Глава девятнадцатая. Умею сиять сама.
Вечер опустился на город мягкой золотистой вуалью, небо мерцало остатками заката, когда автомобиль Адель медленно остановился у входа в старинный особняк, превращённый на одну ночь в центр светского великолепия. Всё вокруг выглядело так, будто сошло с обложки глянцевого журнала.
Особняк сиял огнями, увит гортензиями и белыми розами, изящно вплетёнными в арки, перила и колонны. Внутри играла живая музыка — струнный квартет играл тонкие мелодии, проникающие под кожу, подчеркивая изысканность происходящего. Люди в дорогих костюмах и вечерних платьях неспешно прогуливались по залу, улыбались, обмениваясь приветствиями, бокалы звенели, словно акценты в их разговорах.
Зал был оформлен с безупречным вкусом: тёплое золото, мраморные полы, хрустальные люстры, падающие светом на тонкие бокалы шампанского. Повсюду порхали официанты в белых перчатках, разнося миниатюрные закуски и напитки. По стенам мелькали проекции — логотипы крупнейших компаний региона, в том числе и логотип фирмы отца Адель, сверкавший, словно герб династии.
И вот, в глубине зала, стояла она.
Адель.
На ней было черное бархатное платье с открытой спиной и аккуратным вырезом, сидящее на ней идеально — женственное, утонченное, сдержанное, и в то же время дерзкое. Платье, которое подчёркивало её изящную фигуру, а мягкие локоны спадали на плечи, придавая ей аристократичный, почти кинематографичный вид. Легкий, естественный макияж подчёркивал её выразительные зелёные глаза, которые казались ещё ярче в этом свете. Клатч в её руке и тонкие каблуки завершали образ, в котором сочетались неприступность и грация.
Но стояла она немного в стороне, не в гуще гостей. В её взгляде была знакомая отстранённость — словно она наблюдала за этим блестящим спектаклем со стороны, будто не была его частью. Всё вокруг было красиво, идеально, но не для неё.
Мимо проходили мужчины, бросая восхищённые взгляды, женщины украдкой осматривали её с головы до ног, кто-то шептался, кто-то улыбался с излишним интересом. Но Адель это не волновало. Её внимание блуждало — то по залу, то по лицам, в поиске... чего-то настоящего.
И в этот момент в зал вошёл он.
Алекс.
В классическом тёмном костюме, с расстёгнутым верхом рубашки, чуть растрепанными волосами и той самой невозмутимой походкой, которая сразу притягивала взгляды. Его появление вызвало легкое движение в толпе, кто-то поприветствовал его, кто-то — сделал вид, что не заметил. Но он, скользнув взглядом по залу, нашёл её глазами мгновенно.
Их взгляды встретились. И остановились.
Тишина между ними длилась всего секунду, но в этой секунде было сказано больше, чем за все предыдущие встречи.
Саша медленно направился к ней, пока вокруг всё продолжало сиять, переливаться, звучать — как будто два параллельных мира вновь начинали переплетаться.
Адель не двинулась с места, даже когда Саша подошёл совсем близко. Лишь подняла бровь чуть выше — сдержанно, но достаточно, чтобы показать: она заметила, и равнодушной её это не оставило. Он остановился напротив, держа в руках бокал с вином. Его взгляд был спокойным, но под ним читалось напряжение — слишком много оставалось между ними невысказанного.
— Не ожидал, что ты придёшь, — тихо сказал он, взгляд скользнул по её платью. — Хотя, если бы знал, как ты будешь выглядеть, точно бы пришёл раньше.
Адель лишь слегка усмехнулась, но голос её был холоден:
— А я не ожидала, что ты окажешься в курсе чужих семейных мероприятий лучше меня.
Он опустил глаза, чуть улыбнулся.
— Привыкай. У тебя влиятельный папа. Здесь о тебе знают даже больше, чем ты думаешь.
— Прекрасно, — отрезала она, — значит, и наблюдать за цирком будут тоже.
Саша сделал глоток вина и чуть наклонился вперёд:
— Это мероприятие — не цирк. Это арена. И ты на ней, хочешь того или нет.
— Может быть. Но я не лошадь в парадной упряжке, — она склонила голову, пристально вглядываясь в него. — Хотя ты, кажется, отлично вжился в роль укротителя.
Между ними повисло напряжение — зыбкое, острое. На фоне звучал вальс, мягко перетекающий из колонок в живое исполнение оркестра. Всё было так красиво вокруг, что даже их напряжённый разговор казался частью какой-то безупречно отрепетированной пьесы.
Саша вдруг замолчал. Он не пытался оправдаться, не спорил. Просто посмотрел на неё. В глазах — что-то другое. Тяжёлое. Внутреннее.
— Ты изменилась, — тихо сказал он. — Стала ещё сильнее. Только не забудь — даже броня трескается, если не дать себе дышать.
Эти слова задели её глубже, чем она ожидала. Она отвернулась на миг, чтобы скрыть вспышку боли в глазах, и увидела родителей у дальнего столика — мать оживлённо беседовала с кем-то из акционеров, а отец оборачивался в её сторону, словно пытаясь уловить, как она себя чувствует.
Адель вздохнула и вновь посмотрела на Сашу.
— Мне нужно идти. Родители ждут.
Он кивнул, чуть отступая в сторону.
— Иди. Только не теряй себя в их свете.
— А ты не забывай, что я умею сиять сама, — сказала она тихо и уверенно, поворачиваясь к нему спиной.
Она пошла сквозь зал — плавно, гордо, словно по подиуму. И даже те, кто пытался казаться равнодушным, провожали её взглядом. А Саша стоял, наблюдая, как она уходит. И впервые за долгое время на его лице не было насмешки.
Только... тревога.
И какая-то непрошеная, навязчивая теплота.