Chapter 2.2
— Тебе надо научиться обучаться. Лучше поздно, чем никогда.
— Я не из тех, кто учится визуально.
Луи легко засмеялся, стирая надписи с блокнотного листка.
— Ты из тех, кто учится? Чудеса когда-нибудь закончатся?
— Ты мог бы устроить мне еще одно представление на моих коленях, — Гарри откинулся на спинку стула, закидывая руки за голову. — Я уверен, что это повысит мои навыки обучения. Иди сюда, — он развел ноги, подталкивая коленом бедро Луи. — Объезди меня, ковбой.
Луи прикрепил записку на учебник Гарри, не глядя на парня (или на его пресс, четко выделяющийся из-под красной футболки Броненосцев).
— Это никогда не повториться. Зачем ты пристаешь ко мне на занятиях по репетиторству, если даже не выполняешь никакую работу?
— Чтобы забраться тебе в штаны.
Луи фыркнул.
— По крайней мере, это честно. Теперь, — он обвел пальцем следующее задание у них по программе. — У тебя была неделя, чтобы сделать это. Покажи мне, что ты выполнил, — Гарри открыл свою тетрадь, показывая две пустые страницы. Луи опустил голову, глядя на него с прищуром.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты хоть что-то записал из того, что я показывал.
— Эмм...
— Значит, нет.
— Я просто не понимаю, зачем мне писать о себе ради этого задания. Я завалил последний тест, к которому мы готовились-
— Ты получил четверку.
— Потому что я не хочу рассказывать о себе.
— Я не думаю, что профессор Маллинс хочет знать все грязные подробности твоей жизни. Это задание предназначено для того, чтобы можно было понять, что ты понимаешь под трагедией и как ты можешь соотнести ее со своим опытом. Это не те заученные факты, которые нужны для тестов.
Гарри постучал по виску двумя пальцами.
— Я не думаю о трагедии. Позитивный настрой — ключ к успеху.
— Ты ничто не находишь трагическим?
— Неа.
Луи иронично захихикал.
— Это, должно быть, хорошо.
Брюнет переместил руки за головой.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я думаю, ты был бы в затруднении, если бы спросил у кого-нибудь, у кого угодно, о трагедии и узнал бы, что у них в жизни не было никакой трагедии. Или, что они не понимает, что за пределом их счастливого маленького пузыря в мире случаются трагедии.
— У меня нет никакого маленького счастливого пузыря.
— Ты буквально только что сказал, что не отмечаешь в своей жизни трагедий из-за своего положительного настроя. Для меня это звучит довольно <i>пузырчато</i>.
— Я не говорил.
— Тогда что ты находишь трагичным? Что заставляет тебя грустить?
— Я думал, что грусть отличается от трагедии?
— Отлично, — сказал Луи, слегка улыбаясь. — Так и есть. Но, может, для этого задания ты можешь начать с того, что делает тебя грустным. Может, это будет твоим своеобразным трамплином, чтобы выжать как можно больше соков.
— Я знаю другие способы, чтобы получить сок.*
— Боже, ты такой придурок. Ты сам слышишь, о чем говоришь?
Гарри засопел.
— Да, — он легонько толкнул Луи в плечо. Студенты в библиотеке подняли головы от своих записей и книг, и Луи с Гарри пригнулись ниже на своих местах. Немного спустя Гарри прошептал. — Я не неудачник, — он ткнул ластиком в запястье шатена. — Ты неудачник.
— Да? Ну тогда, я тот неудачник, который закончил это простейшее задание еще неделю назад. Подумай об этом, когда попытаешься вспомнить, что написал Шекспир в 1159.
Гарри медленно отвел взгляд от лица Луи, смотря на экран его ноутбука.
— А о чем написал ты?
— Ты серьезно пытаешься списать мою историю о личной трагедии?
— Мне просто интересно, что ты написал, Господи, — Гарри простонал. — С тобой всегда так трудно.
— Забавно.
— Почему это забавно?
— Ты сам ничего не делаешь, но отвлекаешь других. Во всем всегда виноваты другие. Все такие сложные и непонятные. И это все не имеет ничего общего с тобой, или с отсутствием твоих обязательств, или со слабой силой духа.
— У меня есть сила духа, — перебил Гарри. — И она не слабая.
— На поле? Возможно. В реальной жизни? Никак нет.
— Это неправда.
Луи отстранился подальше от его лица.
— Да?
— Да.
— Ты меня выставляешь дураком, — Луи расстегнул рюкзак, тихо повторяя. — Л-Е-Н-И-В-Ы-Й. А все вместе? Лени-
— Дождь во время открытой вечеринки.
Луи замедлил свои движения. Не смотря на Гарри, он спросил.
— Что?
— Дождь во время открытой вечеринки — это трагично.
— Дождь во время открытой вечеринки.
— Да. Счастлив?
Шатен разместил свой рюкзак у себя на коленях и скрестил ноги под столом, поворачиваясь к Стайлсу.
— Продолжай.
— Что?
— О дожде во время вечеринки. Почему ты думаешь, что это трагично?
— Я просто, — Гарри посмотрел на потолок, прижимая пальцы левой руки к столу. — Я думаю, это трагично, потому что чуть ли не все жители района потратили много времени, чтобы организовать вечеринку, напечатать листовки. арендовать дом и оплатить диджея. Они пошли в городское управление, чтобы получить разрешение на выдачу им этих деревянных штук. Ну ты знаешь, эти деревянные ограждения, которые перекрывают дорогу. Они сделали картофельный салат и остальные угощения, которые едят на вечеринках. А потом идет дождь, и это...все сидят дома, жуют овощи, а диджей стоит под дождем, играя 'Ча-ча-ча' на пустую улицу. Это...*
Гарри посмотрел вниз. Взгляд Луи все время был спокойным, но слегка напряженным, когда он поднял брови. Гарри подвинул свой поближе к себе, чтобы убрать его в рюкзак.
— Забудь об этом, — сказал он.
— Нет, нет. это было хорошо, — быстро ответил Луи. Его рука метнулась. чтобы удержать ноутбук Гарри на столе. — Серьезно, — глаза Гарри мерцали, он слегка приоткрыл рот, хмурясь. — Я серьезно. Это было хорошо.
— Говорить об овощах?
— Ты говорил о трагедии из-за потерянной возможности.
— Я говорил о 'Ча-ча-ча'. Я не могу написать это в сочинении.
— Ну, я бы не назвал 'Ча-ча-ча' такой уж специфичной, но направление правильное. И к тому же, это твое личное представление. Это не обязательно должна быть какая-то огромная трагедия, происходящая в мире. Пока ты можешь показать, что понимаешь концепцию трагедии и четко выражаешь свои мысли, все будет в порядке.
— Щенки.
Луи наклонил голову в сторону, спрашивая:
— Щенки?
— Да, я... — Гарри провел пятерней по волосам. — Я думаю, они трагичны.
— Щенки? — Луи еще раз медленно повторил.
— Я думаю, это трагично. Их всех родила одна мать, и они, вроде как, братья и сестры, но потом через несколько недель они расстаются. Они все идут в разные места и даже не знают, что они родственники. Они не находятся со своими родителями. Это трагично.
После таких излияний лицо Гарри покраснело, и он сжал руки на столе в кулаки, пока Луи сидел молча рядом с ним. Шатен открыл тетрадь Гарри.
— Ладно.
— Ладно? — немного обидчиво спросил Гарри.
— Да. Попробуй это тоже.
— Я не могу написать о щенках.
— Гарри, — сказал Луи с намеком на веселье в голосе. — Это не о щенках и не о вечеринках. Речь идет о демонстрации того, что ты видишь в слове трагедия и как соотносишь ее со своей собственной жизнью.
— Как щенки могут быть трагичными?
— Ты говоришь щенки, но корень трагедии состоит... — Луи сжал губы, смотря на книгу, стоящую на самой высокой полке. — В смеси из потерянной невинности и трагичной судьбы. Щенкам суждено расти без родителей, ведь они щенки, и они не могут ничего сказать.
— Ты серьезно.
— Слушай, Риггинс, ты можешь написать, что хочешь, но у нас мало времени, — Луи посмотрел на свои часы. — У меня есть на тебя еще десять минут. Потом ты будешь работать сам.
— Десять минут? Я не смогу написать все это за десять минут!
— У тебя есть десять минут моего времени и моих советов, — сказал шатен спокойно. Он положил руку на макушку Гарри. — Господи, успокойся. Тебе надо написать в тетрадь. Почему ты вообще пользуешься тетрадью? Ты богатый. У тебя есть ноутбук. Приноси его на занятия и в библиотеку.
— Мне нравятся тетради. Классика.
Луи убрал руку.
— Ну. давай писать. Попытайся найти себя во всем этом, а не пиши просто оду щенкам и картофельному салату.
Луи открыл свой ноутбук и создал новый документ. У него еще было десять минут, чтобы посидеть в библиотеке. По крайней мере, он может пока сделать заключение по тканям средневекового времени. Он взглянул на Гарри.
— Что? — спросил он, постукивая карандашом по столу около ноутбука Гарри. — Ты был вдохновлен и так много говорил. Начни писать, пока мысли не ушли.
Гарри закрыл тетрадь, собираясь засунуть ее в рюкзак.
— Хэй, — сказал Луи, останавливая его. — Что? Что случилось?
— Ничего.
— Чушь. Что не так?
— Я просто задумался о судьбе. Трагедии. О всем этом...дерьме, — Гарри выдохнул, глядя куда угодно, но не на Луи. — Я просто закончил с этим.
— С сочинением или с мыслями о футболе, пиве и сексе? Давай, — протянул Луи, открывая тетрадь Гарри. — Ты все делаешь хорошо. Правда. Не останавливайся сейчас. Если хочешь поделиться.
— Поделиться? — Гарри засмеялся, высоко поднимая брови.
— Да. Если ты хочешь поговорить о всяких вещах.
— О трагедии?
— О чем угодно, если это относиться к твоей статье.
Брюнет прикусил губу, глядя вниз на стол.
— Мой любимый игрок всех времен Дон Хатсон.
Луи расположил голову на своей руке.
— Почему ты его так любишь?
— У нас похожее телосложение. Он игрок старых времен. Пожизненный Пэкер*. Он тот, кем я хотел бы родиться сто лет назад, — Гарри усмехнулся себе под нос. — Он тот, кем я хочу быть сейчас, несмотря на то, что я родился в это время.
— Вау. Игрок старых времен, значит.
— Да. Это была совершенно другая игра. Совершенно другое время.
— Точно.
— Он играл в то время, когда шла война. Никакого шика и лоска. Никаких сумасшедших денег и одобрений. Он просто играл, как мог, и произвел революцию в футболе в то время, как остальной мир весь погряз в войне.
— Что в Доне Хатсоне заставляет тебя думать тебя о трагедии?
— Как ты думаешь, почему я хорошо играю в футбол?
Луи подумал над ответом на его вопрос. Он приподнял правое плечо, мягко постукивая карандашом по столу.
— Может, у тебя просто природный дар. Естественные способности. Такое бывает. Это бывает и в танцах. Некоторые люди рождаются с лучшими ногами, чем другие. Ты можешь делать растяжку и все время тренироваться, но иногда все это просто сводится к генетике. Твои папа и дедушка были звездами НФЛ. В этом есть смысл — иметь небольшую генетическую предрасположенность по сравнению с...ну...кем-либо еще.
— Ты знаешь, как меня называют команды-соперники?
— О! Хм... — Луи втянул воздух через зубы. — Хьюго, правильно?
Лицо Гарри немного смягчилось, но он покачал головой, снова надувая губы.
— Они называют меня Серебряная Ложка.
— Гарри, ты... — шатен провел кончиком языка по внутренней стороне нижней губы. — Ты богатый парень из династии НФЛ. Серебряная Ложка, пожалуй, лучший вариант того, как они могут называть тебя.
— На самом деле, это должно было быть Серебряным Подносом.
— Почему?
Губы Гарри сжались в тонкую линию, и он прижал язык к внутренней стороне левой щеки.
— Джерри Райс, пожалуй, лучший ресивер всех времен.
Луи начал себя чувствовать как футбольный мяч. который подбрасывают из стороны в сторону по мере того, как ему приходится задавать вопросы.
— Хорошо. И?
— А ты знаешь, что он говорит по поводу своей способности играть?
Луи покачал головой.
— Расскажешь мне?
— Его отец был каменщиком. И его сыновья помогали ему в этом. Джерри Райс и его брат таскали кирпичи с одного этажа на другой. Так, он говорит, он и получил свои руки. Работал ребенком со своим отцом. Укладывал кирпичи.
— Интересно. Я не знал этого.
— Так что я думаю, трагедия заключается в том, что эти ребята работали. Они жили обычной жизнью, как и все. Джерри Райс даже не получил стипендию в колледж, что само по себе очень печально. Он был настоящим феноменом. И вот я, — Гарри взмахнул руками, — с природной способностью и деньгами моих родителей, и все целуют мою задницу. Я когда-нибудь таскал кирпичи? Когда-нибудь участвовал в войне? Когда-ни-
Телефон Луи загудел. Гарри оторвал взгляд от лица Луи, его подбородок подрагивал. Боковым зрением он видел, как шатен поднял свой рюкзак, положил в него телефон и застегнул молнию на нем. Луи положил рюкзак под стол, потом с ногами сел на стул, подворачивая левую ногу под себя.
— Прости, Риггс, что ты там говорил?
Гарри поднял глаза со своей пустой тетради на Луи.
— Разве тебе не надо идти?
— Неа, — ответил Луи, четко произнося 'а'. Гарри вернул к нему взгляд, уголки губ Луи подергивались вверх. — Что ты говорил?
Медленная улыбка растянулась на лице брюнета так широки, насколько возможно. Луи отзеркалил его улыбку, постукивая ластиком по столу.