Золотой храм демонических бодхисатв
Перед вратами буддийского храма сегун Асикага Ёсимицу, на которого я, Юкитиро Юкисима из провинции Ямасиро, работал в качестве одного из его телохранителей, спешился с коня. Мы всем отрядом ехали верхом несколько месяцев, чтобы добраться до северной границы страны, где находился храм.
Прибрежные виды границы завораживали своей красотой; они создавали особую атмосферу вместе с храмом. Этот храм напомнил мне тогда книгу, которую со мной читала мама перед сном. Там рассказывалось о путешествии нескольких героев к Будде Шакьямуни, чтобы стать его учениками, но последний им сказал, что они стали просветленными, пока держали путь к нему. Героев это обрадовало и они остались у него как его слуги. Храм, в котором пребывал Будда и к которому прибыл сегун со своей стражей, имел огромные ворота: массивные рубиновые столбы, которые держали самую большую крышу из изумруда, увиденную мною в жизни, а внутри сидели два золотых больших странных зверя. Эти звери имели голову обезьяны, тело енота, ноги тигра и, как позже я узнал, змею вместо хвоста. Когда мы пешими проходили ворота, ведя уздечками наших скакунов, эти звери пристально смотрели почему-то на меня.
- Ты им явно чем-то приглянулся, Юкисима, - обратился один из моих товарищей.
- Да у них глаза больше, чем тайко, - подметил другой так, что остальные нервно посмеивались.
Я же смотрел на это, как на знак, предрекавший мне судьбу. Привязав коней к колокольне, нас встретил под приблизительнов тринадцать сяку, если не больше, ростом монах без лица и с серой кожей. Он был одет, как Шакьямуни изображенный в книге: в монашеских одеждах таким образом, что его правая часть торса была оголена, а на шее и на сложенных вместе руках были длинные бусы, навешанные в несколько слоев. Эти алые бусины были размером с глаз, если не больше. Сегун Ёсимицу и монах синхронно поклонились друг другу.
- Сэйи-тайсегун Асикага Ёсимицу, - сказал высокий монах.
- Просветленный Шакьямуни, - ответил сегун.
Услышав имя монаха, мы всем отрядом преклонили колени перед ним, хотя не знали, что он был тем самым Шакьямуни, которого все мы знали из изображений в храмах.
Слева от него стояла старуха не то с лисьей мордой, не то с лицом престарелой женщины - в двенадцати слоях одежды («И как ей не тяжело в этом?» - спросил я себя тогда, поднявшись с колен), а справа - одетая в белоснежное кимоно самая прекрасная девица, внешность которой я никогда не мог представить: стройная, маленькая относительно роста Шакьямуни с небольшими пропорциями тела. Как по мне, так эта девица могла стать моей супругой, не будь она монахиней или родственницей духовного учителя.
Она, заприметив меня своими кристально-голубыми глазами, обратилась к учителю. Тот, опустившись на колено, был готов ее слушать. Девица, прикрыв рукой, рассказала что-то и он на нее удивленно посмотрел, затем сказав ей:
- Давай позже, - та приклонилась. - Дзизо, проведи ее, - старуха тоже приклонилась и обе ушли. - А вы, уважаемый сегун, пойдите в обеденный зал вместе со своими стражниками, - обратился к деятелю монах, вставая.
Он направил нас в тамошнюю столовую, находившуюся внутри двора и сзади с правой стороны от главного здания, который стоял по центру двора. Главное здание светилось золотом. Тогда нас откормили так, что я до сих пор вспоминаю об этом, будучи стариком. До сих пор помню, что монах тогда ничего не ел с нами. Там было много вкусностей из морепродуктов и риса, а также много бататовой каши; все было настолько вкусно, что мои товарищи дрались между собой за кусочек нигиридзуси. Мне было стыдно за их поведение так, что даже мой сюзерен должен был на них крикнуть, чтобы те утихомирились.
- Не беспокойтесь, главнокомандующий Ёсимицу, - сказал спокойным, умиротворяющим голосом ему учитель. Мы с ним посмотрели на него, как на того, кто в своем мирке оказался. - А вас, господа, - мои товарищи сидели так, как опозорившиеся воины готовятся к сеппуку, - попрошу есть спокойно. Всего всем хватит, - он, повернувшись, обратился к своим ученикам. - Меняйте и подавайте порции.
Товарищи не сразу продолжили трапезничать. Тот, кто убирал пустые тарелки, выглядел человекоподобным котом с горящим хвостом, а тот, кто подавал порции всех блюд, которые я даже не перечислю, выглядел маленьким стариком с удлиненной головой и лицом чем-то похожего на сома. Когда они убрали пустые тарелки от блюд и подали новые порции, товарищи еще медлили. Только, когда учитель сказал им продолжать, они уже спокойнее ели. Когда на тарелке ничего не осталось, двое учеников сразу делали свое дело. Они делали так быстро, что один из товарищей только забирал последний кусок блюда, как тут же появлялась следующая порция этого же блюда.
После того, как все насытились до отвала, мы вышли на улицу. Учитель попросил зайти сегуна в комнату настоятеля для долгого разговора. Я до сих пор не знаю, о чем они говорили, но думаю, что о событиях, описанных ниже. Это мое предположение.
После разговора сегуна и монаха, по его велению ученица попросила нас всех поприсутствовать на лекции учителя в главном здании. Та была одета в белое кимоно и сзади были видны девять (лично пересчитывал) лисьих хвостов. Ее лицо было красивым, но по сравнению с девицей, которая была рядом с учителем, она как небо и земля. Кстати, уши ее были лисьими.
Другой ученик трезвонил в колокол, возвещая весь монастырь о начале лекции наставника. Тот ученик, который бил об колокол, был одет в одежды богатого крестьянина. Также имел длинную шею, подобно змеиной, длинные ногти и шерсть. Лошади испугались звона, но были привязаны к колокольне. Странный храм: вместо монахов странные существа, настоятель - тоже, даже золотые звери у ворот тоже странные. Но не суть сейчас.
Тогда мои товарищи уселись сзади, у галерки. Сегун Ёсимицу сел прямо перед лицом, если так можно назвать, просветленного. Я, как его телохранитель, сел рядом с ним. Справа от меня села та самая девица, что была по правую руку монаха. Я, пытаясь сконцентрироваться на предстоящей лекции, прикрыл рукой правую часть того, что видели глаза. Остальные ученики просветленного учителя рассаживались либо сзади, либо рядом с сегуном или девицей.
Длинноголовый ученик принес монаху несколько свитков и книг из библиотеки и сразу сел сзади меня. Учитель открывал книгу и откладывал ее, переходя на свиток. Раскрыв себе книги и свитки и перечитав, Шакьямуни начал урок:
- На предыдущем уроке я говорил о человеческом недостатке, начал разбирать обеты, которые я прошу выполнять и тогда вы имеете шанс стать просветленной сущностью, и закончил разбирать про то, почему я запретил употреблять вещества. Кто может кратко повторить причины запрета касательно употребления веществ?
Все послушники подняли палец вверх. Учитель указал на ученика с длинной шеей и тот ответил:
- Из-за того, что человек не может рационально думать и делать то, что ни разу не сделал бы в нормальном состоянии. Такой человек не может достигнуть просветления через вещества, ибо он вредит своему телу.
- Хорошо. Теперь объясню, почему есть запрет на убийство, воровство, насилие и ложь, оглядываясь на нынешние события. Из-за зависти, гордыни и ненависти человек может убить другого, но человек не скажет, что он сделал это из-за перечисленных негативных качеств. И что он скажет? «Этот человек был за южный императорский двор, а тот нехороший человек - за северный». И я считаю, что это - ложь, которая тоже под запретом. Также среди знатных людей была война по этой же причине или потому, что один занял место раньше другого. И еще запрещено убивать других существ, но это не означает, что, если другой человек хочет мяса или рыбы, значит нужно забить корову или выловить рыбу. Я ясно объясняюсь? - мы все закивали. Он продолжил, раскрыв вертикально наконец свои пять глаз, в которых оказалась радужка цвета кристально-чистого моря на черном фоне:
- Из-за этих же дурных качеств, но чаще всего от зависти человек может своровать вещь другого, что тоже под запретом. Ты не знаешь, сколько лет человек потратил на то, чтобы приобрести эту вещь. Это касается всего: рис, рыба, погремушка или даже кусаригама с мечом. Говорить ложь под запретом потому, что человек наговорит столько лжи, что никто никогда не поверит в его слова. Совершать же насилие над собою, а тем более над человеком точно также запрещено. Человек совершает насилие над собой из-за безысходности и это - наша миссия: найти человеку смысл, ради чего ему жить дальше в мире. Насилие над другим человеком может происходить из-за того, что человек властен над ним. И поэтому я презираю властелинов, которые ведут себя так, но мое сердце радуется, если властелин дает человеку возможность быть просвещенным.
К сожалению, хорошим властителям никогда не дают пробиться к власти ради хороших целей, а если им удается - то не на постоянной основе. Но всегда можно сетовать на жизнь по этому поводу, поэтому дам два совета: если у вас проблема и она решаема, то сделайте все, что возможно для ее решения, и идите со спокойной душой на отдых; если же проблема не решаема, то успокойтесь - идите со спокойной душой, ибо это не ваша проблема. Есть одно существо, которого заботили некоторые вопросы, и он их решал со свойственным ему фирменным оптимизмом. Тогда его волновала его собственная смертность и он отправился постигать секреты бессмертия. Также он ухитрился вычеркнуть свое имя и имена всех его подданных из цикла жизни и смерти. Он устраивал погромы на небесах, но никому, кроме меня, не удавалось его утихомирить. Это был Сон Гоку, также именуемый великим мудрецом, равным небу, и носящий титул победоносного будды сражений. Несмотря на его несносный и свободолюбивый характер, он смог достичь умиротворения и спокойствия благодаря своему учителю по имени Сюаньцзан.
Этот пример я привел потому, что Сон Гоку, рожденному из камня царю обезьян и достигшему всех секретов бессмертия, было уготовано постичь бесконечность и пустоту с момента, как он получил имя и фамилию, так как перевод его имени звучит так: «Обезьяна, познавшая пустоту».
Поэтому ради мира между императорскими дворами и людьми в общем нужно посмотреть на себя со стороны, чтобы понять суть проблемы и решить ее. И есть люди, для которых то, что я называю просветлением, является основой бытия.
- Спасибо большое за лекцию, учитель, - сказали ученики монаха в поклоне. Точно такую же фразу прокричали я с товарищами, а наш сегун поблагодарил монаха за такой урок. Глаза монаха не закрылись.
- Можете выходить, - сказал последний и, увидев меня только встающего, объявил. - А тебя, Юкитиро, попрошу остаться, как и вашего сюзерена.
Сегун посмотрел на него с удивлением, потом на меня с негодованием и сел на место, где просидел целый урок. Мои товарищи нервно посмеивались, уходя и шушукаясь. Ученики молча ушли. Я же не успел встать, как вернулся в положение слушателя. Девица даже не двинулась с места.
- Я вас оставил, - начал Шакьямуни, - потому что нужно решить два вопроса. Во-первых, я предвидел твое будущее, Юкитиро, - тут я сглотнул, - и оно не из приятных: ты не выйдешь отсюда живым мимо золотых нуэ, стоящих у ворот. Меня это не устраивает. Твоего сюзерена, - пара глаз повернулась к сегуну, - я думаю, тоже. Про тебя я молчу.
- Так что мне делать? - спросил я его. Третий глаз был повернут к девице.
- Во-вторых, моя дочь...
- Так она - ваша дочь?! - громко спросил я с сюзереном в один голос и мы оба повернулись к девице. Она сидела, не двигаясь.
- Может, я продолжу? - попросил монах.
- Прошу прощение, просветленных настоятель, - преклонился сегун. Я же только преклонился. Учитель прокашлял и продолжил:
- Во-вторых, моя дочь положила на тебя глаз. Я понял, что это любовь с первого взгляда, как говорят простолюдины. Поэтому я предлагаю выбор: жениться на моей дочери и жить долго или отказаться и ты будешь сожран нуэ врат.
Меня осенило, что тогда решалась моя судьба. По сути, мне не оставалось выбора, кроме как жениться на дочери просвещенного существа. Зато я узнал наименование этих зверей. Тогда я в поклоне сказал:
- Я с радостью принимаю решение жениться на вашей дочери, - подняв голову, глаза монаха были закрыты. Мой сюзерен тогда положил руку на плечо и пожелал:
- Крепись, мой телохранитель, крепись.
- Благодарю, мой господин, - ответил я ему в поклоне.
Вернувшись в полностью сидячее положение, я обратил внимание на мою избранницу. До сих пор не понял, что она во мне нашла, но она тогда была рада быть мне супругой.
- Сегун Ёсимицу, - начал учитель, - я могу обустроить вам и вашим телохранителям покои в пределах монастыря. Вы также можете остаться на несколько дней. Пойдемте со мной.
- Спасибо, учитель, - поблагодарил мой господин. - Я воспользуюсь вашей гостеприимностью.
Они оба встали и вышли. Я сидел один на один со своей будущей супругой. Она облокотилась на меня и я впервые услышал ее голос:
- Как тебя увидела, так сразу поняла, что именно с тобой я буду жить.
- Да, - начал я смущаться, - это, конечно, хорошо, но я не знаю твоего имени.
Сказать, что она была шокирована, это ничего не сказать. Глаза были широко раскрыты, а губы прикрыты рукой. Она еще некоторое время была шокирована так, что, взяв меня под руку, бегом провела меня в свои покои. Выбегая из главного здания, я краем глаза увидел моих товарищей, точащих зуб на меня из-за удачной женитьбы. Местные обитатели же посмеивались с этой ситуации. Оказавшись в ее покоях, она громогласно закрыла двери в комнату и начала успокаиваться.
В это же время в моей голове начали мешаться мысли. Я тогда не понимал, что я хочу вспомнить. Спустя несколько минут в мыслительной мешанине выделялся образ кометы зеленоватого оттенка, а в ней - ребенка. «К чему это все?» - спросил я себя, пока до меня не дошло.
- Хосико? - спросил я ее. Она обернулась, улыбаясь.
- Да, дорогой, - сказала Хосико и прильнула ко мне. Я же ответно ее обнял. Мы стояли, никого не трогали и в то мгновение к нам постучали.
- Госпожа, все ли у вас в порядке? - спросил старушечий голос. Хосико открыла дверь в комнату. Обладательницей голоса оказалась та самая старуха в двенадцати одеждах. - Ой, Хосико, не пугай так меня. Потом твой папа будет ругать, почему я не уследила за тобой.
- Все в порядке, тетушка Осакабэ, - успокоила старушку моя будущая супруга. - Вам уже не надо волноваться, так как я выхожу замуж.
Тут у этой тетки Осакабэ физиономия начала меняться от волнительной до свирепой.
- Я так решил, - вмешался учитель. Тетка, услышав его шаги, сразу поклонилась ему. - Дзизо Осакабэ, с этого момента я освобождаю тебя от обязанности следить и воспитывать мою дочь, но обязую делать тоже самое с моими внуками.
Тетя Осакабэ поднялась с колен и приклонилась:
- Слушаюсь и повинуюсь выполнять повеление просветленного Шакьямуни.
Учитель кивнул Хосико и та, приклонившись, тихо закрыла дверь в комнату. Мы оба выдохнули и она была на седьмом небе от счастья, что, обняв меня, повалила на кровать и крепко обняла. Я думал, что она мне ребра сломает.
- Хосико, - она обратила свой взгляд на меня. - Извини за такой вопрос, но сколько тебе лет?
- Почти четыреста лет, а что? - не принужденно она ответила. Да уж, вот это она хорошо так сохранилась. Даже прожив с ней в браке долгое время, я толком не заметил никаких доказательств того, что она хоть на сколько-то лет состарилась. Мои товарищи завидовали мне, хотя сами нисколько не понимали, что эта «девочка» вытворяла. Даже описывать не хочу.
- Да не, ничего. Просто спросил, - отмахнулся я тогда.
Тут я слышу звон колокола. «Это ко сну,» - мысленно сказала мне Хосико. Я ее отдернул и начал снимать харамаки и шлем. Она помогала снимать доспехи, так как место застегивания было на спине, защищенное сверху; еще и с цубо-содэ пришлось повозиться. Наконец, я освободился от своих доспехов и жутко хотел спать. Хосико меня уложила и я уснул в ее объятии.
На следующее утро я решил узаконить брак посредством кольца и бумаги. Я сказал об этом настоятелю и тот одобрил это решение. Также учитель сказал:
- Подойди к брату Кася, он сделает кольцо, и брату Нурарихену, который напишет тебе эту бумагу.
Так я и сделал. Попросив их обоих сделать то, что я бы хотел, они сразу спросили: «А настоятель дал добро?» Озвучив его ответ, они мигом начали делать: брат Кася - ковать кольцо из самоцвета, напоминавший видом розовый алмаз, а брат Нурарихен - писать документ о браке. После того, как я получил оба предмета, ко мне подошел монах и начал со мной говорить:
- Каково твое первое впечатление, как ты увидел врата монастыря?
Я ему рассказал о том, что говорил в начале своей истории: несколько героев держали путь к храму, где обитал настоятель; дойдя наконец до храма, настоятель сказал им, что они достигли просветления, и герои обрадовались настолько, что решили остаться в храме в качестве послушников. Он, дослушав мой рассказ, повернулся ко мне лицом с «улыбкой хитреца» и сказал мне, что все послушники, которых я видел за это время, это были те самые герои из детской книжки.
«Чему тут удивляться,» - подумал я тогда и он провел меня в столовую. Столовая, которая была вчера, и то помещение, что было мною увидено сегодня, были совершенно разными. Сегодняшний обеденный зал был в три раза больше вчерашнего. Иначе я не знаю, как объяснить то, что там вместились два ряда продолговатых столов и между ними было много места, не говоря о том, что место для настоятеля тоже было. Касательно мест между рядами - их было четыре, два из которых были заняты моим господином и Хосико. Мои товарищи все равно свинячили, но не так активно по сравнению со вчерашним днем. Весь вечер они кутили, пока я с уже законной супругой оставил их, чтобы не навлекать себе беду.
Через день или два сегун со мною попрощался и он с моими бывшими сослуживцами выехали из храма. Я же еще несколько дней был в монастыре и, когда собирался уезжать отсюда с супругой, она мне рассказала, что моего коня съел нуэ.
- А как мне домой добраться? - спросил я так громко, что меня было слышно на всю округу. Тогда она мне провела по бесконечному коридору. Если бы мой господин или другой человек знал об этом, это дало бы ему преимущество во времени.
Пройдя по этим коридорам около десяти минут, я уже оказался дома. Мои родители были приятно удивлены тем, что я нашел себе невесту.
- Во славу императора, где ты ее нашел? - спросил меня отец.
- Долгая история, - отмахнулся я и после этого меня никто не дергал. Только сегун несколько раз приезжал, чтобы со мной повидаться. К тому моменту он объединил императорские дворы, а после ухода и принятия монашеских обетов, еще и соорудил дворцовый ансамбль в качестве резиденции. После его преждевременной кончины дворец подарили в качестве буддийского храма одной секте. В подробности не вдавался, что тогда, что сейчас.
И вот, уже под сотню лет, увидя нескольких сегунов после моего господина Есимицу и породив на свет несметное количество потомков, я пишу это все, ибо понимаю, что осталось мне не долго.
Моя дорогая и самая красивая Хосико уже получила деньги в качестве развода (она сама настаивала на разводе, если что) и, небось, уже находится в золотом храме просветленного Шакьямуни, когда я пишу эти строки. Интересно, если бы я не заметил этих нуэ, не женился на ней и прожив с ней очень много лет, то что могло бы быть? Я думаю, я был бы сожран со своим же конем этими золотыми зверями. Вовремя, однако, я воспринял это в серьёз.