отец зашёл ей за спину, и мягко прошептал над головой Валентины,- ты ведь Кантемир. А значит в тебе кроется сила и родовой дар.

Чуть надавив на сжатый детский кулак, он тепло улыбнулся. Его маленькая девочка была доброй и чуткой, но он знал какая опасность скрывается за ними. Жестокость необходима для таких как они. Нельзя заставить любить, но можно заставить бояться. И не ущемленная гордость была его мотивом, а беспокойство за собственного ребёнка.

По нежным щекам из миндалевидных карих глаз, стекали слёзы вины, слепляя длинные темные ресницы. Она знала чего хочет от неё отец на самом деле. Подавить животное, заставить его перестать извиваться в маленьких ручках, а затем легко умертвить. Но сколько бы она не пыталась, ничего не выходило, а соленные слёзы лились всё яростней от тщетных попыток. Не способность утихомирить кролика доказывало её безнадежность.

«Прости, пожалуйста, прости меня» причитала она, вздохнув, опуская влажные кисти.

Теперь выгравированные письмена на закаленной стали, украшали алые, словно цветы, капли животной крови.

— Сила приносит власть и ответственность, даже если ты её не желаешь.- твердо объявил Виктор, но затем, взглянув на дочь, нахмурился. Густые светлые брови сошлись на переносице, будто в его голове роились сомнения. Может, это было слишком жестоко? - Страх – это опасность, понимаешь, Валентина?

— Да, отец. А теперь позвольте мне отправиться в свою комнату?

Горло свернуло словно узел, но она дождалась одобрения и вылетела из отцовского кабинета. Дорога размывалась перед влажным взором, но она продолжала путь к воображаемому убежищу.

Стоя по среди огромного пространства, Виктор, повернулся чтобы присесть у камина. Неожиданно заметив Кира, он махнул рукой, чтобы его оставили совсем одного. Этот юнец был с ним так долго, что он чувствует себя комфортно, забывая о присутствии постороннего.

Глава Кантемир присел на бархатное кресло и закрыл лицо руками. Это было жестоко. Действительно жестоко. Но он не знал иного пути. Первая рождённая девочка в клане военных, в котором каждого мальчика по достижению четырнадцати лет отправляли сначала в казарму, а затем и на войну.

После той трагедии, что случилась несколько лет назад она никак не могла овладеть даром. Да, он тешил себя мыслями, что возможно, впервые Оракул Немезис ошибся, но чем дальше шло время, тем больше его пугала беззащитность дочери. Такая хрупкая, лишённая дара, и способности скрывать свои искренние чувства. В этом жестоком мире, где сородичи готовы поглотить тебя без остатков, а смертные вот-вот готовы объявить охоту, его сердце сжималось об одной мысли, что ей могут навредить. Стоя на той вершине, на которой мог стоять только Виктор Кантемир, он знал, что если опустить взгляд, то встретишь тысячи голодных и завистливых глаз. Он вздохнул, приняв то, что она может его возненавидеть, но если это сделает её сильнее, то так уж тому и быть.

— Ты бы справилась лучше...- глухой голос, запечатанный печальной улыбкой.

А на другом конце поместья хлопнула ольховая дверь. Темнота родной комнаты была наполнена тишиной, которую разрушил детский голос:

— Прости, прости, прости...

Ей казалось, что она извинялась вовсе не из-за того, что сделала. А за саму себя. Она ощущала, как голос говорил совершить ей безумие в тот страшный момент. Желание навредить поднималось из самого нутра, рукоять сжималась бесконтрольным порывом. Это не было сродни чувству или эмоции. Что-то иррациональное. Что-то врожденное. Что-то на закорках её черепной коробки, что трудно было приглушить.

Инстинкт.

В следующую секунду вместо рыданий, воздух между стенами наполнился безумным смехом.