Мечта в огне

Мечта — звучит как нечто воодушевляющее, что порой аж пугает.

В погоне за ней несёшь потери, о которых не думаешь в огне стремления. И вот однажды ты стоишь, глядя на своё отражение в зеркале, и понимаешь: мечта не только ведёт вперёд, но и меняет тебя изнутри, стирая прошлое и оставляя лишь отголоски того, кем ты был.

На этом тернистом пути часто приходят сомнения: стоит ли платить такую цену? Ведь каждый новый шаг превращается в испытание на прочность, а в моменты слабости хочется бросить всё и вернуться к привычной жизни. Но именно в этих трудностях и раскрывается настоящая суть мечты. Она требует смелости, терпения и готовности к изменениям. В этих испытаниях ты обретаешь силы, о которых даже не догадывался.

Мечта формирует не только твою реальность, но и твой внутренний мир. Так что потеряв что-то, ты обретёшь нечто большее. Ведь вместо уныния всегда появляется возможность на созидание.

Акрал

Холодная вода струится в мужские ладони, ловко омывая лицо.

Освежившись, Долориан проводит ладонями по щекам, смывая усталость, и поднимает взгляд к зеркалу, после того, как упёрся руками о раковину. Из глубины стекла на него смотрит отражение, измождённое тяжестью ещё не до конца воплощенной мечты. Черты лица, некогда полные решимости, теперь отмечены тенью утомления, будто сама судьба оставила на них свой след.

Вода струится с подбородка тонкими каплями, подобно слезам, которые Долориан когда-то поклялся больше никогда не проливать, однажды потеряв свою мать и младшую сестру. Его взгляд устремляется вперёд, пытаясь отыскать в отражении хоть какой-то ответ на мучившие его годами вопросы о том: почему именно эта ноша упала на его плечи и почему именно он должен нести этот крест палача?

Но зеркало молчит, лишь отражая правду, которую он уже давно для себя принял — этот гений готовился с самого детства стать опорой для граждан Акрала. И сейчас его глаза, некогда полные огня, теперь пусты, как заброшенные колодцы, от усталости. Он знает, что его судьба — это не выбор "Из двух зол...", а приговор, вынесенный кем-то свыше, чьи мотивы остаются тайной и по сей день.

И всё же он продолжает смотреть в зеркало, надеясь, что однажды увидит не палача, а человека. Но пока там лишь тень, которая молча напоминает: бегство невозможно.

Бушующий за панорамными окнами декабрьский ветер обвивает скрытый от посторонних глаз дом Паладина, словно таинственная завеса, охраняющая секреты и переживания его обитателей. Каждая снежинка, танцующая в вихре, кажется посланницей зимы, сообщающей о приходе долгожданного сезона праздников и тишины.

Внутри дома, где свет мягко разливается по стенам, царит уют и тепло, создавая контраст с бурей, бушующей снаружи. Здесь, в этом уединённом убежище, время словно замирает, позволяя каждому мгновению обрести значимость. 

Выйдя из ванной, Долориан устремляется к кожаному дивану, прихватив по пути с барной стойки любимый крепкий напиток. Он опускается на диван, ощущая прохладу кожи под ладонью, и делает первый глоток. Напиток обжигает горло, но это приятное тепло, которое разливается по телу, согревает его изнутри.

Долориан откидывается на спинку, закрывая глаза, и позволяет себе погрузиться в тишину, которая за пару дней успела ему порядком надоесть. Одиночество, что окутывает его тоской по красно-волосой подружке, заставляет ледяное сердце в очередной раз пробить мыслью о бессмысленном ожидании, где каждая минута тянется, как вечность, как будто само хочет устроить мужчине испытание на преданность.

Он вздыхает, теряя себя в мыслях о том, как долго ему приходиться выжидать ценность, что способна собой перевернуть все научные исследования Акрала. Хотя глубоко в душе и понимает, что Даян может принести что-то уже известное Совету или совсем ничего.

С каждой минутой ожидания он всё сильнее ощущает, как его здешнее одиночество превращается с тёмного друга в непреклонного врага. Мысли о Даян возвращаются снова.

Её самоуверенность и импульсивность вызывают смешанные чувства. Она способна на многое, но способна ли она на то, что нужно именно ему? В этой игре карты спутать может даже твой союзник, поэтому доверие — это глупость, которая однажды нанесёт свой жестокий урон.

Долориан нервно постукивает пальцами по краю стакана, в котором звенят подтаявшие кубики льда. Его взгляд блуждает по затемнённым уголкам просторных апартаментов, будто ища в них ответы на вопросы, которые он боится задать вслух. Резкий аромат смешивается с тяжёлым воздухом ожидания, создавая душную атмосферу, от которой кружится голова.

Диас, томящийся в ожидании, уже изрядно опьянел, что лишь приближает его к той грани терпения, которую Даян никогда не осмеливалась переступить. Ей было отведено строго определённое время для выполнения задания, и опоздание на три часа попросту недопустимы. Ведь такие исследования, как проект "Дио", занимают если не года, то целые десятилетия. И утратить время — значит растратить бесценные ресурсы, необходимые для достижения долгожданного успеха.

Рука мужчины вздрагивает, и стакан с гулким звоном падает на пол, разбиваясь на мелкие осколки. Но он не поднимает их, лишь глухо смеётся, понимая, что даже этот звук не нарушит тишину, которая, как стена, отделяет его от мира, в котором где-то там Даян.

"Из двух зол..." — шепчет он, и голос звучит чужим, словно принадлежит кому-то другому.

Размышления о природе зла и свободе выбора преследуют Долориана уже не первый год.

Для него подобные фразы не просто слова, а отправная точка в путешествие к глубинным тайнам философии жизни и бытия. Поэтому будучи погружённым в бескрайний лабиринт, где свет истины переплетается с тенями сомнений, а поиск смысла обретает форму вечного диалога с самим собой, он не сразу замечает звук уверенных по направлению к нему шагов.

— Дефф-Иорен Окрал, — произносит Даян с усталостью в голосе, бросая на журнальный столик из эпоксидной смолы жёлтую папку. — Академия хранит в архиве лишь его неполное досье. Все остальные документы о проекте хранятся у Вин Риела и Никлауса Армстронга.

— М-м-м, — хрипло тянет он, как будто выныривая из глубин собственных раздумий, и тут же переводит затуманенный от алкоголя взгляд на Даян, — Ты опоздала, — голос его, словно холодный ветер, безжалостно констатирует факт, стремясь скрыть нарастающее с каждой минутой влечение.

— Ты меня собрался отчитывать в таком состоянии? — с лёгким налётом пренебрежения вглядывается она в мужчину, сидящего рядом, и внезапно замечает в его серых глазах нечто непривычное — азартный огонёк, который прежде оставался скрытым.

На её вопрос, Диас ухмыляется, одобрительно кивая головой.

Её словесная атака звучит как вызов, обостряя ситуацию. Напряжение в воздухе становится ощутимым, и мгновение замирает, оставляя странное предвкушение чего-то неожиданного, чего-то, что таится за пределами этого туманного взгляда и хриплых слов.

Даян вздыхает. Её глаза, обычно такие яркие и живые, сейчас кажутся потухшими. С сонным от усталости взглядом, она смотрит на своего мужа и одаривает его такой же ухмылкой, что мгновенно растворяется в воздухе. Она задумчиво прикусывает нижнюю губу, а после приближается к Долориану, нарушая тонкую грань между ними, и невесомо касается его жёстких губ.

Внезапный порыв её близости вызывает у Долориана удивление, словно она нарушила хрупкий баланс их "деловых" отношений. В этот миг пространство между ними наполняется невыразимым ожиданием, и сердце мужчины трепещет от неожиданного прикосновения.

— Что за физиологическое влечение, Даян? — спрашивает он с любопытством осматривая в полумраке её лицо. — Я уже не такой взрослый для тебя?

Ладонь Долориана легонько касается её кожи чуть выше колена, проникая своим холодом сквозь ажурные колготки, и медленно поднимается, приближаясь к таинственному объему кожаного пальто. В этот момент воздух наполняется ощущением покоя и нежного напряжения, завуалированного в каждом его движении. Мир вокруг замирает, только тихий шелест одежды нарушает тишину, создавая симфонию из его лёгких прикосновений и её вздохов.

— Я слишком устала, а ты сейчас слишком пьян, — произносит она, слегка морщась от резкого запаха, вновь ударяющего ей в нос, и осторожно отодвигает его от себя. — Считай, что это моё искреннее раскаяние перед тобой. "На большее не рассчитывай" — так ты всегда говоришь.

Даян медленно поднимается с дивана, её тело как будто всё ещё помнит долгий и изнурительный путь из Пандоры в Акрал. Она направляется в ванную, стремясь отдаться нежным объятиям свежей воды, не обращая внимание на проницательный мужской взгляд.

Долориан замирает на какое-то мгновение, вновь погружаясь в свои размышления, когда за матовой дверью исчезает Даян. Впервые на его неприступном сердце появляется трещина страха с горьким привкусом разочарования. Этот призыв, пронизанный немым отчаянием, становится искрой, побуждающей мужчину неспешно подняться с кожаного дивана и направиться к ней. Каждый его шаг полон уверенности, но в то же время он ощущает, как волнение разгорается внутри, будто искра, готовая превратиться в пылающий огонь.

Тропический душ, подобно каплям дождя, неистово стучит о нежную кожу, стекая на пол цвета Венги, и тут же устремляется вверх, в последствии чего растворяется в облаке горячего пара. Даян упирается руками о холодную стену, закрывает глаза и погружается в успокаивающий поток воды, ощущая, как каждое мгновение смывает с неё бремя пережитых недавно злодеяний.

Но это лишь иллюзия, которую девушка сама себе пытается навязать.

Сквозь завесу воды, её сознание уносит в далёкое прошлое, где также не было просто: мамы нет, мачеха помешана на своих сыновьях, и всё воспитание на железных плечах строгой бабушки, которая по итогу и стала первой жертвой Даян перед тем, как та сбежала из Пандоры.

А дальше... Ошибка за ошибкой, поощерённые Долорианом, который нашёл в этом собственную выгоду и приковал к себе узами брака. Со временем Даян уже привыкла лишать жизни тех, кто мешался на их пути, но тёмные образы с каждым разом пробиваются сквозь щит её слабой психики. И сейчас лица тех, кому она причинила боль, вновь всплывают в её памяти.

Она пытается вытолкнуть эти образы, но чем глубже погружается, тем сильнее чувствует груз.

Вода, которая могла бы стать спасением, становится ловушкой, обвивая её своим уже ледяным объятием, вытягивая на поверхность чувства, от которых ей так хочется сбежать. В этом мрачном потоке она понимает, что убежать не получится — её страхи и ошибки будут тянуться за ней метровой толстой цепью сожаления и отвращения к самой себе.

Даян открывает покрасневшие от слёз глаза, но благодаря потокам воды это не так бросается в глаза. Вокруг неё всё так же серо, хоть вода меняет градус с холодного на горячий. Внезапно она замечает протянутую мужскую руку, касающуюся кнопки, до этого ею невзначай задетой. И она не веря происходящему ухмыляется, поправляя мокрые пряди вишнёвых волос, что создают дискомфорт прилипая к её лицу.

Её изначальная цель — контроль Акрала изнутри, и для этого нужно было максимально втереться в доверие к Паладину. И к большой удаче, она заприметила у его сына большой злодейский потенциал, которому необходимо было лишь время, чтобы пробудиться.

И сейчас, горячая вода ничтожна в сравнении с ладонью Долориана, что снова проделывает знакомый трюк исследователя, вызывая своими действиями трепет. Он нежно касается талии Даян и спускается ниже, нарушая все их договорённости при заключении брачного договора. Его дыхание, лёгкое как шепот ветра, накрывает шею, пробуждая мурашки, когда губы касаются её с такой деликатностью, будто она — хрупкий цветок, который он с годами усердно поливал.

Голова Даян наклоняется назад, её затылок упирается в мужское тело, стоящее за ней, словно неподвижная стена, на которую так хочется опереться и в конечном итоге позволить себе расслабиться. В этот миг, окутанная его теплом, она мечтает о том, чтобы забыть о тревогах хотя бы на мгновение. Пусть и завтра всё вернётся на круги своя, с ясностью в глазах её мужа.

Каждое его прикосновение проникает в её душу, вызывая непокорные чувства, которые она тщательно скрывает. Как бы не была зажатой внутри, её тело реагирует иначе — жаждет его тепло, теряя контроль под напором горячей Армстронговой крови. Обернувшись, она встречает затуманенный взгляд Долориана. И вот в этот момент, теряя остатки самообладания, она впивается в его губы, словно в спасительный маяк среди бушующего моря чувств.

Она прижимается своим телом к обнажённому торсу мужчины, обвивая руками его талию, и позволяет Диасу углубить их поцелуй. Его руки стремительно находят её бёдра, бережно поднимая и усаживая девушку на свой пояс. Даян слегка морщится и тихо стонет, ощущая, как её спина внезапно соприкасается с холодной каменной поверхностью стены душа, после того, как Долориан вошёл в неё.

В этом мгновении всё, что было до этого, теряет значение, остаётся лишь пламя их страсти, разгорающееся с каждым прикосновением, с каждым дыханием. Она чувствует, как границы между ними, наконец, стираются, а мир за пределами этого заросшего контура становится неясным и далёким. Они перемещаются из ванны в его спальню, в которой она никогда не была.

Впервые Даян ощущает Долориана не только на духовном, но и на физическом уровне. Осознание его нетрезвости сжимает где-то в области груди, но она не так наивна, чтобы упустить шанс максимально сблизиться со своей целью. Хоть и остались ниточки к спасению, она не вернётся. Это будет означать провал и необходимость начать всё с чистого листа. А такая перспектива для неё чертовски сложна.

Каждый поцелуй становится всё более страстным, их тела движутся в унисон, забывая о времени. Даян чувствует, как её сердце стучит всё быстрее, смешиваясь с теплом, исходящим от Диаса. Она крепче обнимает его, тянущегося к её шее, оставляя на коже горячие следы поцелуев. С каждым толчком она отчётливо ощущает мужскую жадность, словно в его голове уже давно зрел план по её развращению и оставалось лишь подгадать момент.

Руки Долориана скользят по её спине. Каждый его жест вызывает в Даян смешанные чувства тревоги и восторга. Она хочет, чтобы этот момент длился как можно дольше, но где-то в глубине души зреет страх перед тем, что этот рай может обернуться ужасом. В каждой ноте этой страсти таится тень, предвещающая последствия, которые могут изменить их жизнь. Но она на это лишь блаженно прикрывает глаза, отдаваясь моменту и мыслям, голосящим "здесь и сейчас".

В её голове продолжает разрастаться осознание, что этот момент может стать определяющим — не только для неё, но и для него. И его требовательность подтверждает её догадки, когда он становиться грубее, ускоряясь в процессе. Кажется, она попалась в его ловушку. Но с чем она связана и к чему приведёт эта их игра во влюблённых покажет злополучное "завтра".

— Не отводи взгляд, — Даян ощущает, как его дыхание становится тяжелее, а голос звучит настойчиво, когда он схватил её за подбородок и заставил смотреть в свои глаза.

Он требует её внимания, как будто не знает ни границ, ни времени. В его глазах плавится огонь, способный зажечь своей страстью не только её тело, но и угасшие мечты, от которых она так давно пыталась избавиться. Каждый его жест, исполненный уверенности, развязывает в ней внутренние противоречия. И она понимает, что теряет контроль, увлекаясь в его мир.

Ощущение потери себя привлекает, но одновременно наполняет ужасом. Даян будто стоит на краю пропасти и вот-вот может шагнуть в неизвестность, где ей будет уже некуда вернуться.

От сладострастного блаженства она не сразу возвращается к реальности, лишь хриплый стон мужчины и тепло щекочущей её кожу субстанции выводят её из грёз. Вспотевший Долориан, с удовлетворённой ухмылкой, тянется к выдвижному ящику, извлекает салфетки и молча, почти безразлично, помогает своей даме избавиться от следов их страсти.

Следующим действием обнажённый Долориан выходит из своей комнаты, вновь направляясь в ванну, пока в его постели лежит Даян, всё ещё не верящая до конца в происходящее. Она резко поднимается, оглядываясь по сторонам, чтобы запечатлеть каждую деталь интерьера спальни своего супруга, словно больше ей не суждено будет здесь оказаться. Затем она оказывается у двери собственной спальни, закрывая её за собой с тихим, но решительным щелчком.

Сонная, она прислонилась к двери, чтобы взвесить все догадки и факты, которые приведут её к разгадке: что, мать вашу, произошло и почему после этого секса её не покидает странное послевкусие, словно в пазле не хватает последнего фрагмента.

Встряхнув головой, Даян подходит к кровати и быстро скользит под массивное, тёплое одеяло. Сон настигает её мгновенно, едва голова касается подушки. Завтра будет новый день, и, судя по всему, действительно новый этап в её отношениях с Долорианом. Вот только какая его только муха укусила сделать этот рискованный шаг и на что он по итогу рассчитывает — вопрос с подвохом.

 Пандора

После недавних событий траурная неделя пролетает незаметно, словно тень. Горечь утрат, омытая слезами, постепенно уступает место тихой, но неумолимой ненависти к последователям огненной магии. Никлаус Армстронг, склонив голову перед горем, лично приносит свои извинения семьям каждого из погибших учеников Академии и с непоколебимой решимостью берёт на себя бремя ответственности, покрыв все расходы на достойные проводы усопших в их последний путь.

Однако вновь пережитая скорбь оставляет за собой шрамы, слишком глубокие, чтобы исчезнуть. В коридорах Академии царит непривычная тишина, нарушаемая лишь едва уловимым шепотом сплетен, словно эхо ушедших дней. Каждый угол, разрушенный магическим боем в тот роковой день, хранит в себе призраки юных жизней, унесенных ветром времени — жизней, которые никогда не вернутся.

Никлаус осознаёт, что одними извинениями и страхом перед его властью дело не ограничится. Вместе с ректором и приближёнными из других государственных ведомств он проходит по опустошённым территориям Академии, где некогда кипела жизнь, а ныне царит лишь разруха. Затем они спускаются в архив, где веками бережно хранились бесценные знания и реликвии. Теперь же под слоями пыли от обломков и сажи всё это кажется утраченным навсегда.

Блуждая в непроглядной тьме подземелья, Никлаус выпускает из рук огненные сферы, которые, левитируя, следуют за ним, озаряя путь. Осматривая обломки, он мысленно возвращается к вопросам о причастности сына, но, анализируя, лишь укрепляется в убеждении его невиновности. К тому же, младшая Риел вступилась за Винсента, став одним из ключевых свидетелей, что лишь укрепляет алиби наследника.

Клаус опускается на ступень полуразрушенной лестницы, ведущей на второй уровень архива, и, положив руки на колени, сжимает ладони в замок. Его мысли путаются, но он чувствует, что этот пожар и нападение Диофференов — не случайность, а тщательно спланированная атака.

Осуществить подобное можно следующим образом: сломать магический барьер, под влияние которого попадают лишь Диофферены; загнать их, словно стадо, в ловушку, используя магию, к которой они уязвимы; а затем огненной стихией уничтожить улики, способные указать на виновника и на то, что он, вероятно, унёс отсюда.

Ответы на бесчисленные вопросы сходятся к одному-единственному имени, о котором Клаус не слышал так давно, что оно могло бы уже запросто стереться из памяти. Мотивы этих поступков всё ещё остаются для него непостижимой загадкой, но в глубине души он понимает: истинным виновником может быть лишь он сам — никчёмный отец, допустивший, чтобы дочь дошла до столь отчаянных и радикальных мер.

— И что же, — крутится в его голове мысль, — Ты так хочешь внимания, Даян? — вздыхает, осматривая итог её выходки. — Или этого хочет Он?

Забавно, что Пандоре нечего предъявить, ибо ни улик, ни виновника как таковых у них нет. Даян, с присущим ей мастерством, уничтожила интеллектуальное и историческое наследие родного государства, подставив лишь Армстронгов, от которых некогда сама же отреклась.

— Лидер, — обратился ректор, привлекая внимание Армстронга-старшего. — К сожалению, архивист так и не был найден. Более того, с того злополучного дня он не появлялся дома.

Мужчина виновато замирает перед своим монархом, нервно сжимая край пиджака, словно готовясь к неминуемой утрате — если не жизни, то хотя бы места в Академии. Его тревога не ускользает от внимания Клауса, который, напряжённо вздыхая, окидывает взглядом собравшихся магов. Они, осматривая место происшествия, пытаются разгадать, как вернуть хотя бы часть утраченных бумаг, чьи обрывки, словно пепел, развеялись в небытии.

— И как же, — с нескрываемым раздражением произносит Клаус, окидывая собеседника холодным взглядом. — Вы предлагаете нам действовать, если последний, кто помнил об этом месте, вероятно, погребён под этими же обломками? Не по собственной же памяти мне диктовать магу времени, как возвращать утерянное, опираясь на воспоминания, которых нет?

— Я понимаю, Лидер, ваше замешательство, — отвечает собеседник, и в этот момент Клаус внезапно разражается смехом, заполняющим пространство между ними и окутывая их беседу лёгкой иронией. — Но едва ли сейчас подходящее время для недовольства. Мы нашли студента, который был в архиве в тот день и покинул его незадолго до происшествия.

— Так и где же он? — Клаус разводит руками, скептически оглядывая руины вокруг.

Со стороны входа, у распахнутых металлических дверей, за которыми виднеется бетонная лестница, ведущая наружу, доносится шорох и звук камня, скатывающегося вниз по ступеням. Монарх, сразу же предположив личность любопытной Варвары, лишь равнодушно бросает взгляд на всё ещё стоящего перед ним ректора, ожидая его ответа.

— Он сейчас в госпитале, — прикрыв глаза, мужчина уже начинает готовится к своему концу, но тут же открывает глаза и продолжает говорить. — И его состояние стабильно, но он пока ещё не очнулся. Медики прогнозируют его пробуждение с задержкой в неделю-две, так что пока у нас нет никакой возможности воздействовать магически на это место. Остаётся лишь ждать и надеяться.

Услышав слова ректора, Винсент прислоняется к стене у входа в архив и, обречённо вздохнув, прикрывает глаза. Во всём происходящем он винит лишь себя, даже если это напрасно. Челюсть его напрягается от злости, вызванной предстоящим ожиданием, которое, подобно миражу, может в любой миг рассеяться, оставив лишь пустоту. И если бы судьба даровала ему такую возможность, он повернул бы время вспять; не отпустил бы руку Даян, а, напротив, усадил её рядом с собой в электромобиль и умчался бы в поместье, где их отец в состоянии образумить эту дуру.

Чьи-то тихие шаги привлекают внимание Винсента. Он вздрагивает, мгновенно распахивая глаза, и бросает на виновницу его лёгкого испуга раздражённый взгляд, полный немого укора. Кивок головы в сторону, который он сейчас делает, должен был стать ясным призывом к её незамедлительному уходу. Однако Катарина, вместо того чтобы уйти, начинает пародировать его гневный взгляд, делая ещё один шаг вниз по ступеням, словно бросает ему очередной вызов.

В следующий миг она приоткрывает рот, готовая привлечь к себе внимание всех, кто скрывается за приоткрытой металлической дверью. Но её порыв тут же пресекается ладонью Винсента, который, не теряя времени, обхватывает Катарину свободной рукой и уводит наверх, чтобы их не застали в месте, где им не положено быть.

— Тебя поставили подслушивать, а ты ещё и подсматриваешь?

От неожиданного выпада Винсент усмехается, наблюдая, как Катарина атакует, дразня его собственными приёмами, а затем, вдохновлённый её дерзостью, решается продолжить уже полюбившуюся ему словесную игру. Подходит к ней ближе, словно крадясь, и заставляет этим девушку напрячься, а после и вовсе попятиться назад к замёршей от зимнего холода лавочке.

— Марипоса, теперь твоя очередь преследовать меня? Так уж я тебе приглянулся?

Его игривый и в тоже время лёгкий голос, будто шелест ветра, скользит по воздуху, но в глубине глаз мерцает искра любопытства, словно он пытается разгадать её тайну.

— Ну и самомнение у Его Высочества, — с нервной усмешкой она продолжает идти, не оборачиваясь, лишь изредка бросая взгляд под ноги. — Какая досада: мне нужен Старший Армстронг, — разочарованно разводит руками. — А перед глазами вечно маячишь ты. Да и насчёт твоего статуса, с его вечным «а знаешь, детка, кто мой папочка?», у меня большие сомнения, что ты способен помочь мне больше, чем нынешний лидер Пандоры.

Внезапно Катарина замирает, осознавая, что её ноги упёрлись в холодную деревянную лавочку, к которой она, видимо, и направлялась. Винсент, следуя её примеру, останавливается в шаге от девушки, безмолвно наблюдая, как на её лице меняется мимика со скоростью сменяющих друг друга мыслей о дальнейших действиях. Она тут же напрягается.

— Что же такого серьёзного пришло в твою глупую головушку, Рина?

С тяжким вздохом Винсент переводит взгляд на частично обрушенные окрестности Академии, осматривая поверхность, укрытую тонким слоем снега. Он даёт понять девушке, что готов ждать, пока она соберётся с духом, чтобы довериться ему и поведать о том, что её тяготит.

К его удивлению, начавшийся снегопад мягко ложится на её фигуру, пока она, всё ещё погружённая в сомнения, разглядывает свои покрасневшие от холода пальцы. Наконец, она опускается на промёрзшую лавочку, делая глубокий, уверенный вздох. Её взгляд медленно переходит с себя на Винсента, который спокойно стоит рядом, держа руки в карманах ненавистных брюк, словно олицетворяя терпение и тихую поддержку.

— Куратор нашего химико-биологического факультета дал разрешение на независимый проект для каждой из групп, состоящих из участников всех шести курсов. Можно взяться за любой незавершённый проект и довести его до конца, чтобы заполучить автомат на защите диплома. Так уж вышло, что я оказалась в команде с не менее одарёнными студентами, чем я, и мы пришли к общему решению продолжить уже когда-то начатый...

— Проект "Дио".

Голос его обрывается, низкий и резкий, будто Винсент намеренно стирает всё, что Катарина только что произнесла. Напряжение, вернувшееся к ней, накатывает новой волной, когда он приближается вплотную и, наклонившись, упирается раскалёнными от магии огня ладонями в металлическую часть скамьи.

Жар от его рук, кажется, прожигает не только холодный металл, но и воздух между ними, подчёркивая ярость, что пылает в его глазах.

— Не боишься повторения истории? — Он смотрит в её зелёные глаза, замечая, как снежинки, словно драгоценные камни, украшают её длинные ресницы. Но вся эта красота меркнет в тяжёлой атмосфере, что висит между ними — атмосфере, которую Винсент сам только что создал. — Её конец изначально предрешён. Печально.

— Ты мне не интересен, — Катарина мгновенно переходит в оборону, словно очерчивая между ними незримую черту. — Я хочу этот проект и заполучу недостающие фрагменты пазла, которые хранятся под защитой семьи Армстронг. Точнее, под опекой твоего отца, к которому ты не дал мне сейчас подойти.

Винсент хмурится, но его ярость никуда не ушла. Он понимает, что Катарина не просто хочет получить эти фрагменты. Это вопрос о власти Пандоры и контроле над собственным будущим, и он не собирается уступать ей, зная какие за этим могут последовать последствия. Долгое время он наблюдал за её амбициями, но теперь эти порывы начинают его напрягать.

— Ты играешь с огнём, Рина, и однажды можешь сгореть, — его голос стихает, но напряжение в нём не убывает. — Моя семья не просто так охраняет эти секреты.

Катарина всматривается в карие глаза Винсента, пытаясь разглядеть истинную причину его привязанности. Но её сердце настойчиво шепчет, что дело не в жалости или его благородстве, да и доверять наследнику не стоит. По крайней мере, пока жива его мать.

— Знаешь, — она поднимается с лавки, сбрасывая его руки, упёршиеся в металлическую спинку. — В таких случаях обычно говорят: «Не можешь помочь — не лезь, а то расшибут».

Последние слова она выговаривает ему в лицо, наполняя их ледяной агрессией.

Винсент лишь усмехается, пытаясь скрыть смятение от её холодного и резкого, как сталь, взгляда. Он не ожидал подобной реакции, хотя, возможно, и не осознавал к каким последствиям может привести его вмешательство. Она всегда была упрямой, а сейчас, когда её голос звучит так, как будто в нём запечатлены все недовольства, он осознаёт, что мог бы просто промолчать о трагическом прошлом.

Мимика лица Катарины изменяется, и, как будто облитая кипятком, она на мгновение отскакивает от Винсента, когда её взор случайно натыкается на усталый и в тоже время заинтересованный в их паре взгляд лидера Пандоры. Никлаус Армстронг, величественно и неспешно, словно грациозный хищник, направляется к ним, распуская по домам всех сопровождающих его представителей государственных ведомств. Его уверенные шаги отзываются в воздухе с каждым движением, излучая авторитетность.

Катарина не в силах найти объяснение тем эмоциям, которые возникают каждый раз, когда перед ней появляется их лидер. Однако она осознает, что все чувства сводятся к одному важному предостережению — его следует опасаться. Хоть и косвенно, но он причастен к трагической гибели её матери, ведь прекрасно знает, как и когда Минерва использует свою магию копирования.

А это уже ведёт к осознанию, что он намеренно допустил, чтобы Агату Риел сожгли заживо в тот роковой вечер Увядающего бала. В холодном взгляде Никлауса таится не только власть, но и часть той бездны, в которую погрузилась её жизнь. Катарина ощущает, как тень этого мужчины пересекает её существование, размывая границы между страхом и гневом, между презрением и неизбежным восхищением.

Сквозь призму боли и утраты она распознает его как вечный символ преходящей тьмы, что заполняет каждый уголок её сердца. У куклы всегда есть кукловод. И этот маэстро уверен в своей безнаказанности, совершая плохие деяниями чужими руками.

— Господин Армстронг, — страх уступает место полной уверенности, с которой Катарина решается начать разговор, после того как с уважением склонилась в приветственном поклоне. — Мне сообщили, что я могу обратиться к вам с просьбой о разрешении на доступ к базе данных проекта "Дио", находящейся в распоряжении вашей семьи, поскольку являюсь дочерью главного его исследователя.

На эти слова Винсент отводит взгляд в сторону и прячет руки в карманах брюк, стараясь скрыть своё явно выраженное недовольство. В голове его вновь и вновь зреет один и тот же вопрос: как у столь умной девушки могут быть столь безумные идеи? Как вообще можно подойти к человеку, находящемуся выше тебя по статусу, и с серьёзным лицом заявить о том, что кто-то сообщил тебе бережно охраняемую информацию?

И что самое абсурдное — Рина, как будто играя в опасную игру, может легко подставить младшего Армстронга. Ведь это становится уже любимым развлечением среди дочерей Агаты Риел. И безрассудная лёгкость, с которой она бросается в авантюры, лишь укрепляет Винсента в мысли о том, что порою интуиция и умение обдумывать ставят под сомнение привычные представления о разуме и здравом смысле.

— И кто же так безответственно разбрасывается столь важной информацией?

— Винсент.

Без малейшего колебания в голосе Катарина произносит свои слова, поворачиваясь к наследнику, чье лицо стоит того, чтобы его увидеть. Взгляд Винсента, полон возмущения и вопросов, несется от девушки к отцу и обратно, почти доводя её до истерики. Она едва сдерживает внутренний вихрь эмоций, снаружи сохраняя безмятежное хладнокровие, словно её душа окутана холодной броней.

Катарина быстро поворачивается к своему лидеру. Его лицо, холодное и непроницаемое, напоминает статую, вырезанную из камня. Она ощущает, как истина, которую собиралась произнести, замирает у неё в горле, словно стремясь вырваться на свободу. И в этот миг до неё доходит, что старший Армстронг не готов к той истине, что жаждет быть открытой.

— Если это пока невозможно, то я искренне прошу прощение за потраченное ваше время. Мне искренне хотелось помочь своему государству и поработать над этим проектом.

Она замолкает, наблюдая за задумчиво стоящим Никлаусом. В этом молчании таится глухая тревога, заставляющая её задуматься: если наступление оборачивается поражением, всё же каждый настоящий боец обязан отступить. И это не знак слабости, а акт мудрости, напоминающий о том, что иногда необходима пауза для переосмысления, чтобы в будущем вновь встать на ноги и попытаться одержать победу.

— Я посчитал, что могу помочь попытать удачу на твоё одобрение своей "близкой", — Винсент смотрит на Катарину и тяжко вздыхает, пытаясь смягчить сложившиеся обстоятельство. — И очень талантливой подруге. Как говорится: "попытка — не пытка", верно ведь, отец?

Никлаус медленно переводит взгляд с Винсента на Катарину. В его глазах на мгновение сверкает то, что можно было бы назвать личной заинтересованностью, но вскоре она исчезает, уступая место привычной маске таинственности. Он замечает, как его сын, едва заметно, кивает в сторону, предупреждая девушку поспешно покинуть их общество.

Катарина, склоняясь, старается не выдать ни капли разочарования, ни тени облегчения, и ускоряет свой шаг, стремясь покинуть странную атмосферу, которую своим внезапным появлением создал лидер Пандоры. В её сердце зарождается лёгкое беспокойство, словно невидимая нить связывающая её с ними — с их загадками и тайнами.

И чем дальше она отдаляется от Армстронгов, тем свободней ей дышится, не взирая на разбушевавшуюся зимнюю погоду. Морозный воздух обжигает щёки, но Катарина этого не замечает. Её сознание занято переосмыслением произошедшего.

Лидер Пандоры возник внезапно, нарушив привычный ход вещей.

Его тон, его взгляд — всё, кажется, пронизано скрытым смыслом, намёком на что-то большее, чем простая усталость и гнев от трагического происшествия. Он словно нарочно вмешался в общество Катарины и Винсента, будто пытается найти подтверждения собственным убеждениям на их счёт.

И даже сейчас он провожает девушку внимательным взглядом, погружённый в свои тайные мысли. Странное поведение отца вызывает лёгкое беспокойство у Винсента, чьи глаза подмечают каждое незначительное изменение на его лице. В душе наследника внезапно вспыхивает смутное чувство собственничества и ранее неведомая потребность оградить Катарину от собственного родителя.

— Я предупреждал её, что этот проект — плохая идея, но эта ослица слишком упряма.

Винсент скрещивает руки на груди, устремив взгляд в сторону исчезающей из виду спины младшей Риел. Он ждёт ответа, который не появляется, растворяясь в тишине.

От этого его мысли начинают бродить, сталкиваясь друг с другом, как льдины в бурной реке, создавая волнения в его внутреннем море. Зачем его отец так пристально её изучает? Что он хочет увидеть? Связь Катарины с Винсентом никогда не была простой и понятной, но взгляд Никлауса заставляет усомниться в этой сложности.

Неужели он заметил то, чего не видел сам Винсент? Возможно ли, что между ними существует что-то большее, чем близкая дружба? Эта мысль кажется абсурдной и одновременно волнующей наследника, поэтому он поворачивается к отцу, чтобы вновь начать с ним разговор.

— На днях в поместье Риел состоится сватовской ужин, — прерывает сына Никлаус, не позволяя ему произнести и слова. — Я решил уступить Айдену и дать согласие на союз с наследницей этой семьи. Если вскроется его истинное происхождение, это будет для него отличным решением удержаться в Высшем обществе Пандоры в будущем. Не смотря на всё, он смышлёный парень и сам должен был это понимать.

Винсент с трудом осознаёт, что судьба способна удивить его дважды всего за короткий час. Он поворачивается, с непониманием изучая окружающее, словно ожидает, что за этим неожиданным заявлением скрывается какая-то коварная игра. Непостижимая новость свалилась на него, как снег на голову, и в этот миг в его сознании начинают метаться всевозможные мысли о том, как же теперь изменится не только их жизнь, но и их семейные отношения.

— После всего содеянного Вин Риелом, ты хочешь с ним породнится?

Винсент искренне теряется в понимании отцовского решения, потому как с предателями не делят ни еду, ни кров.

— Он — знатная пешка, потерявшая рассудок, — будто почувствовав недопонимание Винсента, Никлаус начинает объяснять свою позицию. — Если Вин действительно желает искупить свои грехи перед господами Пандоры и встать на ноги, ему предстоит приложить немалые усилия, чтобы расположить нас с Минервой к себе на предстоящем ужине.

— Вот как, — Винсент усмехается. В его голову только что закралось чёткое убеждение, которое он с радостью озвучивает отцу. — Моё внутреннее чутьё подсказывает, что дело тут совершенно не в твоей бессмысленной мести Вин Риелу и даже не в союзе Айдена с его старшей дочерью?

— А в чём же? — Никлаус нервно поправляет шарф, словно пытаясь укрыть от морозного ветра не только свое горло, но и собственные тревоги. — Просвети меня, гений интуиции.

В его глазах пляшет опасный огонёк. Винсент знает этот взгляд. Отец готовится к спору, и не факт, что он будет честным. Он становится подозрительным участником пока ещё не известной сыну игре, где правила бесстыдно размыты, а ставки — сравнимы с жизнью.

— Ты нервничаешь, — спокойно отвечает Винсент, стараясь не поддаваться на провокацию. — Тебе кажется, что ты теряешь власть. Агата, Вин, Фрея, мама, Айден... это лишь симптомы. Ты боишься, что мир вокруг тебя меняется, а ты — нет.

Клаус молчит, сверля сына неоднозначным взглядом. И в его глазах мелькает что-то похожее на удивление с примесью страха, которое он тут же берёт под контроль. Винсент попадает в точку. Он видит, как отец пытается скрыть это, но слишком хорошо его знает.

Игра начинается, и он намерен разобраться в ней и выиграть.

— Власть необходима, Винсент. Без неё в государстве наступит хаос, — взгляд Клауса становится тяжёлым, почти давящим. — Ты молод и ещё не понимаешь, что любое государство — это хрупкая конструкция, требующая постоянного внимания и... точного управления.

Винсент молчит, переваривая слова отца, словно пытается найти в них изъян, слабое место, за которое можно зацепиться. Но в его словах сквозит холодная логика, от которой не отмахнешься.

Несмотря на мудрое утверждение: «Лидерство проявляется не в диктаторстве, а в искусстве вести своих людей туда, где они сами стремятся быть», Винсент осознает, что его отец далёк от этого понимания и рискует утратить всё. И хотя он сам жаждет свободы, той самой саморефлексии, которая порой оказывается так необходима в жестоком мире, ему следует осознание: он является не менее опасным игроком, которого никогда нельзя недооценивать.

— Ты прав, отец. Но это до тех пор пока лидерство над Пандорой в твоих руках. В будущем у нашего государства будет иной путь, учитывая нынешние попытки Акрала навредить нашему благополучию.

И хотя истина, произнесённая с таким ледяным спокойствием, когдa-то могла показаться Винсенту абсурдной, теперь она звучит как вызов — к смелости, к действию, к искреннему лидерству, которое рождается в сердцах тех, кто последует за своей мечтой.

Клаус безмолвно изучает сына, и внутри его накрывает лёгкое беспокойство. Он понимает, что грядущие перемены неизбежны. Пандора, как колосс, возвышается над остальным миром благодаря силе и мудрости своего правителя, но даже колоссы не вечны. Акрал же, словно тень, крадётся по границам, выжидая момент, чтобы нанести удар. И время от времени у них отлично получается расставить ловушки, в которые попадаются представители семьи Армстронг.

Внутри Клауса рождается смутное, но настойчивое чувство. Это является нечто большим, нежели просто отцовский долг или страх перед будущим. Это и есть предчувствие собственной роли в грядущих событиях, осознание, что ему стоит стать частью чего-то большего. А для этого у Винсента вновь появится право выбора: подождать или исчезнуть.

И этот парень действительно своего рода гений интуиции, потому как чувствует, что за его самоуверенными высказываниями рано или поздно придёт расплата. Каждый раз это подтверждает напряжённость, царящая в отце во время или после их разговоров о Пандоре и её судьбе. Как бы Клаус ни старался выглядеть неопределимым в отношении подобных речей, одна хорошо известная черта неизменно выдаёт его — это его безудержная жажда власти.

Тишину размышлений о ранее произнесённом нарушает звонкий хруст снега под тяжёлыми шагами лидера. Не произнеся ни слова прощания, он оставляет своего наследника наедине с навязчивыми догадками и подозрениями, сверлящими его разум. В этот морозный день Винсент начинает осознавать, что, возможно, Катарина права: его семья может быть способна на более ужасные поступки, чем он когда-либо осмеливался предположить.

И как ещё объяснить резкое изменение поведения отца по отношению к темам, к которым он, по словам, не имеет никакого отношения? Винсент ощущает, как холод проникает не только в его кожу, но и в саму суть его миропонимания. Мысли, подобно метелям снега, кружатся в его голове, заставляя сомневаться в уверенности, которая когда-то так его успокаивала.

— Ты чересчур уверен в своих силах, — произносит Айден, внимательно наблюдая за задумчивым братом в течение нескольких минут, прежде чем решился привлечь его внимание. — Лев, привыкший не уступать, начинает напрягаться, когда на его территории появляется более молодой и сильный соперник. Тебе стоит проявлять осторожность в своих громких речах и стараться не демонстрировать излишнее желание к свободе, которая может привести к нежелательным переменам в глазах отца.

— Говоришь так, словно видел нечто подобное.

— Во-первых, я не видел, а наблюдаю за этим каждый день, — Айден мельком бросает взгляд на свои наручные часы. — А во-вторых, с каждым годом меня напрягают некоторые его одобрения, как человека, от которого зависят сотни тысяч жизней, включая наши с тобой.

В голосе Айдена звучит не только напряжение, но и глубокая, почти болезненная привязанность.

Он не просто боится за себя и брата, нет, его страх изначально направлен на отца. На человека, который, несмотря на свою отчуждённость к приёмному сыну, остаётся для него неотъемлемой частью жизни. За последние лет пять-шесть каждое слово, каждое действие Никлауса отзываются в сердце Айдена колющим стремлением изменить то, что уже давно обречено на неизменность.

— Если я стану покладистым и лишусь собственного взгляда на этот мир, то как в будущем смогу заменить нынешнего лидера? — Винсент, кипя от волнения, пытается донести до старшего брата свою точку зрения. — Ты действительно полагаешь, что отцу следует продолжать управлять Пандорой, если за последние годы он допустил закрытие ряда значительных проектов, включая "Дио"? Это всё привело бы к изменениям, которые нам всем необходимы, но он их боится.

Хоть всё это не игра в шахматы, где можно просто передвинуть фигуру, но Винсент понимает, что на любой план "А" необходимо иметь запасной. Нельзя допустить, чтобы его государство потерпело крах лишь из-за того, что мир и обстоятельства стремительно меняются, а управление слепо верит в собственную неизменную независимость.

— Лидер, лишённый смелости идти на риск, остановит поток изменений, что лишь усугубит существующие проблемы, — слова убеждения Винсента становятся уже призыву к присоединению к нему, как к необходимому государству будущему. — И если я отступлю от своего предназначения, то в Пандоре по итогу останется лишь пепел и горькое сожаление.

Он видит эту картину с такой ясностью, словно солнечный свет пробивается сквозь плотные облака: разгневанное господство, беспощадно терзающее само себя в яростной борьбе за жалкие остатки ресурсов. Эти земли, отравленные ядовитой слизью Диофференов, усеяны костями и глубочайшим отчаянием тех, кто оказался на их коварном пути. В этой трагичной сцене проявляется не только безжалостная алчность, но и печальная истина: в погоне за властью и богатством человек способен уничтожить самого себя. И всё это из-за упрямства тех, кто всё ещё цепляется за прошлое, боясь отпустить ускользающую иллюзию контроля.

Винсент не желает быть их соучастником. Он мечтает построить новый порядок не на руинах старого, а на фундаменте надежд и адаптациях. Его Пандора должна стать маяком, указывающим путь к выживанию в этом меняющемся из-за монстров мире, а не угасшим костром, напоминающим о былом величии. Он видит искры любопытства и жажду перемен во многих.

И именно эти искры он должен раздуть в пламя, способное осветить Пандоре новый путь к мечте.

— В таком случае нам надо объединиться и действовать сообща, чтобы отец не чувствовал угрозу в твоём лице и мог подпустить к более ценным ресурсам, так необходимым для нового лидера.

Для Айдена всё это — рискованная партия в шахматы под названием "Власть", где им предстоит играть в тандеме, чувствуя спину друг друга и подставляя плечо в трудную минуту. Как старший брат, он видит свой долг в том, чтобы распутать клубок интриг, сплетенных в семейном гнезде Армстронгов. Винсент же, в свою очередь, должен стать его ключом к сокровищнице отца, дарующей вес и влияние в высшем обществе Пандоры. Только так, считает он, они смогут достигнуть желаемого результата.

— Уже стемнело, — подмечает Винсент и кивает в сторону фонаря, вспыхнувшего над их головами. — Чёрт его знает, сколько ещё этих Диоффов шастает поблизости. Не будем испытывать удачу, предлагаю пока что завязать с этими неприятными встречами.

Винсент вздрагивает от внезапного порыва ветра. То ли и вовсе от воспоминаний, что яркой вспышкой света возникают в голове при одном лишь упоминании о Диофференах. В голову вновь пробирается жуткая картина: другая их стая, словно хищные звери, волокут изувеченное тело несчастной студентки; его отчаянное сражение с ними. И страх. Липкий, парализующий страх, который он старается подавить и по сей день. Будущий лидер Пандоры не может позволить себе сломаться. Слишком многое стоит на кону.

Пока братья устраиваются в машине, Винсента снова и снова накрывают видения.

Каждая встреча с этими тварями будто выжигается у него в памяти, оставляя мерзкий ожог. В голове всплывает один и тот же жуткий образ: истощенные, вытянувшиеся фигуры, обмазанные ядовитой смолой. И непонимание что они такое и чего хотят. Их вид до дрожи пугает своей чудовищной инаковостью. А порой, Винсент даже просыпается посреди ночи в холодном поту, ощущая, как в его тело вонзаются фантомные, костлявые пальцы с острыми когтями.

И эта боль от их слизи, словно кислота, разъедает кожу, давая заразе проникнуть внутрь.

Он смотрит на свои руки. Обычные руки. Но иногда, всего на мгновение, ему кажется, что они начинают вытягиваться, костяшки заостряются, а под ногтями проступает чернота. Бред, конечно. Просто бред. Но от этого бреда стынет кровь в жилах. Винсент зажимает кнопку на автомобильной двери. Окно опускается, впуская декабрьский воздух, который он залпом вдыхает полной грудью. Нужно проветриться. Иначе он точно сойдёт с ума, как многие в Пандоре за эти чёртовы годы.

Внезапная паника Винсента, которую он так отчаянно пытается скрыть, режет глаз. Айден, наблюдая за ним в зеркало заднего вида, видит все попытки брата спрятать свои истинные чувства — то, что наследник обычно тщательно скрывает ото всех. Да, он, без сомнения, достоин той ноши, что ему уготована. Его выдержке можно только позавидовать, но вот расхлёбывать последствия деяний отца и предыдущих правителей Пандоры — это уже совсем другая история.

Электромобиль Айдена бесшумно скользит за главные ворота Академии, вынырнув на привычную трассу. Лесные чащи по обеим сторонам дороги, словно укрытые белыми мехами, стоят молчаливыми стражами на пути к дому, маня и настораживая одновременно. За окном мелькают заснеженные ели, укутанные в пушистые шапки, а в салоне витает уже привычная между братьями недосказанность. Некое предчувствие внезапно заставляет Винсента устремить свой взгляд вдаль сквозь вечернюю тьму. Но снежный лес непреклонно холоден, демонстрируя всем своим видом ложное чувство тревоги.

Сумрачные силуэты деревьев, искажённые надвигающейся ночью, кажутся призраками, что нарочно пытаются запугать странствующих путников. Тяжёлые от снега ветви сосен тянутся к земле, словно отчего-то прячутся. Под покровом белой пелены скрывается замёрзшая земля, хранящая тайны ушедшей осени. Лунный свет едва пробивается сквозь плотную завесу облаков, отбрасывая зловещие тени, играющие на снежной глади. Каждый звук в этом царстве тишины отдается эхом, усиливая ощущение одиночества и заброшенности.

Лес ждёт, затаив дыхание, в ожидании новых снегопадов и долгой зимней ночи.

Катарина не спеша шагает по длинной прямой, наслаждаясь ненавязчивой музыкой в проводных наушниках. Руки, скрещенные на груди, ищут тепла в борьбе с назойливым ветром, что, кажется, ни на секунду не унимается, гоняя по воздуху колючие снежинки. В голове пульсируют мысли о проекте "Дио" и навязчивом желании заполучить недостающие бумаги семьи Армстронг. Но на пути возникают непредвиденные преграды, с которыми одной ей не справиться.

Дневник Агаты Риел, найденный её дочерью в день восемнадцатилетия, полон обрывков — вроде и ничего толком не объясняющих, но будто важных. Катарину продолжает тянуть к этим недосказанностям. Ну, а как иначе? Зачем маме прятать свои тайны именно в её комнате, если не из-за магической кровной связи? Это и послужило толчком пойти по тому же пути и выбрать химико-биологический факультет, в котором девушке чертовски нравится втайне изучать особенности собственной крови.

Редкие, словно вырванные страницы из маминого дневника, фонари вдоль трассы повергают Катарину в задумчивость. На миг она застывает, а её взгляд, как зачарованный, приковывается к мерцающему в агонии фонарю, чье пульсирующее свечение кажется предвестником беды. Страх, подобно морозу, медленно покрывает её, будто это не предчувствие опасности, а злая шутка предстоящей ночи.

Ночь, улица, фонарь... Бессмысленный и тусклый свет...

Катарина ступает на освещённую часть дороги, и тут же под ногами ощущает что-то до боли знакомое и мерзкое. На границе света и тени, прямо под белой подошвой, чавкнула предательская липкость. Инстинктивно взглянув на обувь, она с ужасом узнаёт зловещий след Диофференов — сгусток ядовитой смолы, смешанной с человеческой кровью. А на морозном воздухе от него поднимается пар, словно эта гадость осталась здесь совсем недавно, прямо из-под когтистой лапы твари.

"Они всё ещё здесь" — запах ударяет в нос, заставив её поморщиться.

Катарина помнит в день маминых похорон их с Диофференами встречу, и то с какой заинтересованностью они атаковывали её. Каждая их попытка навредить теперь же кажется ей лишь демонстрацией того, чего она о себе не знает. Именно тогда Риел открыла для себя регенерацию, дарящую абсолютную неуязвимость магу крови. Это преимущество над ними имеет невероятное влияние, и остаётся лишь правильно выбрать сторону "За" или "Против" людей.

Из непроглядной тьмы, в которую ей предстоит войти, чтобы продолжить путь домой, доносится жуткий скрип и отвратительное хлюпанье. Они недвусмысленно намекают на присутствие некой мерзости, которую никто в здравом уме не пожелает встретить лицом к лицу. Катарину сковывает оцепенелый ступор, сквозь который пробивается безумное любопытство. И сплетаясь воедино, они взрываются адреналином, заставляя девичье сердце бешено колотиться в груди.

Музыка в наушниках вдруг начинает давить на уши, превращаясь в инструментальный хаос, диссонирующий с тишиной наступающей ночи. Она срывает их, жадно вдыхая холодный воздух, пытаясь унять дрожь, пробиравшую до костей. Липкая мерзость на подошве словно приклеила её к месту, парализуя волю. Животный страх, первобытный и всепоглощающий, заставляет её оглянуться. Темнота вокруг кажется живой, дышащей, полной невидимых глаз.

Каждый шорох, каждый треск ветки отдается болезненным уколом в сознании. А в наушниках уже начинается новая песня, с ироничными строчками "Мы стоим у ворот Ада. Некуда бежать, некуда повернуть время вспять..."

— Да чёрта с два, я туда пойду, — шепчет она, словно возвращаясь из забытья. Сознание медленно проясняется, уступая место здравому смыслу. И она начинает медленно пятиться назад, надеясь, что ноги не подведут. — В любом сраном ужастике, в такой ситуации надо бежать, а меня, словно сумасшедшую, тянет узреть этот ночной кошмар.

Катарина чувствует, как по спине бегут мурашки, а во рту пересыхает. Инстинкт самосохранения вопит о бегстве, о том, чтобы как можно скорее оказаться подальше от этого проклятого места. Но что-то внутри сопротивляется, словно якорь удерживает её на месте. Любопытство, чертово любопытство, разгорается в ней с новой силой.

Что скрывается за этой завесой тайны, пугающей и одновременно притягательной? Она останавливается, не решаясь сделать ни шагу вперёд, ни шагу назад. Борьба между страхом и любопытством достигает своего апогея. Она понимает, что ей придётся сделать выбор, и этот выбор определит её дальнейшую судьбу.

— Вот жешь чёрт, — собравшись с духом, Катарина делает глубокий вдох и медленно поворачивается лицом к темноте. Решение принято. Она должна узнать, что там.

Так что сбросив с себя сумку, она устремляется во тьму под тревожно нарастающие мотивы песни, что еле доносятся из проводных наушников, одиноко лежащих на асфальте.

Беда, она преследует меня везде, куда бы я ни пошёл.

Заставляет меня бежать по такой опасной дороге.

Раньше мы были в саду.

Теперь мы здесь, где никто не в безопасности.

Никто не в безопасности...

Каждый шаг Катарины в кромешной тьме обретает чёткость с приближением электромобиля, чьи фары рассекают вечерний мрак. На асфальте, словно выброшенная кукла, безмолвно лежит фигура, пугающе знакомая. Риел, охваченная волной отрицания, отчаянно мотает головой. Невозможно поверить, что преподаватель, с которым они ещё днём обсуждали выбранный ею проект "Дио", лежит сейчас здесь, с раздробленным чудовищной силой черепом.

Словно парализованная, Катарина останавливается перед телом, не в силах отвести взгляд от этого жуткого зрелища. Линии трещин, словно паутина, расползлись по поверхности, обнажая внутренности, когда-то скрытые от посторонних глаз. А серое вещество, когда-то бурлившее мыслями и чувствами, теперь представляет собой жалкое зрелище. Кровь, смешавшись с мозговой жидкостью, образует зловещую лужу, подсвечивающуюся светом фар подъехавшего к месту трагедии автомобиля.

Холод в очередной раз пронзает Катарину до костей, несмотря на тёплую меховую одежду. В голове тут же раздаются эхом последние слова наставника "У тебя потенциал Агаты" и его гордая за неё улыбка, что отпечатывается теперь болью на девичьем сердце. Всё это кажется сейчас нереальным, кошмарным сном, от которого хочется поскорее проснуться.

Но он только разрастается.

Катарина не сразу замечает братьев Армстронг по бокам -– взгляд приковывает тело, бьющееся в конвульсиях. Дёргаясь на шершавом, пропитанном смолой Диофференов асфальте, оно жадно впитывает её через свои повреждения, словно иссохшая губка воду. И когда тряска усиливается, ядовитая слизь расползается под плотью тёмными узорами, словно живые корни, обхватившие жертву. А в воздухе по прежнему витает тошнотворный, приторный запах разложения и магии.

— Сожги его, чтобы больше не мучился, — холодно произносит Катарина, нервно ухватившись за рукав Винсента.

И парень делает вздох полного обременения, понимая, что это действие ни к чему не приведёт.

— Это уже не человек, Рина, — произносит Айден, стараясь придать голосу авторитетности. — Огонь Винсента может лишь ослабить новообращённого Диоффа, но не убить.

Катарина неподвижно стоит, взгляд устремлён прямо перед собой, а в глубине глаз словно проносится бурный поток мыслей, ведомых лишь ей одной. Тишина сгущается, давит неподъемной тяжестью. Винсент готов поклясться, что слышит оглушительный стук собственного сердца, отбивающий бешеный ритм в этой звенящей пустоте. И кажется, прошла целая вечность, прежде чем кто-то из них решается двинуться с места.

Рина отрывает взгляд от заражённого тела. Хрупкая кисть касается козырька светлой кепки и снимает её, передавая рядом стоящему брюнету. Айден с непониманием принимает головой убор девушки, вопросительно окидывая младшего брата взглядом, к которому она поворачивается. В уголках её губ мелькает едва уловимая улыбка, но вместо облегчения она лишь подбрасывает хвороста в костёр тревоги обоих братьев.

— У меня есть одна теория, — она смотрит в глаза Винсента, явно решаясь на что-то. — Подожжёшь это для меня? — голос её вздрагивает, словно хрупкий лёд под первым весенним дождём, давая трещину в адекватности её намерений. И Армстронг это сразу подмечает.

Слова преподавателя, новые способности её магии — из этого что-то должно получиться.

Винсент вскинув голову, натыкается на предостерегающий взгляд старшего брата, который пытается отговорить его от снизошедшего на Риел безумия. Та, кстати говоря, уже приняла "удобный" для себя ответ, доставая из кармана складной нож -– верный спутник её внезапных исследований, и полощет им по запястью. Наследник и глазом моргнуть не успел, как молниеносно перехватывает девичью руку. Багровая жидкость тут же пачкает его пальцы, стекая крупными каплями на поглощённую зловещей смолой плоть мертвеца.

— Ты что творишь, дура?! — Айден, ошарашенный выходкой девушки, вскрикивает, выхватывая нож из её ослабевшей руки. Лезвие тихо падает на асфальт, теряясь в снежной грязи.

Катарина смотрит на свою окровавленную руку мутными, словно затянутыми пеленой глазами. В них плещется не то отчаяние, не то безумие. Липкая и тёплая кровь пачкает одежду, но сейчас это не имеет значения. Она пытается вырваться из внезапной хватки Винсента, что-то невнятно бормоча. И ему остаётся лишь крепко сжать её руку, чтобы она окончательно не сорвалась.

И Катарину словно окатило ледяной водой — ноющая боль в рассечённой руке мгновенно вытягивает её из оцепенения. Злость, горячая и обжигающая, пронзает её. Она смотрит на старшего Армстронга и, не выбирая выражений, бросает в его сторону слова, полные презрения, намереваясь одним махом пригвоздить его к месту.

— Эта "дура" может испортить вашу с Фреей помолвку, так что не надо на меня орать. Шесть недель — ещё не ребёнок, так что избавится от него — не проблема, — вырывается из уст Катарины слова, что точно бьют в цель, судя по тому, как побелели костяшки пальцев Айдена, сжимающего козырёк её кепки.

Глаза девушки вспыхивают багровым огнём, и по коже, словно алая паутина, уже бегут пульсирующие вены. Стоит лишь запустить этот процесс, как время будто поворачивается вспять: рана на запястье затягивается моментально, не оставив и следа.

Они с Айденом жили по принципу непересекающихся прямых, храня натянутый нейтралитет при редких столкновениях. И если в нём, благодаря благородному воспитанию, ещё пробивались проблески вежливости в адрес дочери предателя Пандоры, то Катарина всеми силами пресекала любые его попытки сблизиться со своей сестрой. В её моральном кодексе просто не существует пункта "полюбить сына убийцы матери".

И каким немыслимым чудом должно обернуться будущее, чтобы такое вообще стало возможным?

— Твоя агрессия в нашу сторону мне не ясна, — держа себя в руках, он пытается разобраться в ситуации, но напряжённая челюсть выдаёт его желание продемонстрировать девушке грубую силу. Всё же трущобы пробиваются через маску благородного господина. — Ты должна уже понимать: где, когда и рядом с кем открывать свой рот, Риел. Не стоит полагаться на защиту Винсента, в моменте заражения Диоффом его рядом не будет.

Винсент вздрагивает от жуткого хруста деформирующих конечностей заражённого, пока рядом разгорается война за Фрею Риел. Кажется, поделить сестру важнее, чем валяющийся посреди дороги труп, который стремительно превращается в Диофферена. Запах разложения, смешанный с сыростью снега, бьёт в нос. И Винсент достаёт из кармана помятую пачку, выуживает сигарету и закуривает щелчком пальцев. Никотин немного успокаивает, но горечь остаётся во рту.

Винсент затягивается и запрокидывает голову, глядя, как серый дым растворяется в воздухе. Взгляд падает на почти завершившего мутацию Диоффа. И наследник подмечает, что все Диофферены — старые, новые — имеют что-то человеческое и что-то от животного. Значит, их источник — людское, а не внеземное, как гласят легенды Пандоры.

Пока мерзкая тварь не закончила превращение, Винсент бросает взгляд на тлеющую его синим огнём сигарету и принимает решение, исходя из логики Катарины.

Резким движением окурок летит в заражённого, прямо туда, где на него упали капли крови. В секунды мутирующее тело вспыхивает синим пламенем, заставляя Айдена и Катарину обернуться. Они смотрят на спокойного Винсента, подмечая в его глазах искорки удовлетворения и облегчения. На удивление, теория, до которой Винсент додумался сам, оказалась верна. А значит, у Катарины действительно есть потенциал Агаты Риел — исследователя, который был близок к разгадке происхождения или уничтожения Диофференов.