Пролог
Ночь была мокрой от дождя, а огни города размывались в потоке стеклянных бликов на асфальте. Ракель сжимала руль так, что костяшки побелели, а сердце колотилось бешено. Она и Эмма — её лучшая подруга, единственный человек, кто понимал её настоящую сторону — смеялись и кричали в такт музыке, передавая друг другу бутылку вина.
—Ты уверена?— засмеялась Эмма, заметив, как Ракель сжимает педаль газа.
—Абсолютно,— ответила Ракель с ухмылкой, хотя внутри что-то сжималось, словно предупреждало о приближающейся буре.
Машина рвалась вперёд, дождь шипел по капоту, а улица превращалась в полотно, по которому они летели без остатка. Казалось, весь мир замер, а только скорость и смех держали их в живых.
Но потом появился поворот. Слишком резкий. Ракель пыталась удержать контроль, но сцепление с дорогой обмануло её. Машина завизжала, колеса пробуксовали, и в следующее мгновение они уже летели по встречной полосе, где навстречу мчались огни чужой жизни.
Стук. Металл. Крики. Мир рухнул.
⸻
Она открыла глаза в белой больничной палате. Слабый запах антисептика, гул мониторов и тихие шаги медсестры напоминали о том, что она всё ещё жива. Но внутри всё горело. Сердце, которое когда-то бежало вместе с Эммой, теперь было пустым.
Ссора с отцом, Этаном Уокером, всплыла перед глазами. Его ярость, холодный голос и отобранные ключи от машин, которыми она жила, как воздух. «Ты больше не управляешь этим домом, и ни одной машиной ты больше не тронешь», — сказал он, когда она попыталась объяснить, что всё было случайностью.
Похороны Эммы стали последним ударом. Её смех больше не слышался в коридорах. Её свет больше не согревал мир Ракель. Каждый взгляд на пустую могилу заставлял сердце сжиматься от боли.
Чтобы сохранить контроль над дочерью и спасти лицо семьи, Этан принял решение: Ракель переводят в закрытую частную академию, вдали от знакомых улиц, гонок и воспоминаний. Там она должна была быть «обычной ученицей», спрятать свою скорость и прошлое, которое теперь было похоронено вместе с Эммой.